РЕЖИМ ПРИВИЛЕГИЙ ДЛЯ НАУЧНОЙ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

М. Р. Зезина

Создание режима привилегий для научной и художественной интеллигенции началось в годы Гражданской войны. Инициатива шла как снизу, так и сверху. С одной стороны, писатели, художники, уче­ные, вынужденные бороться за выживание, постоянно обращалась к власти с различными просьбами. С другой стороны, советские руководители понимали необходимость привлечения интеллигенции к сотрудничеству и готовы были за это платить. Сложившаяся таким образом система после Великой Отечественной войны несколько менялась, но не по своей сути.

Возникновение режима привилегий и его эволюция

В 1920-1921 гг. были созданы специальные учреждения, обеспечи­вавшие привилегированное снабжение ученых и выдающихся деяте­лей культуры, - комиссии по улучшению быта ученых КУБУ и ЦЕКУБУ при СНК РСФСР. Они создавалась по типу элитарной, а не профсоюзной организации. Наиболее ценные специалисты всех отраслей знания и искусства (8 тыс. чел. с семьями) получали бес­платный академический паек дополнительно к основному. Этот паек был в 1,5-2 раза больше пайка рабочего. Представители интеллекту­альной элиты снабжались также предметами первой необходимости, имели льготы на квартиру, право бесплатного обучения детей в вузах, оплачиваемый отпуск и командировки, пенсии¹. В дальнейшем систе­ма льгот расширялась - создавались свои дома отдыха и санатории, поликлиники, дома престарелых, торговые кооперативы с магазина­ми, загородные хозяйства и фермы.

 

На первых порах иерархия снабжения определялась преимущест­венно научной значимостью ученого. Но на протяжении 1920-х гг. в распределении благ все больше учитывалась лояльность к власти, а списки ЦЕКУБУ сокращались. Окончательно принцип политичес­кой преданности утвердился в системе снабжения интеллектуальной и художественной элиты, представительство которой значительно обновилось, к началу 1930-х годов.

 

Устав АН СССР 1930 г. требовал от членов Академии активно участвовать в строительстве социализма. Аналогичное требование предъявлялось и к членам единых творческих союзов, создание ко­торых началось с 1932 г. В первой половине 1930-х гг. была принята серия постановлений ЦИК и СНК о материальном обеспечении на­учной и художественной элиты: «О строительстве "городка писате­лей"», «Об улучшении жилищных условий научных работников», «Об улучшении жилищных условий писателей». Для научных ра­ботников была разработана номенклатура должностей, которая оп­ределяла не только зарплату, но и объем и характер привилегий. Вместо ЦЕКУБУ обеспечением ученых союзного и мирового значе­ния стала заниматься КСУ (комиссия содействия ученым), а с 1937 г. - хозяйственное управление АН СССР. В списках КСУ было 1,5-2 тыс. чел., которые снабжались по нормам, близким к нор­мам работников центральных партийных и советских учреждений. Кроме того, было выделено 10 тыс. научных работников (около 40 % от общего числа), снабжавшихся по нормам индустриальных рабо­чих особого и первого списков².

 

При творческих союзах художественной интеллигенции по распо­ряжению правительства были организованы хозяйственно-бытовые управления: в 1934 г. - Литературный и Архитектурный фонды, в 1939 г. - Музыкальный фонд, в 1940 г. - Художественный фонд. Это были мощные хозяйственные организации с подведомственными уч­реждениями и предприятиями. Их средства складывались из вступи­тельных взносов, отчислений от издательской, исполнительской и вы­ставочной деятельности, а также доходов от имущества. Фонды предоставляли творческие командировки, занимались организацией домов творчества, домов отдыха, строительством дач, создавали за­крытые столовые, гаражи, ясли, вели жилищное строительство, выда­вали денежные ссуды и пособия.

 

В определенной степени они продолжали традицию взаимопомо­щи, существовавшую в российской художественной среде до револю­ции. Так, с 1859 по 1918 г. действовало Общество для пособия нуж­дающимся литераторам и ученым, которое неофициально называлось Литфондом. Среди его учредителей были И. С. Тургенев, Н. Г. Черны­шевский, Н. А. Некрасов, А. Н. Островский, Л. Н. Толстой, а в числе получавших пособия - вдова В. Г. Белинского, писатели Г. И. Успен­ский, С. Я. Надсон, К. М. Станюкович, М. Горький, А. С. Грин и многие другие. Литфонд СССР признавал эту преемственность и в 1959 г. отметил столетие своего существования. Однако, в отличие от доре­волюционного, советский Литфонд пользовался финансовой поддерж­кой государства со всеми вытекающими отсюда обязательствами. Фонды при творческих союзах, а также их подведомственные учреж­дения и предприятия освобождались от обложения всеми государ­ственными и местными налогами и сборами и получали финансиро­вание из госбюджета. Так, дотация госбюджета в Литфонд составляла 25 % от общей суммы, поступившей из других источников. По оценке А. А. Георгиева, прямая и скрытая дотации государства составляли более 50 % всех средств творческих союзов³.

