Теневая экономика и борьба с ней в Ленинграде в 1930-1940-х гг.

 

И.В. Говоров, С.Б. Кокуев

 

«Вопросы истории», 12/2008

 

Говоров Игорь Васильевич - доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского университета МВД России;

Кокуев Сергей Борисович - кандидат исторических наук, доцент Санкт-Петербургского университета МВД России.

 

Неотъемлемой частью командно-административной системы, построенной в СССР, являлась «теневая экономика» - неофициальная, но важная часть «социалистического» народного хозяйства. Простой советский человек, чьи потребности всегда превышали возможности удовлетворить их со стороны государства, был вынужден «добирать» недополученные по официальным каналам товары и услуги с помощью нелегальных структур. К началу 1980-х годов в нелегальной экономической деятельности участвовало до 20 млн. че­ловек. Своего расцвета советская теневая экономика достигла в эпоху «зас­тоя», но зародилась гораздо раньше. Фактически она начала складываться одновременно с утверждением системы планового народного хозяйства и государственного распределения и шла с ней рука об руку на протяжении всей советской истории.

 

В отечественной науке утвердилось мнение, что в условиях тоталитар­ного режима с глобальным контролем государства над жизнью своих граждан существование какой-либо развитой частной инициативы, не разрешенной властью, невозможно. Отсюда делался вывод, что в условиях сталинского режима теневая экономика фактически отсутствовала; «и даже такой бич служебно-раздаточной системы, как коррупция и хищения свели к миниму­му» ¹. Однако появившиеся в последние годы исторические исследования поставили этот тезис под сомнение. В работах Е.А. Осокиной ² и других ис­ториков поднимались такие вопросы, как развитие в 1930 -1940-х годах не­легальных рыночных отношений, механизмов подпольного частного пред­принимательства и хозяйственных структур, обеспечивавших «самоснабже­ние населения», и т.д. В этих работах прослеживается развитие различных сегментов теневой экономики, и в первую очередь «черного рынка».

 

Утверждение планово-распределительной экономики с начала 1930-х годов сопровождалось проблемами, сначала воспринимавшимися в качестве временных трудностей. Но они стали характерными признаками советского народного хозяйства: нехватка товаров широкого потребления, их низкое качество и недостаточный ассортимент. Понятие «дефицита» прочно вошло в жизнь советских людей. Недостаток продуктов и промышленных товаров подталкивал население к поискам неофициальных путей удовлетворения потребностей. Даже в самых благополучных по состоянию снабжения Ле­нинграде и Москве горожане были вынуждены «добирать» недостающие то­вары на рынке у частника. По подсчетам Осокиной, в начале 1930-х годов рабочие и служащие, находившиеся на централизованном снабжении, при­обретали около 70% сыра, 80% мяса и 60% рыбы не в государственных торго­вых учреждениях, а на рынке ³. Простые советские граждане, несмотря на все усилия власти, продолжали рассматривать рынок в качестве резервного источника всего необходимого и реальную альтернативу государственной системе снабжения. Однако в условиях всесторонней государственной регла­ментации рыночные механизмы все больше вытеснялись в нелегальную сфе­ру, перемещались на «черный рынок». Главным субъектом «черного рынка» в 1930-1940-е годы являлся перекупщик, в уголовно-правовой классифика­ции советского времени - спекулянт. Спекулянты предлагали потребите­лям весь ассортимент товаров народного потребления, отсутствовавших в государственной торговой сети: ткани, нитки, красящие порошки, хромовая кожа, патефонные иголки, одежда и обувь, ламповые фитили, бритвенные лезвия, перьевые ручки, расчески, женские зеркальца и чулки и многое дру­гое ⁴. Анализ уголовных дел 1930-х годов по спекуляции в Ленинграде позво­ляет утверждать, что предметом большинства спекулятивных сделок высту­пали обувь, ткани, мука (55,2% уголовных дел) и одежда, мясные продукты (21,7% дел).

 

В 1930-е годы спекуляция приобрела широчайший размах. Только в 1936 г. в Ленинграде было привлечено к уголовной ответственности за спекуляцию (ст. 107 УК РСФСР в редакции 1926 г.) 4 тыс. человек, из них 2,5 тыс. были арестованы ⁵. Значительными оставались масштабы спекуляции и в дальней­шем. В январе-марте 1947 г. за спекуляцию в СССР было привлечено к ответственности 17 784 человека, ликвидированы 2932 организованные спе­кулянтские группы. У арестованных было изъято 19,5 млн. руб. наличными, 27,3 тыс. руб. - золотыми монетами царской чеканки, 4 кг золота в слитках, 325 т. продуктов и промтоваров на сумму 15,3 млн. рублей ⁶.

 

В спекулятивных сделках в качестве продавцов и покупателей участво­вало огромное количество граждан. Несмотря на утверждения властей, что главную роль в нелегальной торговле играли «классово-враждебные» элемен­ты (бывшие кулаки и нэпманы), основное число осужденных за спекуляцию относилось к малообеспеченным слоям населения; это были низкоквалифи­цированные рабочие, мелкие служащие, многодетные женщины и лица без определенных занятий. В числе изобличенных ленинградской прокуратурой в спекуляции в первом полугодии 1936 г. около 40% были рабочие, 20% - служащие. К «кулацко-капиталистическому» элементу относилось только 7% ⁷. Из осужденных за спекуляцию в Ленинграде за первые три месяца 1937 г. 44% приходилось на женщин, половину из которых составляли домохозяйки и иждивенки, 6% - на инвалидов и почти 15% - на нигде не работающих.

