СТАЛИН С БЛИЗКОГО РАССТОЯНИЯ

 

Борис Георгиевич Бажанов в 1923-1926 годах работал техническим секрета­рем И. Сталина в Политбюро ЦК ВКП(б). В январе 1928 года он стал первым высо­копоставленным политическим беженцем из Советского Союза и вплоть до своей кончины жил во Франции. В 1930 году им была издана книга «Сталин: путь дикта­тора» - по сути, первая работа, рассказывавшая об особенностях личности Ста­лина. Именно они в полной мере проявились в последующей деятельности генсека, самым роковым образом сказавшись на судьбе возглавляемой им партии, государ­ства и всего нашего народа.

 

В 1970-х годах, когда, по словам Бажанова, «прошло уже более полувека и большинства людей этой эпохи уже нет в живых, и можно писать почти обо всем, не рискуя никого подвести», он опубликовал на Западе книгу «Воспоминания быв­шего секретаря Сталина». У нас в стране она увидела свет лишь во время пере­стройки, в 1990 году.

 

Незадолго до своей смерти, в 1980 году, Б. Бажанов дал обширное интервью известному советологу Джорджу Р. Урбану. Оно стало итогом его более чем по­лувековых размышлений о роли и деятельности Сталина в первые годы после смерти Ленина. В тот период формировалась система власти, с незначительны­ми изменениями сохранявшаяся в стране вплоть до смерти Сталина.

 

Публикуемое ниже с небольшими сокращениями интервью Бажанова было на­печатано в британском журнале "Survey" (Summer 1980, Vol. 25, No. 3, pp. 86-109) и до сих пор оставалось неизвестным российскому читателю.

 

«Тройка»

 

Урбан. Мне бы хотелось заполнить некоторые «белые пятна», касающиеся дея­тельности Сталина в ранние годы правления большевиков и особенно в 1923-1926 годах, то есть в то время, когда вы были секретарем Сталина. Это было время три­умвирата: Сталин, Зиновьев и Каменев сформировали тогда блок и отстранили Троцкого, казавшегося наиболее вероятным преемником Ленина.

 

В историческом плане этот период хорошо известен. Однако личные характери­стики Сталина, сделанные на основе ваших наблюдений за ним с близкого расстоя­ния, могут послужить важным дополнением к пониманию этого бурного времени в большевистской истории и особенно - того, как произошло укрепление сталинской власти. Какова была «порядковая очередность» в триумвирате?

 

Бажанов. До 1926 года номером «один» был Зиновьев, Каменев в этой иерархии был номером «два», а Сталин - номером «три». Уверенная в возможности унаследо­вать «кафтан» Ленина, эта троица делала все, чтобы партия признала их в качестве ленинских преемников. Напомню, что в 1924-1926 годах партия не была ещё - как это произошло с ней во времена Сталина - организацией покорных членов, всегда говоривших вождю «да». За поддержку членов партии Ленину приходилось бороться, настойчиво убеждать их в своей правоте.

 

Стремление Зиновьева занять место Ленина на посту руководителя партии ни на чем не основывалось. Ему не удалось добиться этого потому, что он не пользовался авторитетом. У Зиновьева отсутствовало мужество - примеры его трусости во время Гражданской войны были предметом популярных анекдотов в московских пивных. В 1917 году он выступил против требования Ленина о вооруженном восстании (его открыто поддержал тогда Каменев и негласно - Сталин). В октябре 1919 года, когда Зиновьев возглавлял Петроградскую губернию как на партийном, так и на правитель­ственном уровнях, он запаниковал во время наступления войск генерала Юденича. На помощь ему пришел в те дни Троцкий, добившись победы вместо надвигавшегося поражения. И с того времени ни любви, ни доверия между Зиновьевым и Троцким не существовало.

 

Зиновьев был любителем «сладкой жизни», страшным бабником. Эти его наклон­ности не были секретом для пуританской по своим настроениям партии. Но главное - он был слабым руководителем. И хотя сам считал, что ему уже доверено руково­дство, другие так вовсе не думали. Он во всем старался подражать Ленину, но даже это ему не удавалось делать убедительно.

 

Непопулярность Зиновьева была широко известна, да он того и заслуживал. Ка­менев же был другого поля ягодой. Это был технократ, который прекрасно справлял­ся бы с обязанностями министра по снабжению или торговле в любом правительст­ве. У него был острый ум, и он хорошо соображал, особенно в экономике. И при этом обладал прекрасным чувством юмора. В то время в Политбюро много поддразнивали и подшучивали друг над другом. Сталин же в этом отношении отличался непроби­ваемой тупостью.

 

Каменев, а не Зиновьев, всегда председательствовал на заседаниях Политбюро и делал это с большим профессиональным умением. Его стремления не были дале­ко идущими, но, к сожалению, судьба втянула его на орбиту Зиновьева, за которым он в конце концов и последовал. Что касается личной жизни Каменева, то она была так же уязвима, как и жизнь Зиновьева. Его сын Лютик - длинный скелет и плейбой - прославился своим участием в пьяных драках и сексуальными подвигами, бросая тень и на отца. В Москве как-то шел даже спектакль, содержавший намеки на «золо­тую жизнь» младшего Каменева.

 

У. Я понял так, что вы присутствовали на заседаниях Политбюро и Пленумах Центрального Комитета партии. Как проявлялся интеллект Сталина и его способ­ность политически убеждать людей по сравнению с Зиновьевым, Каменевым и Троц­ким?

 

Б. Весьма посредственно. По сравнению со всеми его тогдашними коллегами Сталин выглядел полным ничтожеством. Троцкий, как известно, был великолепным оратором. Как народный трибун он выступал по-настоящему увлекательно, прекрас­но знал цену слова и отлично чувствовал момент, когда можно захватить инициативу и изменить настроение аудитории. В теоретическом отношении он был, однако, слаб, а в глубине души - наивен. Троцкий не обладал смелостью да и интеллектуальными способностями, чтобы выдвинуть какие-то собственные идеи. Лозунги и ленинские изречения были для него большей реальностью, чем мир, в котором он жил. И он оказался настолько привязан к ним, что утратил инициативу в борьбе за власть.

 

У. Как эти качества проявлялись в ходе тех заседаний Политбюро, на которых вы присутствовали?