 

АН СССР и творческие организации распоряжались громадной собственностью, которую они использовали для обеспечения условий труда и быта своих членов. В их ведении были издательства, выста­вочные и концертные залы, производственные комбинаты, дома твор­чества, дома отдыха, санатории, клубы, поликлиники, детские сады и пионерские лагеря.

 

В ходе эволюции советской системы режим привилегий научной и художественной интеллигенции претерпел некоторые изменения, не затронувшие его основ. В послевоенные годы усиливаются имперские черты советского государства, что, в частности, выразилось в углуб­лении разрыва между элитой и основной массой населения. Важным шагом в этом направлении стали постановления СНК 1946 г. «О по­вышении окладов работникам науки и об улучшении их материаль­но-бытовых условий», «Об улучшении медицинского обслуживания научных работников АН СССР», об организации столовых лечебного питания для академиков и членов-корреспондентов, о строительстве академического дачного поселка и др.

Система оплаты труда научных работников устанавливалась в за­висимости от категории научного учреждения: 1) институты АН СССР, 2) институты республиканских и отраслевых академий, 3) прочие ведомства⁴. Наибольшую прибавку получили руководи­тели академии, чьи зарплаты выросли в 3-4 раза. В результате раз­рыв между основной массой сотрудников академических учрежде­ний и высшим руководством АН увеличился. В целом научные работники и вузовские преподаватели стали получать намного боль­ше, чем специалисты в промышленности. Старший научный сотруд­ник академического института, кандидат наук получал в месяц 3 000 руб., доктор наук - 4 000 руб., доцент и профессор - в зави­симости от стажа от 2 500 до 5 500 руб.⁵ Зарплата инженера на за­воде составляла в то время 1 000-1 200 руб. Научные работники вошли в число наиболее привилегированных профессиональных групп советского общества.

 

В это же время были введены новые ставки авторских гонораров, в результате чего разрыв между высшей и остальными категориями увеличился. Руководство писательского союза провело обследование материально-бытового положения писателей и поставило вопрос о до­полнительных благах для литераторов⁶.

 

Рост привилегий и льгот сопровождался повышением требова­тельности со стороны власти. Об этом свидетельствуют постановле­ния ЦК 1946-1948 гг. по вопросам литературы и искусства, идеологические кампании по борьбе с формализмом, низкопоклонством, космополитизмом. В 1951 г. в устав Академии наук была внесена новая глава о правах и обязанностях академиков и членов-корреспон­дентов, которая предусматривала возможность лишения звания за деятельность, враждебную СССР.

 

В годы «оттепели» в деятельности творческих союзов заметны демократические перемены: стали регулярно собираться съезды, публиковались отчеты о работе, были созданы новые профессиональные и республиканские организации. Однако эти перемены носили чисто внешний характер и не изменили функций творчес­ких союзов как приводных колес в механизме партийного руко­водства культурой.

 

Многие важные решения, касающиеся положения дел в литерату­ре и искусстве, принимались высшим партийным руководством не­гласно, а потом дублировались постановлениями творческих союзов. Не было опубликовано решение Секретариата ЦК КПСС 1954 г. об «ошибках "Нового мира"», в печати появилось лишь постановление Союза писателей, фактически повторявшее основные положения партийного указания. Кампания против Б. Пастернака 1958 г. прово­дилась полностью силами писательской организации, но с подачи ЦК. В 1970 г. решение об обновлении редакции «Нового мира», положив­шее конец открытой демократической оппозиции в художественной среде, было принято Союзом писателей, а ЦК делал вид, что стоит в стороне от этого.

 

Помимо общего идеологического руководства ЦК партии выпол­нял роль третейского судьи в разрешении внутренних конфликтов в творческих союзах. «Мы должны добиваться решительного всесто­роннего и серьезного вмешательства ЦК нашей партии в наши дела», -заявила на партийном собрании член Московского отделения Союза художников Никритина. Дело было в 1956 г., когда в Союзе развер­нулась борьба против группы А. М. Герасимова, монополизировавшей руководящие посты.

 

В 1950-1960-е гг. численность научной и художественной интеллигенции быстро росла. К 1967-1968 гг. общая численность членов творческих союзов достигла 81 453 чел.

 

Таблица 1

Численность творческих союзов СССР на год основания и к 1967-1968 гг.⁷ (чел.)

 

Творческие союзы СССР	Кол-во членов	Кол-во членов
	к 1-му съезду	в 1967-1968 гг.
Союз архитекторов	1955 г. - 6 745	11647
Союз журналистов	1959 г. - 23 000	44983
Союз кинематографистов	1965 г. - 3 811	4 145
Союз композиторов	1948 г. - 908	1645
Союз писателей	1934 г. - 1 500	6 608
Союз художников	1957 г. - 7 011	12 425

Еще быстрее росла численность научных работников, что связано со вступлением СССР в эпоху НТР и корректировкой научной по­литики. По данным Всесоюзных переписей населения 1959 и 1970 гг., их численность (без преподавателей вузов) увеличилась почти в 2,5 раза и составила без малого полмиллиона человек⁸.