 

Масштабы «черного рынка» делали его уже во второй половине 1930-х годов серьезным конкурентом государственной и кооперативной торговли. Сюда перетекали необходимые для государственного товарообмена денеж­ные средства. В многочисленных постановлениях ЦК ВКП(б) и правитель­ства СССР (например, № 1285/227с от 19 июля 1937 г. или № 2062-852 от 13 сентября 1946 г.) отмечалось, что спекуляция приобрела широчайший размах и серьезно подрывает советскую торговлю ⁸. Однако усилия государства по подавлению «черного рынка» приводили только к повышению его организо­ванности и профессионализма. Все большую роль в нем играли организован­ные преступные группы. Только в 1936 г. в Ленинграде было ликвидировано более 200 организованных спекулянтских групп ⁹. К середине 1940-х годов советский «черный рынок» превратился в иерархическую, жестко структури­рованную систему. Ее низшую ступень занимали мелкие уличные торговцы - «барышники», «золотари», «мясники» и др., действовавшие на рынках (в Ленинграде - в первую очередь на Мальцевском и Сенном), различного рода «толкучках» и «барахолках», у магазинов, комиссионных лавок и ломбардов, вокзалов и т.д. (именно против таких торговцев возбуждалось до 90% уголовных дел по спекуляции). За ними стояли перекупщики-посредники, имевшие связи на местах и использовавшие разницу в уровне снабжения регионов страны товарами. В 1940-е годы эти торговцы ввозили в Ленинград в основном продукты питания из Прибалтики, а вывозили промышленные товары на Украину, в Сибирь, Поволжье, Молдавию. Вершину пирамиды составляли «акулы черного рынка» - крупные спекулянты, имевшие своих людей на транспорте, в государственных торговых учреждениях и даже пра­воохранительных органах (в 1949 г. за взятки и покровительство преступни­кам были осуждены три начальника отделений ОБХСС («по борьбе с хище­ниями социалистической собственности») Ленинградской городской мили­ции) ¹⁰.

 

В 1930-е годы важнейшими являлись два источника поступления това­ров на «черный рынок»: во-первых, незаконный доступ к государственным товарным фондам, во-вторых - продукция, произведенная нелегальными частнопредпринимательскими структурами. Тонкими струйками к спекулян­там со складов, магазинов, предприятий, учреждений, с железной дороги текли похищенные продукты и другие товары широкого потребления (одеж­да, обувь, ткани), повседневного спроса и входившие в категорию острого дефицита. За 9 месяцев (с июля 1935 г. по март 1936) в Ленинграде было возбуждено 3,5 тыс. уголовных дел по фактам хищения государственного и общественного имущества¹¹. По данным прокуратуры, воровство приобрело наибольший размах в торгово-снабженческих органах (44% хищений) и на промышленных предприятиях (25,3%) ¹².

 

Подавляющее большинство хищений в 1930-1940-е годы относилось к разряду мелких, которые, казалось бы, не наносили значительного ущерба. Однако их массовость делала потери государства значительными. «Несуны» стали бичом всех предприятий, выпускавших продуктовые и промышленные товары. В месяц на каждом ленинградском предприятии, производившем ширпотреб, задерживали при попытке выноса продукции по 10-20 неудачни­ков - рабочих и служащих ¹³.

 

Еще больший вред наносили организованные группы расхитителей. Особого размаха их деятельность достигла в торговых учреждениях Ленинг­рада, где в преступную деятельность оказались вовлечены руководящие ра­ботники районных отделов торговли, включая их директоров и главных бух­галтеров. Как признавало руководство городской торговли в 1937 г., многие из них давно работали на ниве «черного рынка», спекулировали государ­ственным товаром, подкупали проверяющих их чиновников ¹⁴. Типичная груп­па, в которую входили кладовщики и директора продовольственных баз, была разоблачена в 1946 г. в Ленглавресторане. Преступники создавали излишки животного масла, сыра, сахара, колбасы, которые сбывали затем спекулян­там. При обысках по данному делу у задержанных было изъято 650 тыс. руб., 11 золотых часов, большое количество золотых изделий ¹⁵.

 

В 1950 г. в продовольственных отделах торговли Ленинграда потери от хищений составили 1,7 млн руб., в 1951 г. - 982 тыс. рублей. В 1951 г. управ­лением милиции Ленинграда к уголовной ответственности за хищения и зло­употребления было привлечено 252 работника торговли, в том числе 66 дирек­торов и 12 заместителей директоров магазинов, 16 заведующих отделами ¹⁶.

 

Положение в Ленинграде не отличалась от общего положения в стране. В 1948 г. по Советскому Союзу было расследовано и передано в суд 151,5 тыс. уголовных дел о хищениях «социалистической собственности», по которым привлечено к уголовной ответственности 224,5 тыс. человек. При обысках у них было изъято ценностей на 100 млн руб. и 124 кг золота в изделиях и слитках. За предыдущий 1947 г. к уголовной ответственности за хищения было привлечено 376 тыс. человек по почти 253 тыс. уголовных дел ¹⁷. В прокуратуре СССР отмечали, что в 1930-1940-е годы степень организован­ности групп расхитителей постоянно росла. Они отличались четкой структу­рой, разделением обязанностей и строгой конспирацией ¹⁸.