 

Б. Каменев деловым тоном зачитывал повестку дня, делал заметки, слушая вы­ступления каждого, постоянно смотрел на часы и т.д. Троцкий, понимая, что это ме­сто не годится для демонстрации своей роли общественного деятеля, держался со­вершенно спокойно и с достоинством. Тон на этих заседаниях всегда был вежливым, уравновешенным. В случае, если Дзержинский пытался - а иногда он это делал - повысить голос или выступать в резком тоне, его немедленно останавливал Каме­нев: «Феликс, я должен напомнить тебе, что ты говоришь с членами Политбюро, а не находишься где-нибудь на трибуне».

 

У. А как вел себя Сталин?

 

Б. Иногда казалось, что он проглотил язык. Курил свою трубку и говорил очень мало. Время времени начинал вдруг ходить по залу заседаний, несмотря на то, что кто-то в это время выступал. Иногда останавливался прямо перед выступающим и смотрел на него, слушая его аргументы и продолжая потягивать трубку. Сталин не был образованным человеком. У меня создалось впечатление, что, когда дело каса­лось некоторых сложных государственных вопросов, то они решались в то время без него.

 

У. Среди историков бытует мнение, что он скорее был хитрой личностью, а от­нюдь не теоретиком и специалистом в области культуры. Говорят, что когда в стране шла дискуссия о «социализме в одной, отдельно взятой стране», старый марксист Рязанов сказал Сталину: «Прекрати, Коба, не выставляй себя дураком. Все знают, что теория - это не твоя стихия».

 

Б. Я лично не слышал, чтобы Рязанов говорил это, но, зная Сталина, похоже, что так могло и быть.

 

У. То, что Рязанов мог вот так поддеть Сталина без неприятных последствий для себя, свидетельствует о том, что в 20-е годы в партии еще сохранялись возможности ведения свободной дискуссии, не так ли?

 

Б. Да, монолитность партии в то время еще не сформировалась. Свобода дис­куссии, не выходившая за пределы партии, поощрялась. Но так как успехи Сталина в области теории и выработки принципиально важных решений были чрезвычайно скромны, он предпочитал молчание и, видимо, считал его более выгодным для себя.

 

У. Проявлял ли Сталин такую же сдержанность и в своих дискуссиях с Троцким, Зиновьевым и Каменевым?

 

Б. Да, конечно. Сталин всегда придерживался правила: никогда не высказывать­ся до тех пор, пока все не изложат полностью свою точку зрения. Он сидел и внима­тельно наблюдал за ходом дискуссии. После того как выступления заканчивались, он говорил: «Ну что ж, товарищи, я думаю, решение этой проблемы будет таким-то и таким-то». И повторял предложения, внесенные большинством присутствующих. Некоторое время спустя все поняли, что Сталин, хотя и не был в принципе светлой личностью и недостаточно понимал многое из того, что обсуждалось на заседаниях Политбюро, обладал при этом поразительной способностью сортировать высказы­вавшиеся предложения. И это давало ему возможность выходить из положения при решении трудных проблем.

 

У. Может быть, это и послужило причиной того, что в свое время Сталина счита­ли «умеренным» и «центристом». Джозеф Дэвис, занимавший пост посла США в Москве в 1936-1938 годах, поверил этому мифу, утверждая, что «чистый, скромный, застенчивый» Сталин «в сугубо личном плане» не несет ответственности за «боль­шой террор».

 

Б. Как ум, так и умеренность Сталина - это выдумки, сфабрикованные в пропа­гандистских целях. Те из нас, кто его окружал, знали это лучше всех. Разумеется, Сталин был тонким тактиком, но его интеллектуальный уровень был второклассным. То, что он сумел достичь столь многого, располагая такими незначительными лич­ными данными, во многом объясняется бессловесностью в борьбе за власть его коллег, впоследствии ставших противниками - Зиновьева, Каменева, Троцкого, Буха­рина и др. Уверенные в своем интеллектуальном превосходстве, эти люди никогда не стремились бросить вызов не блиставшему умом, поверхностно мыслившему Сталину.

 

У. Как рассаживались на заседаниях члены Политбюро?

 

Б. Зиновьев, Каменев и Сталин всегда сидели вместе в президиуме и голосовали одновременно. Каменев располагался в кресле в центре. Справа от него - Зиновьев, а слева - Сталин. Они формировали блок по всем вопросам.

 

У. Совещались ли они между собой накануне заседаний?

 

Б. Да, и я, выполняя функции секретаря Политбюро, присутствовал на этих чрез­вычайно закрытых встречах. Все вопросы, предлагавшиеся для обсуждения за засе­даниях Политбюро, сначала рассматривались на этих встречах, и в результате вы­рабатывалась единая позиция «тройки». Триумвират был единственным органом в Советском Союзе, принимавшим решения. Во время заседаний Политбюро предло­жения «тройки» обычно одобрялись без изменений.

 

У. Вел ли себя Сталин на этих узких встречах иначе, чем на заседаниях Полит­бюро?

 

Б. Нет, на них он тоже был чрезвычайно молчалив.

 

У. Просил ли он вас когда-нибудь исказить в той или иной форме ход дискуссии, содержание протокола с тем, чтобы поставить себя в более выгодное положение?

 

Б. Нет, он не делал этого. Сталин был слишком занят механикой борьбы за власть и не позволял беспокоить себя даже для обсуждения существенных вопросов, считая это пустой тратой времени. Как секретарь Политбюро, я довольно часто захо­дил в кабинет Сталина, приносил государственные документы. Вместо того, чтобы приступить к их рассмотрению, он нередко спрашивал: «Бажанов, а что ты думаешь по этому вопросу?» И после того, как я предлагал возможный ответ, Сталин обычно соглашался и распоряжался сделать именно так, выдавая это за собственное реше­ние.

 

У. Получается, что Сталин, прямолинейный узурпатор процесса принятия реше­ний, в то время сам не принимал решений?

 

Б. Совершенно верно. Вскоре я понял, что государственные дела тогда почти не волновали Сталина. Его полностью удовлетворяло то, как я готовил решение по воз­никавшим вопросам. В период с 1923 по 1926 год единственным, что заботило его, было одно: как бы одурачить своих коллег и развязать руки для достижения неогра­ниченной власти. Вся его энергия была поглощена только этим.

 

Два убийства на раннем этапе.

 

У. Прежде чем перейти к обсуждению следующих вопросов, не могли бы вы мне сказать, какое лично вы занимали положение в секретариате Политбюро? Вы сказа­ли, что были секретарем Политбюро, но в действительности вы были помощником Сталина?