 

Численный рост не мог не повлиять на сложившуюся иерархию привилегированных групп и систему распределения. Кроме того, при Хрущеве наметилась тенденция к экономии средств и уравнительно­сти. Велась борьба со сверхдоходами: изменялись ставки авторских гонораров, ограничивалось совместительство научных работников. Это сокращало разрыв между иерархическими слоями научной и художест­венной интеллигенции. В 1957 г. было принято постановление «Об оплате труда работников науки», снижавшее оклады руководящим работникам всех уровней. Больше всего потеряли члены Президиума АН, зарплаты которых сократились в 3-4 раза, руководители НИИ теряли в среднем 15-20 %, оклады среднего звена (с. н. с. и м. н. с.) не изменились. Ставки, установленные в 1957 г., сохранились с поправ­кой на денежную реформу 1961 г. до конца 1980-х годов.

 

На рубеже 1950-1960-х гг. были приняты решения об экономии государственных средств на приобретение картин и скульптур и со­оружение памятников, на культурный обмен. Это вело к снижению доходов художников, к сокращению зарубежных гонораров совет­ским артистам.

 

Определенную угрозу режиму привилегий представляли антиин­теллигентские настроения, набиравшие силу в партийном руковод­стве при Хрущеве. В 1957-1958 гг. рассматривались различные варианты организационной перестройки творческих союзов. Наиболее радикальный исходил от тогдашнего министра культуры СССР Н. М. Михайлова. Он считал, что писатели, чтобы не отрываться от жизни, должны сочетать творческий труд с работой в редакциях и из­дательствах, а на партийном учете состоять в рабочих организациях на предприятиях.

 

В 1961 и 1963 гг. была проведена реорганизация Академии наук: ликвидировалось Отделение технических наук, а прикладные инсти­туты выводились из состава академии. Изменение ведомственной принадлежности институтов снижало зарплаты сотрудников и лиша­ло их возможности пользоваться академическими социальными уч­реждениями.

 

В последующие годы иерархическая система распределения все больше размывалась. Повышение зарплаты низкооплачиваемых кате­горий населения привело к сокращению разрыва между элитой и ос­новной массой. Если в 1960 г. средняя зарплата труда в науке состав­ляла 1,37 от средней зарплаты по стране, то в 1980 г. - 1,06. Внутри научной иерархии разрыв также уменьшался.

 

Расширение международного научного и культурного обмена спо­собствовало дальнейшей эрозии режима привилегий. С одной сторо­ны, когда советские граждане не имели права свободного выезда, поездки за границу были своеобразной льготой. С другой, выезжая в зарубежные страны, ученые, писатели и художники видели, что уро­вень и качество жизни западных коллег, не получающих привилегий от государства, выше, чем у них. Многие представители советской элиты получали альтернативные возможности творческой реализа­ции и заработков: зарубежные публикации, гастроли, продажа картин иностранцам т. п. Это вело к росту эмиграции.

Членство в творческом союзе

По положению, творческие союзы считались общественными орга­низациями, объединяющими профессиональных работников литера­туры и искусства, признававших метод социалистического реализма основой своего творчества. Это были относительно замкнутые орга­низации, для вступления в которые требовались рекомендации их членов. Причем прием производился только в Москве, а региональ­ные отделения лишь давали рекомендацию.

 

В творческий союз непросто было вступить, но принимали пожиз­ненно, а исключали редко. По уставу, у кандидата в члены Союза писателей должны были быть вышедшие из печати книги, которые получили положительную оценку. Возраст значения не имел. Принимали и 50-60-летних. Причиной для отказа в приеме или исключе­ния, чаще всего, становились идеологические мотивы. Так, литера­турному критику с тридцатилетним стажем, имевшему более 80 пуб­ликаций, Г. М. Леноблю было отказано из-за «неоднократных идейных отступлений, отсутствия четкой партийной позиции в критической работе»⁹. В отчете Московской писательской организации за 1969-1970 гг. упоминается об исключении 3. Л. Баумволя и Р. Л. Телесина «за высказывание взглядов, находящихся в противоречии с уставом СП». В то же время «идейная порочность и клеветническое содержа­ние» рукописи «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» стоили В. Войновичу всего лишь строгого выговора с зане­сением в личное дело¹⁰.

 

Легче всего было вступить в Союз журналистов. «У нас конвей­ерный прием: 30 человек в минуту», - говорилось в одном из выступ­лений на Московской городской конференции Союза в 1966 году".