 

Наряду со спекулянтами и расхитителями деятельность «черного рын­ка» обеспечивали и нелегальные частные предпринимательские элементы. Единственным легальным проявлением частной инициативы в СССР оста­валось мелкое ремесло. Ремесленники-кустари, получившие патент, занима­лись мелким ремонтом, шили одежду и обувь на заказ, изготовляли фотогра­фии и кондитерские изделия, оказывали другие услуги населению. Однако государство стремилось как можно сильнее сузить легальное поле деятельно­сти, предоставляемое частному предпринимательству. Деятельность куста­рей ограничивалась и регламентировалось множеством инструкций централь­ных и местных властей. (Например, частным портным и сапожникам разре­шалось изготовлять обувь и одежду на заказ, но не на продажу). Раз сфера легальной частной деятельности была узка и недостаточна для насыщения рынка товарами, то предпринимательская инициатива искала выход в неле­гальных, запрещенных формах. На сцену советской повседневности высту­пили предшественники «цеховиков» 1960-1980-х годов - «кустари-подполь­щики». Прикрываясь легальным патентом, кустари-подпольщики насыщали рынок дефицитными товарами народного потребления. Только в течение одного месяца 1947 г. на рынках Ленинграда было задержано 55 кустарей «за сбыт по спекулятивным ценам» пошитых ими пальто. У них изъяли 94 паль­то, 459 м шерстяной ткани и 150 тыс. рублей. 23 из них (уличенные в пошиве и продаже 20-30 пальто) были осуждены на различные сроки заключения. Кустари-подпольщики быстро реагировали на нужды населения. Как только какой-то товар пропадал с полок магазинов, он сразу появлялся (по гораздо большей цене) на рынке. Когда возникли перебои с мылом и свечами, не­медленно были организованы подпольные мастерские по их изготовлению. Не успели войти у женщин в моду теплые зимние ботинки-«румынки» на меху, которых не выпускала ленинградская обувная промышленность, как кустари-подпольщики наладили их производство и сбыт. Ежемесячные до­ходы таких подпольных мастерских, судя по данным милиции, достигали 90-150 тыс. рублей ¹⁹.

 

Анализ уголовных дел показывает, что если в 1930-е годы к уголовной ответственности привлекали в основном кустарей-одиночек, то в 1940-е годы на смену им пришли «организованные группы кустарей-подпольщиков, име­ющие орудия производства, использующие наемную рабочую силу, которые сращиваются с хищниками, приобретают через них сырье и материалы, по­хищенные с государственных предприятий». Типичным примером подобной преступной организации являлась ликвидированная в Ленинграде в 1951 г. подпольная группа кустарей-сапожников 3. Кублановского - профессио­нального спекулянта, дважды судимого за спекуляцию и мошенничество. В состав организации входили сапожники-кустари, работники артелей и скла­дов, снабжавшие их похищенным сырьем, сотрудники комиссионных мага­зинов и спекулянты, занимавшиеся сбытом произведенной обуви, професси­ональные уголовники, следившие за порядком на «предприятии», и должно­стные лица контрольно-ревизионного аппарата учреждений ленинградской торговли, обеспечивавшие прикрытие деятельности организации. Всего по делу проходило 23 человека, которым вменялось изготовление и сбыт 1,5 тыс. пар обуви, за которые они выручили 700 тыс. рублей. При обысках у арестованных было изъято 43 тыс. руб. наличными, сберкнижки с вкладами на 120 тыс. руб., золотые вещи на 40 тыс. руб. и облигации золотого займа на 50 тыс. рублей ²⁰.

 

Попытки властей ограничить деятельность кустарей-подпольщиков ад­министративными барьерами не приносили особых результатов. Как толь­ко Ленинградский горисполком принял решение о запрете продажи на рын­ках новых предметов одежды и обуви, кустари-подпольщики немедленно наладили сбыт своей продукции через подкупленный персонал «скупок» и «комиссионок». За четыре месяца 1948 г. через магазины Ленскупторга ку­стари-подпольщики сбыли 12,3 тыс. пар модельной обуви по 700-800 руб. за пару ²¹.

 

Вопреки воле властей нелегальное предпринимательство продолжало существовать, нащупывая наиболее безопасные для себя формы деятельнос­ти. Широкое распространение получило прикрытие по сути дела частных предприятий колхозными справками и вывесками общественных учрежде­ний: артелей инвалидов, потребительской и промысловой кооперации. В 1930- 1940-е годы значительная часть производства необходимых для насе­ления товаров находилась в руках не государственных, а кооперативных пред­приятий - артелей, действующих хотя и под государственным контролем, но с определенной долей самостоятельности. Они сами отыскивали сырье и сбывали продукцию. Такие артели привлекали интерес частнопредпринима­тельских элементов, которые использовали их для легализации своей дея­тельности. Вот как описывало положение в кооперативном секторе поста­новление ЦК ВКП(б) и Совета министров СССР от 14 марта 1948 г.: «В результате... сращивания с частниками ряда руководителей проверенных коо­перативных организаций дельцы-спекулянты вступали в артели с принадлежа­щим им промышленным оборудованием и крупными денежными средствами, превращая артели промысловой кооперации и кооперации инвалидов в лже­артели... В нарушение Конституции СССР допущена частная собственность на орудия и средства производства в некоторых кооперативных организациях. В таких лжеартелях частные предприниматели занимают должности руково­дителей предприятий, начальников цехов, зав. производством, агентов-про­изводителей, что дает им возможность вступать во всякого рода сделки с государственными и кооперативными организациями, скупать и продавать промышленные товары, расхищать социалистическую собственность» ²². При многих артелях, как и предприятиях местной промышленности, создавались мелкие цеха и мастерские, выпускавшие дефицитную продукцию широкого потребления (примусы, серьги, кольца, брошки, дверные пружины, иглы для патефонов, пуговицы, мыло и т.д.). Действовали они без всякого учета и контроля, без патентов, на «левом» сырье, полученная прибыль разделялась между руководителями артелей и организаторами подобных цехов. В Ленин­граде в середине 1940-х годов действовало свыше 60 подобных цехов, их продукция составляла 70-80% всех товаров, произведенных артелями. Про­изводство и сбыт «левой» продукции стало нормой для многих артельных предприятий. Путем завышения норм использования сырья и процента его потерь при выработке продукции создавались излишки сырья. Произведен­ные из них дефицитные товары сбывали «свои» люди в торговой сети. Наи­большее распространение такая практика получила в швейных, трикотаж­ных, галантерейных, мыловаренных, лакокрасочных предприятиях. Весной 1946 г. в Оредежском районе Ленинградской области была арестована группа руководящих работников артели Разнопром. Группа из семи человек, вклю­чая председателя правления, главного бухгалтера и заведующего производ­ством артели наладила изготовление из искусственно созданных излишков сырья войлочных туфель и валенок, сбываемых на рынках по спекулятив­ным ценам. Прибыль дельцов, по оценкам следствия, составила 90 тыс. руб­лей ²³. Всего по СССР только с июля 1948 по январь 1949 г. за хищения, злоупотребления, частнопредпринимательскую деятельность и организацию лжеартелей было привлечено к уголовной ответственности 8,8 тыс. работни­ков артелей и предприятий местной промышленности ²⁴.