 

Б. Да, формально у Генерального секретаря Центрального Комитета было три секретаря (или личных помощника), но каждый из них выполнял определенный круг обязанностей. Официально я был секретарем Политбюро, но также и помощником Сталина, и мое положение было таковым, что я имел право принимать некоторые решения в его отсутствие. Еще одним личным секретарем Сталина был Лев Мехлис, а третьим - Григорий Каннер, который занимался многими вспомогательными вопро­сами (машины, жилье и т.д.) В его ведении был также отдел «грязных дел».

 

У. Что это значит?

 

Б. Это значит, что когда нужно было кого-то убрать, то именно Каннер организо­вывал это. Например, он занимался подготовкой хирургической операции у Михаила Фрунзе. Как известно, после этой операции тот не выжил.

 

У. Пожалуй, это был наиболее зловещий инцидент, потому что он послужил предзнаменованием тех массовых убийств, к которым Сталин прибегнет чуть больше десяти лет спустя. Мы все знаем о странной операции Фрунзе, проведенной по ре­шению Политбюро, но, может быть, вы расскажете, как она была воспринята в то время, поскольку присутствовали на заседаниях Политбюро и вели протокол?

 

Б. В 1925 году Фрунзе сменил Троцкого на посту наркома по военным и морским делам. Старый большевик и выдающийся военный деятель, он проявлял полную независимость от Сталина и ГПУ, и это вызвало резкую антипатию к нему Сталина. Фрунзе страдал язвой желудка, но мнения врачей о его лечении резко различались: одни считали, что операция необходима, другие говорили ему, что она не нужна.

 

В конце концов вопрос был решен триумвиратом. Во время закрытого совещания, на котором мне самому не довелось присутствовать, был созван консилиум врачей, и Фрунзе обязали лечь под нож хирурга. Фрунзе повиновался; ему была сделана об­щая анестезия, которая и стала причиной смерти. Человеком, который по распоря­жению Сталина организовал эту операцию, был Каннер, использовавший в качестве исполнителя Ягоду и его людей. Именно Каннер проследил за тем, чтобы Фрунзе лечил врач ЦК Погосянц, а не врач Кремлевской клиники, которая обычно обслужи­вала руководителей партии. Каннер и Погосянц действовали сообща и выполнили указание Сталина.

 

У. Догадывались ли вы в то время, что Фрунзе был убит?

 

Б. Да, я понимал, что он умер вовсе не естественной смертью. Пожалуй, каждый чувствовал тогда, что это был результат грязной игры. Его вдова, подозревавшая о случившемся, покончила с собой, а писатель Борис Пильняк в своей книге «Повесть о непогашенной луне» - с едким подзаголовком «Смерть командарма» - прямо указал пальцем на Сталина.

 

У. Согласно свидетельству Троцкого, инцидент с Фрунзе показал, что к октябрю 1925 года сила Сталина была уже столь большой, что он мог заставить группу врачей покорно сотрудничать с ним и лишать жизни своих противников, хотя само имя Ста­лина еще оставалось для многих неизвестным. Какие основания были у вас в 1930 году утверждать в своей книге, что Сталин будет умерщвлять оппонентов? Знали ли вы действительно о таких планах?

 

Б. Нет, я не слышал о таких планах, но знал, насколько Сталин скрытный и по­дозрительный человек. Он полагался на Каннера и использовал его, но не раскрывал ничего ни Мехлису, ни мне.

 

У. Как же в таком случае вы могли утверждать, что Сталин убил Фрунзе и наме­кать, что он отправит на тот свет и других?

 

Б. У меня были для этого две причины. Первая связана с довольно странным де­лом Склянского, заместителя Троцкого в Реввоенсовете Республики. Сталин глубоко затаил злобу против Склянского. Для этого было достаточно и того, что тот являлся доверенным лицом Троцкого. Но еще хуже было то, что Троцкий называл его отлич­ным организатором, а Ленин достаточно высоко оценивал его заслуги. Но особенно Сталин ненавидел Склянского за то, что тот был одним из руководителей Красной Армии во время Гражданской войны, в которой, как мы знаем, Сталин не очень-то проявил себя. Будучи заместителем председателя РВС, Склянский, несмотря на свой возраст (а он был всего лишь молодым армейским врачом, когда его заметил и поднял до всех высот Троцкий), занимал такое положение, что мог давать указания Сталину, не раз критиковал его и выносил порицание за непослушание. Сталин, ко­торый никогда и никому ничего не прощал, приготовил свой нож и для этого челове­ка.

 

В 1924 году Политбюро освободило Склянского с его поста. Несколько месяцев спустя триумвират на частном заседании, на котором я присутствовал, рассматривал вопрос о будущем Склянского. Сталин предложил назначить его главой советской торговой миссии в Соединенных Штатах («Амторг»). Это было время, когда США и СССР не имели дипломатических отношений и все официальные и неофициальные дела велись через «Амторг». Глава миссии, следовательно, приравнивался к уровню посла, и, как мы хорошо знали, «Амторг» занимался не только коммерческими вопро­сами - под его прикрытием действовало и ГПУ.

 

Сознавая значение этой должности, Каменев и Зиновьев поначалу высказались против предложения Сталина. Они не понимали, почему человек, которого они толь­ко что сняли с ответственной должности, должен быть назначен на такой высокий пост в Америке. Сталин, однако, настоял на своём, и Склянский отправился в Нью-Йорк. Через месяц пришло сообщение, что он утонул там во время инцидента с моторной лодкой, когда в одиночестве ловил рыбу. Ни свидетелей, ни кого-нибудь, кто мог бы дать хоть какие-то показания, не нашлось. Получив это сообщение, Мехлис и я сразу отправились к Каннеру. «Гриша, это ты утопил Склянского?», - спросили мы его. В ответ Каннер как-то очень неуверенно пытался отшутиться.

 

У. Прежде чем вы перейдете ко второй причине, напомню, что Склянский хорошо известен исследователям русской истории как человек, задавший Троцкому вопрос: «Что вы думаете о Сталине?» На что Троцкий дал знаменитый ответ: «Сталин - са­мая посредственная личность в нашей партии».

 

Б. Да, это так. А в своей автобиографии Троцкий говорил еще, что Сталин во­площал собой надвигавшийся Термидор революции - марш самодовольных посред­ственностей по советским институтам власти.