 

Членство в творческом союзе было престижно. Оно подтверждало в глазах общества принадлежность к особой касте творческой элиты и давало определенные права и льготы. Можно было не состоять на службе, не опасаясь обвинения в тунеядстве. Это было, с одной сто­роны, привилегией в обществе, жившем по принципу «кто не работа­ет, тот не ест», с другой - делало лиц свободных профессий социально незащищенными. На них не распространялось законодательство о де­нежных пособиях в случае болезни и о праве на оплачиваемый от­пуск. Не было специального постановления о порядке назначения и выплаты пенсий членам творческих союзов. Пенсии им выплачива­лись в соответствии с пенсионным положением о научных работни­ках вузов и научных учреждений.

 

Творческие корпорации выступали защитниками интересов своих членов перед различными организациями. Часто приходилось улажи­вать конфликты между авторами и издательствами. Писатели жало­вались на затягивание сроков рассмотрения рукописей, издание книг без их ведома, невыплату гонораров. Обращения пострадавших в суд обычно заканчивались решениями не в их пользу. Судьи не были свободны от характерного для советского общества в целом правового нигилизма. В 1951 г. театровед С. М. Нельс подала иск на издатель­ство «Искусство». Ее рукопись «Шекспир на советской сцене» была подготовлена еще в 1941 г. Война помешала изданию, и в 1946 г. было заключено дополнительное соглашение. Рукопись вновь была дорабо­тана, но в 1949 г. издательство расторгло договор. Автор требовала взыскать с издательства гонорар за выполненную по договору работу в размере 20 тыс. руб. Известный шекспировед Аникст, выступивший в качестве эксперта, поддержал издание книги. Но суд не удовлетво­рил иск Нельс, а судебное решение почти дословно повторяло доводы ответчика о том, что рукопись имеет недостатки, а гонорар в договоре был завышен¹².

 

В представлении судей материальные интересы писателей были интересами частных лиц, противостоящими интересам государства. Судьи защищали не закон, а интересы государства в лице издательств. В случае с Нельс на решение суда, очевидно, повлияли арест ее мужа, а также нараставшие в стране антисемитские настроения.

 

Ярким свидетельством уровня правового сознания и реальной роли судебной власти является просьба А. А. Суркова в его письме в ЦК партии: «Необходимо, чтобы суды получили указание о том, что соблюдение законов является обязательным»¹³.

 

Конфликты между авторами и издательствами иногда удавалось улаживать и без суда. Так, в 1950 г. в секретариат обратился красно­ярский писатель А. Т. Черкасов с жалобой на Профиздат. Издатель­ство разорвало договор о публикации его романа и потребовало вер­нуть 60 % гонорара, полученного в счет аванса, в связи с тем, что «автор скрыл ряд фактов биографии». Была создана специальная комиссия секретариата Союза писателей, которая установила, что мотивов для отказа нет. Оказалось, руководители Красноярского отделения СП написали на Черкасова кляузное письмо в издатель­ство. Какие-то прегрешения за ним явно водились, потому что при рассмотрении дела он признал свое поведение «антиписательским»¹⁴. Характерный неологизм, свидетельствующий о том, что принадлеж­ность к творческой корпорации в сознании ее членов предполагала наличие особых этических норм.

 

Как любой советский производственный коллектив, творческий союз выступал в качестве большой семьи по отношению к своим членам. В руководящие органы союзов поступали жалобы, если писа­тель напился в ресторане, избил жену, или всю ночь играл в карты в доме творчества, или мешал соседям спать. Все факты обычно тща­тельно проверялись. Так, например, в 1948 г. рассматривалось заявле­ние жены писателя Б. В. Липатова о предоставлении ей жилплощади. Она жаловалась, что муж ее бьет, а уйти ей некуда. Все это подтверж­дали соседи. Липатову вынесли общественное порицание с предуп­реждением об исключении из союза. Комнату в Переделкино, пред­назначенную Липатову, передали жене¹⁵.

 

Уставы творческих организаций не предписывали своим членам определенных норм поведения. Но в лексиконе советской эпохи по­нятия «советский писатель», «советский ученый» и т. п. означали не столько гражданство и профессию, сколько звания, которые надо было нести с честью, особенно находясь за границей.

 

«Дискредитация звания советского писателя» стала основанием для исключения из членов Союза в 1948 г. Н. Д. Поташинского (Оттена). Дело было связано с квартирной тяжбой гражданской жены Оттена, которая пыталась через суд выселить родственников со своей жилплощади. Чтобы выиграть дело, Оттен попросил у известных в то время писателей Ю. Либединского и А. Караваевой письма в поддерж­ку Каким-то образом это дошло до Комитета партийного контроля, и оттуда было дано распоряжение обсудить поступок Оттена в партор­ганизации¹⁶. Указание сверху предопределило строгость наказания, несоразмерную проступку. Под «дискредитацией звания советского писателя» в данном случае понималась попытка использовать писа­тельский авторитет в личных целях. Оттен оказался виновным еще и в том, что ввел в заблуждение Либединского и Караваеву.