 

По такой же схеме использовались колхозы и совхозы. Создавались формально принадлежавшие колхозам мастерские, цеха и артели. Выступая в качестве представителей колхозных мастерских, «частники» получали воз­можность легально приобретать сырье и сбывать продукцию. Доходы за реализованные изделия поступали на расчетные счета колхозов, затем об­наличенные деньги делили между собой предприниматели и председатели колхозов. Например, кустарь Е. Рахитей организовал при двух колхозах мастерские по производству свинцовых пломб. Годовой доход Рахитея со­ставил 65 тыс. руб., председателей колхозов - 4 и 8 тыс. рублей. Частный предприниматель 3. Беккер в качестве представителя колхоза «Новая жизнь» Тихвинского района Ленинградской области скупал у частных лиц и коо­перативных организаций декоративную осиновую стружку и перепрода­вал ее затем артелям как произведенную в колхозе на 60% дороже. Прибыль предпринимателя составила 335 тыс. рублей. Часть ее, правда, пошла на взятки председателю колхоза и некоторым работникам райис­полкома, обеспечивавшим беспрепятственную работу «липовой» колхоз­ной мастерской ²⁵.

 

«Частники» скрывались не только под видом кустарей и артельщиков, но и государственных служащих. Продавцы в ларьках, столовых, буфетах и палатках вместе с государственным товаром продавали «свой». Это мог быть и товар собственного производства, и купленный у кооператоров и колхоз­ников, и похищенный в магазинах и на складах. Свой товар не регистриро­вался, и наценка на него могла доходить до 100% ²⁶.

 

Примером деятельности таких «частников» в роли государственных тор­говых работников в послевоенном Ленинграде может служить дело супругов С.Я. и О.С. Соскис. Они превратили коммерческий магазин, которым заве­довала Соскис, в частное торговое предприятие. Завезенные в магазин про­дукты продавались по завышенным ценам. На полученные доходы супруги приобретали за взятки в кооперативах Эстонии масло и свежие овощи и сбывали в качестве «левого товара» через магазин. В покупке и доставке то­варов в Ленинград минуя милицейские кордоны главную роль играли связи Соскиса - крупного валютного и золотого спекулянта. Прибыль семейной пары и ее соучастников была исчислена в 193 тыс. рублей. Длительная безна­казанность супругов обеспечивалась тем, что они сочетали частнопредпри­нимательскую деятельность с не менее активной работой в качестве агентов ОБХСС. Лишь после вмешательства обкома ВКП(б) Соскисы были арестова­ны и осуждены на 25 лет ²⁷.

 

Подпольное частное предпринимательство охватило в 1930-1940-е годы всю сферу услуг, сбыта и производства товаров народного потребления. Про­цветало нелегальное посредничество, в частности маклерство при обмене жилплощади. Руководство Ленинграда с досадой было вынуждено признать, что «в городе действуют нелегальные посредники по обмену жилья, действу­ют черные биржи по обмену жилья» ²⁸.

 

Продолжала функционировать в сталинской России и «черная валютная биржа». В Ленинграде ее центрами являлись Гостиный двор и Таврический сад. Здесь царствовала (по признанию прокуратуры) сплоченная корпорация валютчиков (многие из которых были осведомителями ОБХСС). Эти «биз­несмены» монополизировали всю нелегальную торговлю валютой, золотом и драгоценными камнями, убирая конкурентов руками милиции ²⁹. О масшта­бах их операций говорят цифры. У 12 валютчиков, арестованных милицией Ленинграда в течение одного месяца - сентября 1947 г., было конфискова­но полмиллиона рублей, 11,3 кг золота в слитках, изделиях и монетах, 1,3 кг платины, 107 золотых часов и 142 бриллианта. Общая стоимость изъятых ценностей составила 4,2 млн рублей ³⁰.