 

У. Но разве Сталин не прекратил игру, так плохо скрыв свои следы? Когда остан­ки Склянского привезли из Америки, Сталин шокировал своих коллег и особенно Троцкого тем, что отказался удостоить Склянского последней почести - захоронить его прах в Кремлевской стене. Будь Сталин виновен, он, как мне кажется, должен был, наоборот, устроить для Склянского пышные похороны.

 

Б. Ненависть Сталина на сей раз оказалась сильнее его осторожности. Он испы­тывал крайнюю неприязнь к Склянскому, ибо тот знал о его неудачах на Южном фронте, провалах под Царицыном и Львовом.

 

У. Какова же ваша вторая причина?

 

Б. Она целиком связана с психологическими выводами, которые я сделал в от­ношении грязной игры и кровожадных намерений Сталина. Дело в том, что у меня была возможность ежедневно наблюдать за этим человеком с близкого расстояния, и я хорошо разобрался в том, что он из себя представляет на самом деле. То, что Троцкий в силу своей наивности сумел распознать лишь в результате последующего изучения действий Сталина, я увидел, наблюдая за его характером. Для меня уже тогда стало ясно, что Сталин - это мстительный азиат, обуреваемый чувствами страха, подозрительности и мстительности, которые глубоко сидели в его душе. Я пришел к этому выводу, исходя из всего что он говорил и недоговаривал, зная его вкусы, интересы и манеры. Я убедился, что ничто не способно вызвать у него содро­гания и сочувствия к человеку, что он доведет решение любой проблемы до крайнего абсурда и, ни секунды не колеблясь, отправит людей на смерть, если сочтет, что они стоят на его пути.

 

У. Рой Медведев в книге «О Сталине и сталинизме» (1979) пытается посеять со­мнения в отношении точности некоторых - не всех - ваших заявлений, особенно тех, что вы сделали в журнале «Континент» полвека спустя после вашей работы в Крем­ле. Так, например, он ставит под сомнение вашу характеристику Сталина как челове­ка с весьма ограниченными способностями и отсутствием интересов вне сферы по­литической деятельности.

 

Б. Медведева не было в Кремле около Сталина, а я там был. Он - историк, кото­рый силен задним умом, а это нередко создает искаженную перспективу. Я настаи­ваю на том, что сказал и написал.

 

У. Известно немало легенд о Сталине, относящихся к началу 20-х годов. Об од­ной из них поведал Борис Суварин: «Летним вечером 1923 года в порыве откровен­ности Сталин сказал Дзержинскому и Каменеву: "Выбрать жертву, тщательно подго­товить планы, удовлетворить желание жестокой мести, а затем лечь спать... Нет ничего лучше в мире"».

 

В версии Макса Истмена это звучит так: «Серебряков рассказал мне историю о том, как Сталин с товарищами обсуждал вопрос о том, каким должен быть самый счастливый день в жизни. Сталин сказал: "Что касается меня, то в этот день нужно скрупулезно спланировать операцию мести врагу, блестяще провести ее, а затем пойти домой и спокойно лечь спать"».

 

Проливают ли такого рода легенды свет на характер Сталина в 20-е годы - годы вашей работы в качестве его секретаря? Слышали ли вы их тогда?

 

Б. Нет. В то время я не слышал подобных легенд. Но нисколько не сомневаюсь в том, что это могла быть правда. Их дух соответствует моим собственным наблюде­ниям и дополнительно свидетельствует о том, что уже в 1923 году отвратительное сочетание мстительности и склонности к преступлениям полностью сложилось в моз­гу Сталина.

 

Ленинское «Завещание».

 

У. В своей книге вы снабдили историков ценным, поистине уникальным свиде­тельством драмы, которой обернулось в мае 1924 года ознакомление членов ЦК ВКП(б) с текстом ленинского «Политического завещания». Это и в самом деле была драма?

 

Б. Да, если задуматься о последствиях, это была настоящая драма. Однако в то время она поразила меня как комедия ошибок или, вернее сказать, как комедия упу­щенных возможностей.

 

21 января 1924 года в Горках умер Ленин. Но «Политическое завещание», про­диктованное им своим секретарям за закрытыми дверями в два этапа - в декабре 1922 года и в январе 1923-го, - не было доведено до сведения партийного руково­дства вплоть до апреля 1924 года, когда, четыре месяца спустя после его смерти, в преддверии съезда состоялось заседание ЦК.

 

«Завещание» представляло собой документ, обращавший на себя внимание сво­ей незавершенностью. Он отражал огромное беспокойство Ленина по поводу буду­щего партии. Ленин чувствовал, что после его смерти раскол, возникший между Ста­линым и Троцким, проявится с новой силой, перерастет в острую борьбу за лидерст­во, и дал краткие характеристики шести людей, которые с максимальной вероятностью могли возглавить «совет партии»: Троцкого, Сталина, Зиновьева, Каменева, Пятакова и Бухарина. Решающим образом Ленин не поддержал никого из них. Но было одно исключение. О Сталине он написал предельно ясно: «Тов. Сталин, сде­лавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

 

Но это еще не все. 4 января 1923 года Ленин продиктовал постскриптум к своему «Завещанию». В нем говорилось: «Сталин слишком груб, и этот недостаток... стано­вится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого чело­века, который. более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ни­чтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точ­ки зрения. взаимоотношений Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая ме­лочь, которая может получить решающее значение».

 

У. Очевидно, здесь Ленин ближе всего подошел к тому, чтобы подложить «бом­бу» под Сталина, что, по словам двух его секретарей, он и намеревался сделать на предстоявшем XII съезде партии.

 

Б. Да, однако «бомба» в той форме, в какой Ленин, как можно предполагать, рас­считывал ее взорвать - а именно: в форме многосторонней атаки на Сталина, пере­числения всех его ошибок, махинаций и неповиновения, особенно в области нацио­нальной политики, - так никогда и не была подложена из-за того, что болезнь Ленина обострилась, а в январе 1924 года его не стало.

 

В тот период «Завещание» было тщательно охраняемой тайной. Жена Ленина, Крупская, с которой Сталин даже при жизни Ленина обращался в высшей степени грубо (настолько, что под давлением Троцкого даже вынужден был принести ей из­винения), знала о содержании «Завещания», но вела себя крайне непоследователь­но. Руководствуясь, как мне кажется, неверными мотивами, она не позволяла просо­читься ничему из того, что, как ей было известно, Ленин писал о Сталине, хотя «За­вещание» и было адресовано предстоявшему XII съезду партии. Если бы она захо­тела, то могла бы собственноручно вскрыть пакет на этом съезде еще в апреле 1923 года, заявив, что выступает от имени Ленина, который из-за болезни не в состоянии сделать этого сам. Однако она не пошла на такой шаг. На конверте рукой Ленина было написано: «Вскрыть после моей смерти». И Крупская до конца выполнила его волю. После кончины Ленина она решила представить письмо следующему, XIII съезду партии.