 

Руководство творческих союзов выступало по отношению к их членам не только как строгий, но и как весьма заботливый глава семейства. Один из партгрупоргов секции прозы Союза писателей Скосырев в 1951 г. обошел каждого, кто длительное время не имел публикаций, чтобы выяснить, что мешает в работе. Оказалось, что из 67 человек 10 не могут работать по состоянию здоровья или тяжелым бытовым условиям. Остальные писали «в стол»¹⁷. Большинство из тех, кого не печатали, были евреями и стали жертвами кампании борьбы с «космополитизмом».

 

Объектом заботы и помощи были нетрудоспособные пенсионеры (по данным Литфонда, в 1956 г. в Москве таких насчитывалось 180 чел.¹⁸), члены семей умерших литераторов и все писатели, по тем или иным причинам впавшие в нужду. В архиве сохранилась масса отчетов инспектора Литфонда об обследования материально-быто­вых условий членов организации.

 

Творческие союзы выполняли также некоторые полицейские функ­ции по отношению к своим членам, особенно в сталинское время. В 1952 г. была введена новая форма личной карточки члена Союза писателей, в которую были включены вопросы «принадлежали ли Вы и Ваши ближайшие родственники к антипартийным группировкам?», «привлекались ли Вы и Ваши ближайшие родственники к суду, след­ствию, были ли арестованы, подвергались ли наказаниям в судебном или административном порядке?»¹⁹. Понятно, что людей с кристаль­но чистыми анкетами было немного.

«Верхи» и «низы» в творческих корпорациях

Принадлежность к творческой корпорации отнюдь не означала равенства ее членов. Место в иерархии зависело от многих факторов: таланта, общественного признания или идеологической значимости творчества, предприимчивости, служебного положения, личных связей и даже случайного стечения обстоятельств. В составе творческих союзов можно выделить три слоя, различающихся по степени влия­тельности, уровню доходов и образу жизни: высший слой, к которому относятся руководящие работники союзов и наиболее успешная часть творческой интеллигенции, основная масса и низший слой. Состав последнего был очень пестрым. Сюда можно отнести авторов, отошедших от творческой деятельности по болезни или возрасту, а также тех, кто по идейным или творческим причинам не сумел вписаться в официально установленные каноны.

 

Секретари и члены правления творческих союзов, редакторы круп­ных журналов были тем резервом, из которого обычно выдвигали делегатов, олицетворяющих представительство интеллигенции на партийных съездах и в высших партийных и государственных орга­нах. Эти люди пользовались исключительными привилегиями -высокими гонорарами, государственными дачами, поездками за гра­ницу. Их доходы складывались из зарплаты, гонораров за творческую работу и разного рода льгот - внеочередного получения квартиры, мастерской, дачи и т. п. Разрыв по уровню жизни между высшим слоем и основной массой членов творческих союзов был очень велик.

 

А. А. Фадеев на совещании в ЦК в январе 1955 г. говорил: «Вот я, например, прямо-таки не знаю, куда девать деньги. Дал одному просителю 7 тысяч рублей - а давать не следовало. Зря дал, потому что лишние»²⁰.

 

Руководящие посты в творческих организациях десятилетиями занимали одни и те же люди. Количество их нагрузок зачастую превышало человеческие возможности, и они постоянно жалова­лись на перегрузки и нехватку времени для творчества. Отдел ли­тературы и искусства ЦК, проверив распределение обязанностей в Союзе писателей, обнаружил, что некоторые руководители писательской организации имели по 3-5 и даже 10 обязанностей. К. М. Симо­нов, например, помимо работы в Союзе, участия в заседаниях по присуждению Сталинских премий был главным редактором «Лите­ратурной газеты», а с октября 1952 г. стал кандидатом в члены ЦК партии. А. А. Сурков редактировал «Огонек» и был избран в реви­зионную комиссию ЦК. За 1951-1952 гг. по 5-10 раз бывали за границей А. А. Фадеев, А. А. Сурков, А. Е. Корнейчук, И. Г. Эренбург, Т. Н. Хренников, А. И. Хачатурян.

 

Но партийные кураторы творческих союзов неохотно шли на кадровые перестановки. Попав на вершину иерархической лестни­цы, человек мог рассчитывать на пожизненное пребывание там. Так, попытки руководящей верхушки Союза писателей в 1954 г. отпра­вить в отставку А. А. Фадеева, который фактически перестал зани­маться делами Союза, пил и не вылезал из больниц, привели лишь к его перемещению с поста генерального секретаря на пост председа­теля СП.

 

Настоятельные требования перевыборов президента Академии художеств и секретаря оргкомитета Союза художников А. М. Гераси­мова, который настроил против себя художественную общественность, также не нашли отклика в отделе культуры ЦК.

 

Даже личные заявления с просьбой об отставке не удовлетворя­лись. В феврале 1956 г. В. А. Смирнов просил ЦК освободить его от должности секретаря правления СП в связи с перегрузкой. Но просьба не была удовлетворена, ЦК лишь предложил Союзу писателей раз­грузить Смирнова²¹.