 

Таким образом, рынок все более превращался из центра легального товарного обмена в зону запрещенных законом спекулятивных сделок. Подавляющее большинство товаров поступало на него незаконным путем. В этой деятельности участвовали как нелегальные частные предпринима­тели, перекупщики, кустари, работники товаропроизводящей и распреде­лительной сети, так и массы простых рабочих, служащих и крестьян. Даже в условиях командно-административной экономики рыночные элементы сохранились как важный элемент товарно-распределительных отношений. Одновременно с укреплением «черного рынка» происходили процессы на­копления нелегальных капиталов и становления профессиональной эко­номической преступности в СССР. В одну сеть теневых экономических отношений сплелись интересы спекулянтов-перекупщиков, кустарей-под­польщиков, артельщиков, директоров магазинов и баз, сотрудников раз­личных торгов и снабженческих контор, к незаконным услугам которых для удовлетворения самых простых потребностей были вынуждены (часто с чувством внутреннего протеста и ненависти) обращаться широкие мас­сы населения.

 

Ситуацию с частным предпринимательством в сталинском СССР обри­совал американский журналист и писатель Д. Стейнбек, посетивший нашу страну в начале 1950-х годов: «Мы беседовали о том, как лидерам социалис­тического или коммунистического режима должна опротиветь живучесть ка­питализма. Только прижмешь его в одном месте, он тут же вылезет в другом. Есть такой червяк: если его разрезать пополам, он продолжает жить, и каж­дая половинка становится отдельной особью. Маленькие островки капита­лизма возникали в Москве повсеместно: спекулянты с "черного рынка", шоферы, которые возят "леваков" на машинах своих хозяев, и обязательный грек, который всегда возникает, когда нужно что-то продать или купить; где есть грек, там будет капитализм» ³¹.

 

Власть не собиралась смиряться с проявлениями частного предприни­мательства. Первое поколение вождей в СССР искренне верило в возмож­ность установления коммунистического общества в течение ближайших де­сятилетий и стремилось ликвидировать все пережитки «буржуазного образа жизни» в условиях нового социалистического общества (хотя даже в услови­ях «военного коммунизма» черный рынок, по признанию коммунистических экономистов и историков, обеспечивал выживание населения). Непосред­ственно отвечали за борьбу с нелегальной частной инициативой экономи­ческие отделы ОГПУ и милиция. Приказом по НКВД СССР № 00118 от 16 марта 1937 г. в составе милиции были созданы отделы по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС) ³². Противостояние государства и «черного бизнеса» развернулось по следу­ющим основным направлениям: ужесточение судебной и карательной прак­тики, «политизация» экономической преступности (посягательство на новые экономические устои) и кампанейское правосудие.

 

Ужесточалась уголовная ответственность за спекуляцию и хищения. Указ от 7 августа 1932 г. впервые ввел в советском уголовном праве понятие хище­ния социалистической собственности и установил за нее ответственность в виде смертной казни или 10 лет лишения свободы. 22 августа постановлени­ем СНК СССР была усилена ответственность за спекуляцию. Теперь она составила 5-10 лет лишения свободы ³³.

 

В 1932-1934 гг. острие этих законов оказалось направлено против мелких расхитителей и спекулянтов. Они стали инструментом давления на крестьянство, не оценившее «прелестей» колхозной жизни. Согласно инструкциям Наркомата юстиции, прокуратуры и Верховного суда СССР Указ 7 августа 1932 г. применялся в основном в случаях мелких хищений, совершенных крестьянами. Отсюда его неофициальное название «Закон о пяти колосках» (дела крупных спекулянтов и «хищников» в этот период рассматривались ОГПУ). Такая трактовка законов вызвала недовольство многих сотрудников юстиции (в первую очередь аппарата Рабкрина во главе с A.A. Сольцем). Благодаря их сопротивлению сфера применения этих августовских указов постепенно сужалась. Если в 1933 г. по закону 7 августа 1932 г. было осуждено в РСФСР 103 тыс. человек, то в 1934 г. - 37,7 тыся­чи ³⁴. В 1935 г. специальными постановлениями пленума Верховного суда СССР и Прокуратуры СССР действие этих указов было ограничено: закон 7 августа мог применяться только в случае совершения хищения организо­ванной группой в особо крупных размерах (более 50 тыс. руб.), а обвинения в спекуляции должны были предъявляться только при наличии доказательств скупки и перепродажи вещей «в целях наживы» ³⁵.

 

В 1940 г. государство направило свой гнев на «несунов» с промышлен­ных предприятий. (Крестьяне-колхозники и ранее привлекались к уголов­ной ответственности за мелкие хищения - сначала по закону 8 августа 1932 г., а с 1935 г. по ст. 162 п. «Г» УК РСФСР - государственная кража.) Указом Президиума Верховного совета (ПВС) СССР от 10 августа 1940 г. были криминализированы мелкие фабрично-заводские кражи (за которые ранее пре­дусматривалась только административная ответственность). За них было ус­тановлено уголовное наказание в год лишения свободы ³⁶. Дальнейшее ужес­точение уголовного права пришлось на период Великой Отечественной вой­ны, когда в отношении всех хищений государственного и общественного имущества, совершаемых систематически или по сговору (вне зависимости от размеров похищенного) вновь стал применяться закон 7 августа 1932 года ³⁷.

 

Пиком карательной политики стал указ ПВС СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищения государственного имущества», разработанный лично И.В. Сталиным. За хищение государственного имуще­ства теперь полагалось 7-25 лет лишения свободы, общественного - 6-25 лет. Только в 1950 г. по данному указу было осуждено 117,5 тыс. человек (25,3% всех осужденных), в 1951 г. - 97,5 тыс. (21,4%), в 1952 г. - 103 тыс. человек (20,9%) ³⁸. В судебной практике указ 4 июня 1947 г. широко приме­нялся не только к крупным расхитителям, но и к кустарям-подпольщикам и спекулянтам, использовавшим похищенные материалы, а также к мел­ким несунам. Нормой в судах стало лишение свободы на 8-9 лет за укра­денные с производства отвертку, электрическую лампочку, бракованную десертную тарелку, бутылку минеральной воды, за книжку, не сданную в библиотеку.