 

У. К маю 1924 года линия борьбы четко определилась - «тройка» на одной сто­роне и Троцкий - на другой.

 

Б. Да. И именно поэтому ленинское «Завещание» имело столь важное значение. За день или два до начала закрытого заседания ЦК Крупская вскрыла конверт с «За­вещанием» и направила его для ознакомления Сталину. Как мне рассказывал Мехлис, он распечатал полученный конверт (вся корреспонденция, адресованная Стали­ну, проходила через его руки) и срочно понес письмо Сталину. Тот беседовал в это время с заведующим одним из отделов ЦК Сырцовым. В его присутствии он прочел письмо и вспылил: «Крупская - старая проститутка». Сталин был потрясен, выведен из равновесия. Затем он сообщил о содержании ленинского «Завещания» Зиновьеву и Каменеву, и они встретились втроем, чтобы решить, что следует предпринять дальше.

 

У. Мне не совсем ясно, почему Сталин был застигнут врасплох. Еще 4 марта 1923 года Ленин начал в «Правде» открытую атаку против возглавляемой Сталиным Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). А всего лишь за день до того направил Ста­лину письмо, объявив о разрыве с ним всех личных отношений из-за грубого обра­щения с Крупской. Совершенно очевидно, что он готовил против Сталина акцию с целью устранения его с поста генсека.

 

Б. Сталин был раздражен решимостью Крупской передать этот вопрос на рас­смотрение съезда партии в тот момент, когда у Троцкого еще оставались неплохие шансы одержать верх над Сталиным. Ведь Троцкий был упомянут в «Завещании» как самый способный человек в ЦК, а это сокращало шансы самого Сталина сохранить свой пост на предстоявшем съезде.

 

Как бы то ни было, Центральный Комитет собрался на закрытое заседание в Кремле. Оно проходило в одной из небольших продолговатых комнат для заседаний. Каменев сидел во главе стола и вел заседание. По левую руку от него был Зиновьев. Сталин находился на некотором расстоянии от них, у края небольшого возвышения, на котором располагался стол президиума, лицо его было повернуто к окну. У меня был свой небольшой стол на этом же возвышении, стоявший как раз напротив чле­нов ЦК, которые рядами сидели перед нами. Троцкий, помню, сидел в третьем ряду, недалеко от центрального прохода, рядом с ним расположились Пятаков и Радек. Там же находилась и Крупская.

 

У. Наблюдали ли вы за Сталиным, когда зачитывалось «Завещание»?

 

Б. Да. Он смотрел в окно, демонстрируя показное спокойствие, но чувствовалось, что отдает себе отчет: сейчас может решиться его судьба. Для Сталина это было необычно, поскольку, как правило, он умел скрывать свои чувства. В тот момент у него были все основания беспокоиться о своем будущем. Можно ли было ожидать, что в атмосфере поклонения, которым был окружен Ленин и все, что он говорил и делал, ЦК осмелится бросить вызов четкому ленинскому предупреждению о Сталине и сохранит его на посту генсека?

 

Однако на помощь Сталину поспешил Зиновьев Он произнес речь, по лицемерию ни с чем не сравнимую. Центральный Комитет, сказал он, уважает каждое слово Ле­нина, оно для него священно. Каждый член ЦК клянется выполнять указания Ленина. Но по одному пункту, продолжал он, Политбюро счастливо сообщить, что ленинские опасения не обоснованы: между Сталиным и его коллегами нет никаких трений. Всем известно, говорил Зиновьев, что они сотрудничают в полной гармонии, а потому бы­ло бы лучше всего по данному конкретному пункту не принимать во внимание ленин­ские пожелания. Как потом иронизировал Радек, аргументация, использованная Зи­новьевым, чтобы доказать непогрешимость Сталина, напоминала случай с одной особой, пытавшейся доказать свою девственность. Правда, признавала она, у меня есть незаконнорожденный ребенок, но он совсем-совсем крошечный.

 

Вслед за этим выступил Каменев, предложивший оставить Сталина на посту ген­сека, и это предложение было принято простым поднятием рук. Я считал голоса, и никогда не перестану упрекать себя за то, что не записал фамилии воздержавшихся, - их было немного. Троцкий, Пятаков и Радек проголосовали против.

 

У. Была ли какая-нибудь заметная реакция рядовых членов ЦК партии на заяв­ление Зиновьева, что в Политбюро все обстоит хорошо?

 

Б. Никто не сказал ни слова. Однако для меня это молчание было поистине ог­лушительным. Я знал, что буквально все в зале прекрасно понимают, какая борьба не на жизнь, а на смерть на самом деле ведется между «тройкой» и Троцким, и осо­бенно между Сталиным и Троцким.

 

У. А как насчет самого Троцкого? Ведь фактически тогда имелась готовая сцена для такого великого актера, как он .

 

Б. Он тоже не проронил ни слова. Однако по его лицу можно было прочесть, что он расценивает Сталина, Зиновьева, Каменева и многих других как ничтожества, с которыми ему еще предстоит распутывать дело. Он считал, что само это заседание недостойно его внимания. Троцкий рассматривал себя как человека, равного Ленину, и отказывался участвовать в непристойной борьбе за какой бы то ни было пост. В то же время, очевидно, он почувствовал, что проигрывает. Я не знаю, конечно, какие мысли приходили ему в голову, когда он слушал высокопарную речь Зиновьева, но вполне возможно, что ему вспомнилось одно из высказываний Ленина в адрес Ста­лина. Однажды, когда рассматривался вопрос о назначении Сталина на какую-то высокую должность, один из наркомов заявил, что такой выбор будет ошибкой и что у него есть кандидатура гораздо более образованного и умного человека. Однако Ленин резко оборвал его: «Да нам и не нужен здесь умный человек, Сталин справит­ся».

 

У. Но Троцкий мог бы преподнести пару неожиданных сюрпризов своим против­никам, если бы предпочел перейти в наступление против них. Ведь в его руках нахо­дилось несколько предсмертных писем Ленина, из которых явствовало, что он испы­тывает глубокое недоверие к Сталину и высказывается в пользу Троцкого.