 

По положению и доходам известные писатели, композиторы, ху­дожники были близки к руководителям союзов. Особенно выгодные условия оплаты существовали в драматургии (не случайно это было излюбленным полем деятельности плагиаторов). По тарифным став­кам, утвержденным еще в 1920-е гг., авторский гонорар за исполнение пьесы составлял 1,5 % за акт от общего сбора за спектакль²². Постанов­ление ЦК 1946 г. «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» вменяло в обязанность театрам ставить в год по 2-3 но­вых спектакля на современную тему. Новых пьес, прошедших через цензурные препоны и разрешенных к постановке, было мало, и они шли по всей стране.

 

Это приносило громадные прибыли их авторам. По данным Все­союзного управления по охране авторских прав, доходы наиболее успешных драматургов за 9 месяцев 1946 г. составляли более 100 тыс. руб.: В. П. Катаев - 120 170 руб., А. А. Крон - 136 377 руб., К. М. Си­монов - 457 921 руб., Н. Ф. Погодин - 168 125 руб.²³ Мало кому ныне известный драматург Ц. Солодарь только за водевиль «В сиреневом саду» получил в 1954-1955 гг. 1,2 млн руб.²⁴

 

Появление легальных миллионеров подрывало основы советской системы, вызывало раздражение и зависть окружающих, и тарифные ставки гонораров время от времени пересматривались. Но естествен­ный разрыв в уровне доходов в творческом сообществе не уменьшался. На совещании в Союзе писателей в феврале 1959 г. было сказано: «...добивались того, чтобы не было миллиардеров в драматургии, но получилось, кто мало зарабатывал, стал зарабатывать в два раза мень­ше. А Погодин, Розов, Арбузов от 800 тысяч до 1 млн рублей»²⁵.

 

Баснословные по тем временам доходы не давали независимости. Купить машину, квартиру, дачу, поехать за границу можно было толь­ко с разрешения секретариата писательского союза и Литфонда. Ког­да в 1946 г. была создана инициативная группа писателей с целью индивидуального строительства дачных поселков под Москвой, раз­меры домов и их примерная стоимость были определены для всех одинаковые: дача из 3 комнат площадью 45 м (не считая кухни, ван­ной и кладовой) должна была стоить до 30 тыс. руб. Эти ограничения являлись следствием не только стремления руководства Союза стричь всех под одну гребенку, но и трудностей со стройматериалами.

 

Поездки за границу были одновременно и привилегией и испыта­нием для советского человека. В зависимости от количества денег, которые разрешалось иметь с собой, испытание носило различный характер. В первые послевоенные годы, когда поездки были редкими, а имперские амбиции высокими, представители творческой интелли­генции, выезжавшие за границу, могли ни в чем себе не отказывать. В этой связи в литературной среде возник термин «барахольство». Чтобы понять его значение, обратимся к делу писателя В. А. Соловь­ева, который в 1948 г. получил выговор за то, что, находясь на лече­нии в Карловых Варах, «покупал вещи сверх нормы». Речь шла о по­купке спального гарнитура за 25 тыс. крон и портьер. Советские граждане, отправлявшиеся на лечение в Чехословакию, получали в 1946 г. по 70 тыс. крон. В 1947 г. эта сумма была снижена, в Союзе писателей - до 50 тыс. Участвуя в литературных вечерах в санатории, отдыхающие писатели и актеры могли заработать еще по 3-5 тыс. крон. Деньги надо было как-то тратить, «норма» покупок не была установлена, и естественно, что с отдыха все возвращались с большим багажом.

 

В 1946 г. это не вызвало никаких нареканий. Но на следующий год министерские чиновники, отдыхавшие в Чехословакии, получили толь­ко по 10 тыс. крон, и покупки Соловьева вызвали острую зависть. В Со­юз писателей поступило письмо, и поведение Соловьева было квали­фицировано как «недостойное советского писателя и гражданина»²⁶.

 

В 1960-е гг., с развитием иностранного туризма, возможности за­граничных поездок расширились. Путевки стали доступны значитель­ной части среднего слоя интеллигенции, а научные учреждения и творческие союзы могли формировать группы с учетом профессио­нальных интересов. В 1969-1970 гг. в туристических поездках за рубеж принимали участие 373 московских писателя, включая членов их семей (примерно каждый пятый член МОСП). Из них 204 ездили в социалистические страны, а 169 - в капиталистические²⁷. Обмен валюты строго лимитировался. На карманные расходы разрешалось менять только 30 руб. (по тогдашнему курсу - около 30 долларов), что ограничивало возможности «прибарахлиться». Нарушения дис­циплины выражались главным образом в выпивках, несанкциониро­ванных личных и профессиональных контактах.