 

Однако столь суровые меры не смутили теневых дельцов. В сводках МВД приводились их отзывы на указ 4 июня 1947 г., подобные следующему: «Ком­бинации строить можно, но более конспиративно, чем прежде, стараясь как можно меньше иметь сообщников и соучастников» ³⁹.

 

Карательная по своей сути система уголовного наказания дополнялась соответствующей судебной практикой. Многочисленные директивы Нарко­мата (с 1946 г. - Министерства) юстиции и президиума Верховного суда РСФСР требовали от народных судей строгих наказаний лицам, привлечен­ным за хозяйственные преступления, недопущения «преступного либерализ­ма» по отношению к ним (в виде назначения условного наказания или лише­ния свободы на срок ниже низшего предела, предусмотренного кодексом) ⁴⁰. В результате при вынесении приговоров судьи все реже применяли ст.ст. 51 и 53 УК РСФСР (дававшие возможность применять наказания, не связанные с лишением свободы). Если во втором полугодии 1946 г. из лиц, осужденных судами Ленинградской области за спекуляцию, наказания, не связанные с лишением свободы, получили 16,5% осужденных, за хищения «социалисти­ческой собственности» - 36,5%, то во втором полугодии 1947 г. эти цифры сократились до 8,8 и 16,9%, соответственно ⁴¹.

 

Нередко судебные и следственные органы чересчур широко трактовали понятие хозяйственного преступления. В журнале «Советская юстиция» за 1935-1939 гг. постоянно приводились примеры того, как людей обвиняли в спекуляции «за один только факт обнаружения у них предметов массового потребления в количествах, превышающих, по мнению следственных орга­нов, личные потребности обвиняемого и его семьи» ⁴². Так же велись дела о хищениях. Многие следователи квалифицировали как хищения любые фи­нансовые нарушения (которые были неизбежны в условиях плановой эко­номики), даже при отсутствии корыстных побуждений у обвиняемых. Например, в 1948 г. в Ленинградской области суды оправдали 14 матери­ально-ответственных лиц (в том числе 8 руководящих работников артелей), обвиненных прокуратурой в хищениях и злоупотреблениях ⁴³. Главной при­чиной оправдания было отсутствие корыстных мотивов в действиях обви­няемых.

 

От следователей, прокуроров и судей в 1930-е годы требовали примене­ния классового принципа при отправлении правосудия. Выходцам из эксп­луататорских классов выносились приговоры гораздо более строгие, чем ра­бочим и колхозникам. При рассмотрении дел по закону 7 августа 1932 г. судьям рекомендовалось приговаривать обычных колхозников к лишению свободы, а кулаков - к расстрелу ⁴⁴.

 

Подобные установки системы правосудия объясняются тем, что форми­рование концепции борьбы с «черным рынком» и экономической преступ­ностью в СССР оказалось тесно связано с развертыванием кампании поли­тических репрессий. Уже в 1920-е годы в риторике советских вождей появи­лись сравнения преступников, посягающих на хозяйственные устои страны, с контрреволюционерами. В частности Сталин в 1926 г., выступая на ленинградском партактиве, заявил, что «вор, расхищающий народное добро и под­капывающийся под интересы народного хозяйства, есть шпион и предатель, если не хуже» ⁴⁵. После принятия в декабре 1936 г. Конституции СССР такой подход получил юридическое обоснование. Ст. 131 Конституции установила, что «лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собствен­ность являются врагами народа» ⁴⁶. Тем самым на экономических правонару­шителей, приравненных к политическим преступникам, распространялись все меры государственного насилия, применяемые по отношению к «врагам народа».

 

Этот принцип быстро вошел в практику: уже в 1920-е годы ОГПУ полу­чило право административной высылки, ссылки и помещения в концлагерь злостных спекулянтов, контрабандистов и валютчиков. В 1932-1934 гг. во­обще все дела о деятельности организованных групп спекулянтов и расхити­телей подлежали передаче органам ОГПУ, где их действия квалифицирова­лись по ст. 58-7 УК РСФСР (экономическая контрреволюция) и рассматри­вались во внесудебном порядке. Органами полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе за сентябрь-декабрь 1932 г. было возбуждено более 2,5 тыс. уголовных дел по обвинению в хищении «социа­листической собственности» на 7,2 тыс. человек. Из них дела только на 3 тыс. челеловек были переданы в суды с применением закона 7 августа 1932 г., а остальные дела квалифицированы по 58 ст. УК и переданы для определения наказания в Коллегию и «тройки» ОГПУ ⁴⁷. Всего за полгода (сентябрь 1932 г. - март 1933 г.) органы ОГПУ арестовали за спекуляцию 53 тыс. человек, за хищения соцсобственности - 127 тыс. человек ⁴⁸.

 

Практика «политизации», то есть переквалификации уголовных обвине­ний в политические получила в 1930-е годы большое распространение. Зна­чительная часть оперработников милиции получила возможность направ­лять уголовные дела на спекулянтов и расхитителей не в суд, а на рассмот­рение особых троек и Особого совещания НКВД СССР, где требования к доказательной базе были гораздо ниже, чем в органах юстиции.