 

Б. Троцкий совершал тогда одну ошибку за другой. За год до этих событий, нака­нуне XII съезда партии, ему представилась возможность ввиду болезни Ленина вы­ступить с Политическим отчетом Центрального Комитета. Более того - как ни пара­доксально это выглядит, - именно Сталин настаивал на том, чтобы Троцкий предста­вил этот Отчет как любимейший сын партии. Однако Троцкий отклонил его предло­жение. Он не хотел создавать впечатление, что пользуется болезнью Ленина для того, чтобы упрочить свои позиции. По предложению Каменева Отчет был передан для зачтения Зиновьеву. А в конечном итоге от этого просчета Троцкого, разумеется, выиграл Сталин. Троцкий сам рыл себе могилу.

 

У. Историки придерживаются различных точек зрения относительно того, почему Троцкий самоустранился: потому ли, что ему не хотелось пачкать руки мелким интри­ганством и внутренней борьбой, или потому, что как политик он попросту оказался деятелем более мелкого калибра по сравнению со Сталиным.

 

Троцкий был «помазанником» Ленина: тот провозгласил его выдающимся чело­веком в руководстве, и ленинские послания со смертного одра лишь укрепляли дове­рие к нему. Однако, когда грянул гром, он проявил неспособность воспользоваться всем этим. В итоге неотесанный, приземленный, но хитрый и решительный Сталин остался генсеком, и ЦК, несмотря на протест Крупской, решил не предавать «Завещание» гласности.

 

Б. Я не согласен с этим. Троцкий считал ниже своего достоинства скрещивать шпагу с человеком типа Сталина, интеллектуально серым и внушающим ему отвра­щение. Он вообще презирал всю «тройку», но понимал, что она прочно держит в руках власть и что шансы на ее отстранение весьма незначительны. Сталин контро­лировал партаппарат, и в тот момент его невозможно было сместить.

 

У. В таком случае вы, видимо, не согласитесь с точкой зрения Роя Медведева, который писал в книге «О Сталине и сталинизме», что, если бы Троцкий оказал на XIII съезде отпор, будучи вооруженным письмами Ленина, то вопрос о переизбрании Сталин на пост генсека вообще не стоял бы?

 

Б. Нет, не соглашусь. Но я не уверен и в том, оказался ли бы Троцкий, будь Ста­лин каким-то чудом отстранен от власти, менее кровожадным тираном, чем Сталин.

 

У. В своей автобиографии Троцкий утверждает, что «потерял» власть не потому, что был слишком слабым или неумелым, а потому, что сами революционеры к тому времени устали от революции и стремились к более спокойной жизни, считая, что ее сможет обеспечить унылая, серая сталинская бюрократия. Революционеры, писал он, происходят из народа. До тех пор, пока они воодушевлены идеями борьбы, их подъем не ослабевает. Но когда борьба завершена и поднимает голову реакция, сразу начинают проявляться особенности рядовых людей, симпатии и вкусы самодо­вольных чиновников. В новую обстановку Троцкий никак не вписывался. По его мне­нию, он проиграл из-за того, что в стране одержал верх термидорианский образ мышления, который пришел на смену революционным настроениям.

 

Б. Это оправдание было сделано им постфактум. А в 1923-1926 годах позиция Троцкого была неверной. Если бы он вовремя использовал карты, сданные ему ис­торией, Сталина еще можно было бы остановить. Разумеется, Сталин был закончен­ным интриганом, но при поддержке Ленина Троцкий имел возможность сплотить во­круг себя партию, если бы в этом ему не помешал его собственный темперамент. Однако он не понял природы партийного механизма, использованного против него Сталиным, и всей значимости позиций, которые были завоеваны Сталиным к XIII съезду.

 

Троцкий не был человеком «на все времена года». Вспыльчивый, живой, красно­речивый, преисполненный желания выполнить свою историческую миссию, он был нетерпим в отношении косных манипуляторов из Политбюро. Его презрение к ним было настолько велико, что на заседаниях Политбюро он демонстративно читал французские любовные романы.

 

Троцкий любил цитировать выражение: «стиль делает человека», и его собствен­ная жизнь является наилучшей иллюстрацией верности этого афоризма. Он был человеком блестящей, искрометной формы, создал потрясающий образ вождя, спо­собного принимать незабываемую позу и рождать великолепные формулировки. Он проиграл потому, что неправильно оценил характер своих противников и оружие, которое они были готовы использовать против него.

 

Отсутствие запасного выхода.

 

У. Нежелание Троцкого выносить спор за рамки партии и апеллировать - что он вполне мог сделать - к своим сторонникам через головы «тройки» - это всего лишь один пример той характерной для большевистской партии черты, которая давала о себе знать на протяжении всей ее истории. Почему люди, боровшиеся за свою карь­еру и, по существу, за свою жизнь, тщательно воздерживались от обнародования сути своих разногласий, предпочитая предстать перед судом и зачастую даже отправиться на эшафот по воле своих же товарищей? Лишь в истории церкви можно обна­ружить психологические параллели такого явления.

 

Возможно, легче понять личную пассивность Троцкого в разгар борьбы за власть, поскольку он как-никак является автором одного из самых красноречивых высказы­ваний, свидетельствующих об идеологическом фанатизме. В конечном счете, гово­рил он, партия всегда права, потому что она является единственным историческим инструментом, данным пролетариату для решения его фундаментальных проблем. Никто не может быть прав и в то же время выступать против партии. Человек, по его словам, может быть прав только вместе с партией и через партию. У англичан суще­ствует поговорка: «Права она или нет, но это моя страна». С гораздо большим исто­рическим обоснованием, считал Троцкий, мы можем сказать: права или не права она по отдельным частным вопросам, но это моя партия.

 

Б. Этот вопрос давно привлекает внимание, и историки будут биться над ним до тех пор, пока существуют религиозные идеологические движения. Мне самому при­ходилось встречаться с такими позициями членов компартии, которые можно объяс­нить только наивностью и которые порождаются почти религиозным типом фанатиз­ма. Вначале, когда революционное движение еще только возникло, фанатизм был чрезвычайно силен. Для Ленина и Троцкого, безусловно, была характерна почти фидеистская в своей непоколебимости убежденность. Именно поэтому Троцкий писал, что не сделал ничего для вынесения смертельного конфликта со Сталиным за рамки партии. Бухарин, когда пришел его черед, действовал точно так же, хотя он и не был фанатиком. Сталина же, как и Зиновьева, Каменева, Молотова и других, интересова­ло лишь одно - власть. Для них не была характерна глубокая преданность делу, за которое они вроде бы боролись. Это были всего лишь талантливые двурушники и лжецы, стремившиеся любым путем укрепить свою власть.