 

Основная масса членов творческих союзов по доходам была близ­ка средним слоям советской интеллигенции, но принадлежность к при­вилегированной корпорации давала немалые льготы. Получение квартиры, строительство дачи, покупка машины, получение путевки в дом отдыха или санаторий, получение ссуды (кредита), поездка за грани­цу - все эти проблемы легче было решить члену творческого союза, нежели рядовому советскому гражданину.

Наименее обеспеченный слой художественной интеллигенции жил примерно так же, как и основная масса населения. Особенно тяжелы­ми были первые послевоенные годы. По воспоминаниям жены писа­теля А. Письменного, в 1947 г. они перебивались с хлеба на квас, его рассказы печатались редко, и на гонорары прожить было невозмож­но²⁸. Письменному в это время было под 40 лет, и назвать его начи­нающим писателем никак нельзя. В письме к Фадееву в октябре 1946 г. его давний знакомый, работающий в литературе более 25 лет, Михаил Юрин пишет, что у него нет зимней обуви, и просит дать хотя бы на 300 руб. промтоварного лимита и на 100 руб. - лимита продоволь­ственного, а также помочь с устройством на работу²⁹.

 

Но и через десять лет после войны многие даже известные литера­торы продолжали бедствовать. Инспектор Литфонда сообщал в 1955 г., что поэт А. Крученых очень плохо одет, зимой ходит в старом демисе­зонном пальто, и предлагал купить ему пальто в связи с 70-летием³⁰.

 

Руководство писательского союза, как правило, откликалось на просьбы о помощи. В 1948 г. были выделены средства Н. П. Саксон­ской - на ремонт жилплощади, П. Воробьеву - на переезд, было вы­несено решение о пожизненной стипендии ленинградской писатель­нице М. Пожаровой в размере 300 руб. в месяц³¹. По просьбе директора литинститута В. Сидорина, секретариат Союза писателей в сентябре 1948 г. оплатил 30 студентам 1-го курса обучение (по 200 руб. на человека) и выдал единовременное пособие³². А. Платонов получил от Союза писателей средства на ремонт квартиры³³. Поэту К. Некрасо­вой дали путевку в санаторий³⁴. В 1948 г. по линии секретариата СП была оказана материальная помощь семье Игоря Северянина, а также сыну умершего писателя Эль-Регистана.

 

Однако авторы, оказавшиеся объектом критики со стороны партий­ного руководства, не могли рассчитывать на помощь со стороны Литфонда. В 1946 г. в тяжелом материальном положении оказались А. Ахматова и М. Зощенко, исключенные из Союза писателей. Серь­езные трудности испытал К. И. Чуковский, когда его детские стихи были раскритикованы и не печатались. Привычный уровень жизни семьи требовал немалых денег. 10 апреля 1950 г. он пишет в своем дневнике: «На старости лет я оказался нищим, у меня нет ни копейки. Машина и Переделкино выпивают у меня всю кровь. Завтра придется начать добывать себе средства - на 69 году труженической жизни...»³⁵

 

С середины 1950-х гг. творческие союзы оказывали поддержку и помощь тем, кто пострадал от сталинских репрессий. Характерна история писателя Н. И. Кочина. Выйдя на свободу в сентябре 1953 г., он обратился в Горьковское отделение Союза писателей, которым руководил до ареста, с просьбой помочь восстановить прописку и в Правление ССП - чтобы восстановить членство в организации. Фор­мально никаких законных оснований для отказа не было. Но вплоть до февраля 1956 г. все попытки Кочина вернуться к профессиональ­ной работе и к семье оставались тщетными. В 1955 г., когда его при­говор был частично отменен, ему, участнику Первого съезда совет­ских писателей и члену Союза с момента основания, разрешили вступить заново на общих основаниях³⁶. Только после XX съезда руководство Союза обратилось в прокуратуру с ходатайством об ускорении проверки дела Кочина. К концу 1956 г. писатель был пол­ностью реабилитирован, восстановлен в творческом союзе и в партии, его рассказы были приняты к печати³⁷. Позиция Союза по отношению к своему старейшему члену - еще одно доказательство зависимости творческой корпорации от политических установок правящей партии. В Москву к 1956 г. вернулись 62 репрессированных писателя. Каждому выдавали по 6 тыс. руб., но помочь с жильем возможности не было. В качестве временного жилья использовались дома творче­ства, куда давали путевку на два месяца. Так, для Ю. А. Казарновско­го, члена писательского союза с момента основания, реабилитирован­ного в 1956 г., единственным местом, где он мог жить, оказался дом отдыха или дом творчества³⁸.

Распределительная система

Принадлежность к корпорации накладывала определенные обяза­тельства, но давала гарантии социальной защищенности. Все члены творческих союзов автоматически становились членами соответству­ющих фондов. По уставу, исключение из союза вело за собой исклю­чение из фонда, но на практике бывало иначе. Известно, что исключенный в 1958 г. из Союза писателей Б. Пастернак остался членом Литфонда. В члены соответствующих фондов иногда принимались начинающие писатели, художники, композиторы, а также те, кто имел творческие заслуги в прошлом. Так, в 1956 г. в Литфонде было 4 270 чел., из них 345 чел. не состояли в Союзе писателей.