 

Своего пика эта практика достигла в период массового террора 1937- 1938 годов. Около половины уголовных дел, возбужденных в Ленинграде по линии ОБХСС (ст.ст. 105, 107, 116, 117, 118, 119, 128а, 162 пп. «г» и «д» и закон 7 августа 1932 г.) в 1937-1938 гг. было «политизировано»; лицам, про­ходившим по ним, предъявлялись обвинения во вредительстве, антисоветс­кой агитации, подготовке к терактам и т.д. Это делалось не по инициативе рядовых сотрудников милиции. В распоряжениях Управления НКВД по Ленинградской области оперработникам ОБХСС читаем: «В Ленинграде на­блюдаются систематические перебои в снабжении населения товарами первой необходимости, возникли в результате подрывной деятельности контрреволюционных и прочих АСЭ [антисоветских элементов], засевших в товаропроиз­водящей сети Облвнуторга и Облпотребсоюза» ⁴⁹. Такими установками руко­водство вынуждало работников ОБХСС вместо того, чтобы выполнять свои непосредственные обязанности, направлять основные усилия на поиск «вра­гов народа», «замаскировавшихся» под спекулянтов и расхитителей.

 

Свертывание массовых репрессий в конце 1930-х годов сократило при­менение «политизации» и мер внесудебного преследования по отношению к экономическим преступникам. Однако в качестве чрезвычайной меры (в слу­чаях чрезмерной активизации «черного рынка» или при решении «резонанс­ных» уголовных дел), на основании указаний партийно-политического руко­водства к ним продолжали прибегать. В 1943 г. по указанию Политбюро чрезвычайные тройки для борьбы с хищениями и «разбазариванием социалистической собственности» были организованы в Киргизской и Узбекской ССР. Они получили право приговорить к расстрелу 150 и 50 человек соответ­ственно ⁵⁰.

 

В начале 1950-х годов широкий резонанс приобрело на Украине дело организованной преступной группы расхитителей бензина, действовавших в Киеве. Для того, чтобы придать делу воспитательное значение, первый сек­ретарь украинской компартии Н.С. Хрущев дал указание квалифицировать действия хищников не по указу от 4 июня 1947 г., а как контрреволюционное деяние, что дало возможность приговорить их к расстрелу. Советские право­веды назвали этот приговор «передовым достижением советского правосу­дия» ⁵¹.

 

Одной из форм борьбы с «черным рынком» и «теневой экономикой» в 1930-1940-е годы стало проведение массовых кампаний по подавлению тех или иных видов хозяйственных преступлений. Подобную стратегию предло­жил лично Сталин: «Надо поднять такую кампанию и создать такую мораль­ную атмосферу среди рабочих и крестьян, - заявил он, - которая исключила бы возможность воровства, которая делала бы невозможным жизнь и суще­ствование воров и расхитителей народного добра» ⁵². Такие кампании начина­лись следующим образом. В ЦК накапливалась информация о проблемах в той или иной области хозяйственной деятельности, вызванных существовани­ем теневой экономики, после чего положение обсуждалось на заседаниях По­литбюро и правительства и принималось постановление, посвященное акти­визации борьбы на этом направлении. Постановление служило сигналом к активизации правоохранительных и проверяющих органов. Резко возрастало число уголовных дел по карающей эти преступления статье Уголовного ко­декса, проводились открытые судебные процессы, широко освещаемые в прессе, устраивались совместные совещания партийно-советских и репрес­сивных органов по разработке мер для «наведения порядка», устраивались массовые проверки хозяйственных учреждений и т.д. Эти кампании продол­жались несколько месяцев, после чего постепенно шли на спад. В 1930- 1940-е годы неоднократно проводились подобные, по сути пропагандистс­кие, кампании по борьбе со спекуляцией, хищениями в различных отраслях экономики, лжеартелями, взяточничеством и т.д. Серьезных практических результатов они не принесли.

 

В целом, деятельность правоохранительных органов в 1930 -1940-е годы по противодействию «теневой экономике» являлось составной частью кара­тельной политики советского государства и руководствовалась ее приорите­тами и принципами. Основной упор делался на административно-запрети­тельные и уголовно-карательные меры. В силу того, что руководители СССР оценивали частнопредпринимательскую инициативу как дезорганизующую силу, разрушающую основы «социалистического» общества, меры борьбы с ней стали частью кампании террора сталинского режима. Власти вели борьбу с «частниками» исключительно репрессивными мерами, что вытекало из пред­ставления об отсутствии при социализме объективных условий для суще­ствования частного предпринимательства, хотя бы и в нелегальной форме. Спекулянт, хищник и кустарь-подпольщик воспринимались как наследие буржуазного общества, не имеющее корней в социалистической почве. По­этому победить «черный рынок» можно без каких-либо изменений в соци­ально-экономической системе, физически уничтожив или изолировав в мес­тах заключения его субъектов. Подобными взглядами руководствовался не только Сталин, но и его преемники. Именно в сталинский период были сформированы основные принципы борьбы с экономической преступнос­тью и «теневой экономикой», которыми советское государство и его право­охранительные органы руководствовались и в эпоху «оттепели» и во времена «застоя».

 

В 1930 - 1940-е годы в СССР сложилась разветвленная нелегальная сис­тема торговли, производства и посредничества, охватившая все сферы изго­товления и сбыта товаров народного потребления и оказания услуг населению, действовавшая параллельно с официальными государственными струк­турами, одновременно находясь с ними в тесной связи. Можно говорить о складывании в Советском Союзе не только «черного рынка» но и «теневой экономики» как альтернативной системы хозяйствования в условиях «соци­алистического» общества. В 1930-1940-е годы советская «теневая экономи­ка» отчасти спасала положение, удовлетворяя те элементарные потребности граждан, которые не могла обеспечить плановая экономика. В то же время она могла существовать, лишь паразитируя на официальных хозяйственных структурах, коррумпируя власть и подрывая принципы экономической сис­темы в целом. Сталинское государство вело жестокую борьбу с нелегальны­ми экономическими отношениями, но репрессивная политика в данном слу­чае не давала серьезного эффекта. Само существование командно-админист­ративной системы делало неизбежной постоянную регенерацию нелегальной экономики. В то же время в условиях сложившегося политического режима тотальный контроль позволял удерживать теневые экономические отноше­ния на низком уровне. Либерализация 1950-1960-х годов и смягчение кара­тельной системы государства привели к бурному расцвету теневой экономи­ки, метастазы которой проникли во все сферы жизни советского общества.