 

Это не означает, однако, что Сталин и сталинисты не придавали большого зна­чения идеологии. Конечно, придавали. Причем делали это, тщательно соблюдая все детали. Но при этом прекрасно знали (и партийная элита в целом также стала пони­мать это), что использовавшаяся ими демагогия была чем-то вроде мандата, кото­рый должен был оправдать и узаконить их власть. На деле же эта идеологическая абракадабра не играла роль философского руководства к действию и не служила ключом к объяснению проводимой ими политики.

 

У. И тем не менее, просто ошеломляет тот факт, что люди, которые могли, если бы того пожелали, спасти свою жизнь, оставшись за границей, вместо этого послуш­ным стадом возвращались обратно в Москву, как только им приказывали это сде­лать, чтобы быть тут же уничтоженными машиной сталинского террора. Разумеется, если принять афоризм Троцкого, что «никто не может быть прав, если он идет против партии», то никакого другого объяснения уже и не нужно. Но почему умные люди даже такого уровня, как Бухарин, руководствовались столь абсурдной, ребяческой идеей? Ведь в коммунистической эсхатологии не существовало обещаний будущего воскресения - в лучшем случае могла быть надежда на посмертную реабилитацию, однако это мало кого способно было успокоить.

 

Б. Почему они отказывались от спокойных постов и стадом возвращались на ста­линскую скотобойню в Москву? Да потому, что вся их жизнь была посвящена идее коммунизма, это был их единственный капитал. Они были рождены для движения, вскормлены им, пожертвовали во имя него всем, что имели. У них не оставалось никакого запасного выхода, когда перед ними гасли огни партии и Сталин приказывал закрыть двери. Они не могли пойти на осуждение партии, потому что это было бы равнозначно отказу от своего собственного прошлого. С небольшой натяжкой можно сказать, что они предпочитали отправиться на эшафот в Москве, нежели стать перекати-поле в буржуазном обществе, которое они презирали и которое поклялись уничтожить.

 

У. Наиболее странным проявлением такой религиозной приверженности в пове­дении коммунистов была знаменитая сталинская клятва верности Ленину вскоре после его смерти. Я процитирую ее, поскольку мне хочется узнать реакцию на нее человека, который находился в Кремле во время бальзамирования и обожествления Ленина.

 

«Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое знамя члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью вы­полним эту твою заповедь!

 

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии, как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!

 

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить и укреплять диктатуру проле­тариата. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своих сил для того, чтобы выполнить с честью и эту твою заповедь!»

 

Не думаете ли вы, что образование, полученное Сталиным в юношеские годы в семинарии, отразилось в этом и последующих его излияниях? Поскольку его готови­ли к карьере священника, то в соответствии с традициями православной церкви по­добное гимну восхваление Ленина вполне могло быть естественным для него прояв­лением уважения. Вероятно, этот язык был и самым доступным для его аудитории.

 

Б. Несомненно, прошлое Сталина как грузина и семинариста, благочестивость православия, окружавшая его в доме родителей, оказали воздействие на весь его стиль. Однако клятва в преданности Ленину на самом деле была продуктом тща­тельно продуманной политики, и решение на этот счет было совместно принято чле­нами триумвирата. Их цель заключалась в том, чтобы превратить Ленина в икону, а самих себя представить в роли его наследников. Я далек от недооценки роли лично­сти Сталина. В нем глубоко укоренились традиции азиатского деспотизма, и его правление было ярчайшим примером восточной тирании в современную эпоху. Од­нако этой тирании он присвоил название коммунизм. Это позволяло ему оправды­вать себя в глазах народа, было его орудием, элементом ораторского искусства.

 

У. Вам не запомнилось приписываемое Зиновьевым Ленину высказывание в ад­рес Сталина: «Этот повар может готовить только острые блюда».

 

Б. В то время это ироничное замечание Ленина не дошло до меня. Однако сам Зиновьев отнюдь не был безгрешен. В высших кругах партии в те дни ходила пого­ворка: «Не доверяй ни Зиновьеву, ни Сталину, потому что Зиновьев убежит, а Сталин предаст!»

 

У. Довелось ли вам видеть Сталина, несущего гроб с телом Ленина и клянущего­ся в бессмертной верности ему. Какова вообще была реакция Сталина на известие о смерти Ленина?

 

Б. О, Сталин по-настоящему ликовал! Я никогда не видел его более счастливым, нежели в первые дни после смерти Ленина. Он ходил взад-вперед по секретариату, и на лице его сияла радость. У него имелись все основания быть довольным. Сталин был тем человеком, которого Ленин больше всего хотел убрать из центра власти. Но произошло обратное: с политической арены смерть устранила Ленина, а с ним исчезло и главное препятствие на пути удовлетворения сталинского тщеславия. Ста­лин прекрасно понимал, что Ленин не доверяет ему, а начатые гонения против Круп­ской привели к тому, что недоверие перешло в ненависть. Но теперь Ленин был мертв, а Крупская беззащитна.

 

Разумеется, лицо Сталина, которое должны были видеть окружающие, выражало в те дни глубокую скорбь и боль, но это было лишь игрой. Произнося пустые слова «клянемся тебе, товарищ Ленин.», Сталин готовился к тому, чтобы поодиночке раз­делаться со старыми большевиками. К 1940 году все пять лидеров, упомянутые в «Завещании» Ленина, были уничтожены Сталиным. Вместе с ними погибли и сотни тысяч невинных людей.

 

У. Я должен отметить прозорливость, проявленную вами при характеристике Сталина еще в книге 1930 года. Вы отмечали тогда, что молодой Бухарин является самым одаренным членом советского руководства, и предсказывали, что именно по этой причине Сталин когда-нибудь организует заговор с целью его убийства. Так оно и случилось. Вы также сумели предвидеть обреченность Кирова и Томского, но дол­голетие Молотова и Ворошилова...

 

Б. Вероятно, вас удивит это, но уже к концу 1926 года, благодаря своему опыту ежедневного общения со Сталиным, я мог бы уверенно сказать, что этот человек способен, не колеблясь, устранить любого, кто, по его мнению, мог стать препятстви­ем на его пути. Причем речь шла не только о подлинных или воображаемых против­никах, но буквально о каждом, кто хоть чем-то проявил себя, высказал какую-то ори­гинальную идею или кого Сталин просто заподозрил в том, что тот обладает острым умом или более яркой биографией, чем его собственная. Понятно, что блестящий, живой, располагающий к себе людей Бухарин никак не мог избежать трагической участи.

 

Сталинизм: деформация?

 

У. Сталинская интеллектуальная ущербность, должно быть, сыграла важную роль в определении его антипатий. Известно, что ничто так не раздражает неуверен­ного в своих способностях человека, как наличие в его подчинении людей, превосхо­дящих его по интеллекту и опыту. Крупные личности окружают себя значительными фигурами, потому что им нечего опасаться. Однако человека второстепенного по своим способностям всегда можно отличить по тем серым людям и бюрократам, которых он выбирает для совместной работы. Не был ли Сталин ярким примером такого рода?

 

Б. Да, Сталин опасался блиставших умом людей и уничтожил большинство из них. Но надо сказать, что не все его жертвы были образцами здравого смысла или эффективными работниками. Рыков, например, сильно пил, а Томский был почти глухим. Однако интеллектуальная ущербность, безусловно, служила важным моти­вом многих сталинских действий.

 

У. Вы нарисовали портрет Сталина как человека, не отличавшегося мудростью и интеллигентностью. У меня это не совсем укладывается в голове, поскольку ему удалось перехитрить всех своих противников, в том числе тех, кто отличался вы­дающимися способностями и умом. К тому же в рассматриваемый нами период вре­мени это плохо увязывается даже с известными лекциями «Основы ленинизма», с которыми Сталин выступил в 1924 году перед студентами университета имени Свердлова. Несмотря на их тяжеловесность, они свидетельствовали о хорошем по­нимании ленинизма и даже об определенной оригинальности мышления в смысле приспособления ленинских идей к целям Сталина.

 

Б. Я очень сомневаюсь, что текст этих лекций писал сам Сталин. Мой опыт гово­рит о том, он не был способен к выражению какой-либо мысли, способной удержать ваше внимание больше пяти минут. Постоянно в его присутствии я наблюдал сле­дующее: Сталин излагал предварительные наброски какой-нибудь идеи, которые почтительно записывались Мехлисом или еще одним его помощником, Товстухой. Затем эти идеи развивались ими и дополнялись более или менее весомыми аргу­ментами. Однако сам «хозяин» был не в состоянии последовательно изложить свою мысль ни устно, ни письменно. Но, разумеется, если какие-то идеи были ему предва­рительно разжеваны, он мог преподнести их публике - и делал это неоднократно. Все публичные выступления Сталина и его письменные работы составлены именно та­ким образом. Я убежден, что и лекции в университете имени Свердлова также лишь в минимальной степени были подготовлены им самим.

 

У. Исследования Роя Медведева, подробно цитировавшиеся американским исто­риком Робертом Такером в его биографии Сталина, по-видимому, подтверждают вашу точку зрения. Однако Медведев считает, что Сталин списывал свои лекции с еще не опубликованного к тому времени труда молодого партийного работника Ф.А.Ксенофонтова, который направил свою рукопись генсеку, чтобы получить его предварительное одобрение. Плагиат со стороны Сталина подтверждается и тем обстоятельством, что в своем предисловии к книге (которая не могла выйти в свет раньше, чем Сталин опубликовал свои лекции) Ксенофонтов между строк дает по­нять, что его работа была написана до сталинских лекций. Медведев, сравнивавший оба текста, обнаружил поразительное сходство. Он приводит ссылку на то, что в личном письме от июля 1924 года Сталин благодарил Ксенофонтова за помощь в подготовке лекций для университета имени Свердлова. Однако, когда Ксенофонтов попросил разрешения Сталина процитировать это письмо, тот отказал ему. А спустя несколько лет, как сообщает Медведев, Сталин отплатил свой долг: Ксенофонтов был арестован и убит во время допроса.

 

Б. Мне нечего сказать что-либо определенное по вопросу о Ксенофонтове, но, находясь некоторое время в непосредственной близости от Сталина, могу с абсо­лютной уверенностью утверждать, что он никогда не был ни теоретиком, ни пишущим человеком. Повторяю, метод Сталина был исключительно примитивен: он излагал задачу в нескольких простых фразах и затем давал задание секретарям: обосновать, усилить, подтвердить сказанное соответствующими цитатами. Вслед за этим Мехлис и Товстуха перерывали тома Маркса и Ленина в поисках нужных доказательств и подгоняли материал под выводы Сталина.

 

У. В одной из своих работ Троцкий писал, что советский диктатор выделялся из троицы - Муссолини, Гитлер, Сталин. В то время как и Муссолини, и Гитлер проби­вались из низов на вершину власти через постоянное общение с простыми людьми, Сталин взошел туда сам, обладая искусством манипулировать механизмом власти и не опираясь при этом ни на какую народную поддержку. Вы согласны с этим?

 

Б. Никоим образом не хочу оправдывать Муссолини и Гитлера, но Троцкий здесь прав. Как Ленин, так и сам Троцкий находились в непрерывном контакте с массами. Да, они стремились распропагандировать их, вдохновить, порой злоупотребляли их доверием и вводили в заблуждение. Но они имели дело непосредственно с народом. А после смерти Ленина и высылки Троцкого в верхушке партийного аппарата возоб­ладали манипуляторы. Сталин, конечно, является ярчайшим примером лидера, поднявшегося до высшего уровня деспотической власти исключительно с помощью ин­триг и внутрипартийной борьбы. У него не было никакого подлинного общения с мас­сами, он не выполнял никакого наказа народа, и в этом плане у него не было даже того, чем обладали Муссолини и Гитлер.

 

Такая традиция укрепилась за годы правления Сталина, и стиль его поведения унаследовал Маленков, позднее перешел по наследству Хрущеву, а затем и Брежне­ву. Связи с народом всех этих лидеров были равны нулю, а их право на лидерство основано исключительно на умелом использовании механизма власти. После смерти Ленина Советский Союз управлялся самовоспроизводящими себя у власти жрецами, которые никогда не находили в себе мужества проверить, насколько законна их власть и в какой мере она соответствует воле народа.

 

Перевод с английского В. Бушуева

 

«АЛЬТЕРНАТИВЫ»  №4 - 2009

 

 

 



Hosted by uCoz