 

Примечания

1.      СИГОВ В.И., СМИРНОВ A.A. Теневая экономика: генезис, современные тенденции, стра­тегия и тактика вытеснения из национального хозяйства России. СПб. 1999, с. 39.

2.      ОСОКИНА Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях «сталинского изоби­лия».   М 1997.

3.      Там же, с. 40-41.

 

4.              Ленинградский областной архив в Выборге (ЛОГАВ), ф. Р-3824, оп. 3, д. 7, л. 2-3; Отдел специальных фондов информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО), ф. 1, оп. 1, д. 15, л. 37; Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.), ф. 7179, оп. 33, д. 53, л. 19.

 

5.              Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербур­га (ЦГА ИПД СПб.), ф. 24, оп.   2в, д. 2501, л. бЗоб.

 

6.              Москва послевоенная 1945-1947 гт. Сб. документов. М. 2000, с. 476.

 

7.              ЛОГАВ, ф.   Р-3824, оп. 3, д. 7, л.  2об.

 

8.              ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 2, оп. 1, д. 75, л. 236.

 

9.              ЦГА ИПД СПб., ф. 24, оп.  2в, д. 2501, л. б3об.

 

10.  ЦГА СПб., ф. 9260, оп. 1, д. 63, л. 5-6.

 

11.  ЛОГАВ, ф.   Р-3824, оп. 3, д. 4, л. 122-128.

 

12.       Там же, л. 123.

 

13.       ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 36, д. 227, л. 50-52.

 

14.       Там же, ф. 960, оп. 7, д. 464, л. 14.

 

15.       ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 28, д. 19, л. 14.

 

16.       ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 36, д. 423, л. 1, 5.

 

17.       ЖИРНОВ Е. Как воровали при Сталине. - Деловой вторник, 25.V. 1999.

 

18.       Социалистическая законность, 1945, № 11/12, с. 49.

 

19.       ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 36, д. 243, л. 80-81.

 

20.       Там же, д. 417, л. 1-3.

 

21.       Там же, д. 243, л. 81.

 

22.       Сб. приказов и инструкций Министерства юстиции СССР 1936-1948 гг. М. 1949, с. 164.

 

23.       ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 28, д. 15, л. 14.

 

24.       ЖИРНОВ Е. Ук. соч.

 

25.       ЦГА СПб., ф. 7179, оп. 33, д. 67, л. 226; д. 101, л. 12.

 

26.       ОСОКИНА Е.А. Частное предпринимательство в период наступления экономики дефицита (на примере потребительского рынка предвоенных пятилеток). В кн.: Нормы и ценности повседневной жизни. СПб. 2000, с. 231.

 

27.       ЦГА СПб., ф. 9260, оп. 1, д. 55, л. 33-34.

 

28.       Там же, ф. 7384, оп. 36, д. 275, л. 138.

 

29.       Там же, д. 5, л. 37.

 

30.       Там же, ф. 7384, оп. 36, д. 214, л. 103.

 

31.       СТЕЙНБЕК Д. Русский дневник. М. 1990, с. 91.

32.       ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 2, оп. 1, д. 25, л. 348-349.

 

33.       СЗ СССР, № 64-65.

 

34.       СОЛОМОН П. Советская юстиция при Сталине. М. 1998.

 

35.       ЛЬВОВ Е. Борьба со спекуляцией - важнейшая задача суда и прокуратуры. - Социалисти­ческая законность, 1936, № 3, с. 17-18.

 

36.       СОЛОМОН П. Ук. соч., с. 315.

 

37.       ИСАЕВ М.М. Преступления против социалистической и личной собственности М. 1945, с. 7.

 

38.       ИВАНОВА И.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М. 1997, с. 62.

 

39.       ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 2, оп. 1, д. 87, л. 513.

 

40.       См. например: Советская юстиция, 1937, № 14, с. 55; ЛОГАВ, ф. Р-4375, оп. 1, д. 66а, л. 11 - 12, 23.

 

41.       ЦГА СПб., ф. 7179, оп. 53, д. 150, л. 185.

 

42.       Советская юстиция, 1939, № 12, с. 17.

 

43.       ЦГА СПб., ф. 7179, оп. 53, д. 191, л. 62-64.

 

44.       СОЛОМОН П.  Ук. соч., с. ПО.

 

45.       СТАЛИН И.В. О хозяйственном положении в СССР. М. 1937, с. 16.

 

46.       Советская юстиция, 1940, № 13, с. 1.

 

47.       Служба регистрации архивных фондов УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обла­сти. Арх. № 59, т. 1.

 

48.       МОЗОХИН О.Б. Право на репрессии. М. 2006, с. 58-59.

 

49.       ОСФ ИЦ ГУВД СПб. и ЛО, ф. 1, оп. 1, д. 39, л. 8.

 

50.       МОЗОХИН О.Б. Ук. соч., с. 229.

 

51.       ЭВЕЛЬСОН Э. Судебные процессы по экономическим делам в СССР. Лондон. 1968, с. 15.

 

52.       СТАЛИН И.В. Ук. соч., с. 17.