 

Московская организация, насчитывавшая 1 427 чел., являлась са­мой крупной организацией Литфонда³⁹. Таким же было соотношение столичной и провинциальных организаций и в других творческих союзах. Столица, предоставлявшая широкие возможности для твор­ческой реализации и относительно высокий уровень жизни, притяги­вала талантливых людей со всей страны.

 

О составе московской писательской организации можно судить по данным на 1971 г. Из 1 622 чел., состоявших в Союзе, 717 (44 %) были членами КПСС, 88 % имели высшее и незаконченное высшее образо­вание. По возрастным группам московские писатели распределялись следующим образом: до 35 лет - 118 чел. (7 %), 35-50 лет - 542 чел. (33 %), 50-60 лет - 525 чел. (32 %), старше 60 лет - 437 чел. (27 %). Таким образом, около 60 % писателей были старше 50 лет. Среди московских писателей были Герои Советского Союза и Герои Социа­листического Труда, депутаты Верховного Совета, члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, лауреаты Ленинской и Государственной премий, академики и профессора⁴⁰.

 

Формально все члены творческих союзов пользовались равными правами, но на практике москвичи чаще ездили в дома творчества, в творческие командировки, в туристические поездки за границу. Пред­ставитель Новосибирского отделения Литфонда с обидой говорил на совещании в 1956 г., что московские писатели едут в провинцию изучать жизнь, а новосибирские не могут поехать в творческую ко­мандировку в Москву⁴¹.

 

Режим централизованного распределения формировал особый тип патерналистских отношений между представителями власти, от кото­рых зависела раздача «пряников», и теми, кто жаждал их получить. В этом отношении характерно восприятие писателей управляющим делами ЦК ВКП(б) Т. П. Самсоновым. В письме, отправленном 12 июня 1933 г. А. И. Стецкому, В. Я. Кирпотину и Л. М. Кагановичу, он пишет: «Большинство писателей если хорошо подмечают жизнен­ные явления, то в делах хозяйственных и технических часто испыты­вают ряд довольно значительных неудобств. Если иметь в виду, что писатели на данном этапе уже перестали жить и работать "единолич­никами", то для этого им надо прийти на помощь извне, так как сами писатели из-за характера своей работы едва ли сумеют наладить жизнь...» И далее: «Всем известно, что писатели - большие челове­ческие оригиналы с рядом особенностей и причуд»⁴².

 

Членство в творческом союзе не означало автоматического полу­чения определенного набора благ, что ставило человека в постоянное положение просителя. При распределении действовали различные критерии: должность, положение в творческой иерархии, личные связи. В первые послевоенные годы купить самые элементарные то­вары можно было по лимитным книжкам или по ордерам. В Мос­ковском отделении Союза писателей в 1946 г. лимитные книжки, дававшие право покупок на 300 или 500 руб., имели только 239 чел. из 1 200. Остальные получали товары по ордерам. За 11 месяцев 1946 г. на 1 742 чел. (писателей и членов их семей) были выданы ордера на 17 мужских костюмов, 55 мужских и 83 дамских пальто, 198 дамских платьев, 418 пар обуви⁴³. Очевидно, что получить ордер было непросто.

 

Для писателей, композиторов, художников, чья профессиональ­ная деятельность предполагала работу дома, остро стоял квартирный вопрос. Членство в творческих союзах давало право на 20 м допол­нительной площади, но большинство не имели и необходимого. Вы­борочное обследование 155 писателей Москвы, проведенное в 1946 г., показало, что 50 чел. имели хорошее жилье, 33 чел. - удовлетвори­тельное, 20 чел. не имели рабочей комнаты, 41 чел. жили в неудов­летворительных условиях, 11 чел. - вообще не имели жилья. В. Па­нова, например, жила с семьей из 6 человек в 2 проходных комнатах площадью 22 м². В таком же положении находились В. Рождествен­ский, В. Кетлинская, Е. Шварц и многие другие известные писатели⁴⁴. В 1950 г. более 600 членов Московского отделения Союза художни­ков не имели мастерских⁴⁵.

 

Трудности с жильем породили такие специфические учреждения, как дома творчества, пансионаты, где проживающим создавались все условия для работы. Путевки были платные, но Литфонд давал своим членам скидки, а иногда и полностью оплачивал проживание. В Со­юзе писателей в середине 1950-х гг. было 13 домов творчества: в Пе­ределкино, Голицыне, Малеевке, Коктебеле, Комарове, Дубултах и др. Все они были небольшие, всего на 326 мест, и получить путевку было непросто. «Сожалею о месяце унижений и хлопот», - пишет один из писателей, которому отказали в путевке⁴⁶.

 

Стандартный бланк заявления в дом творчества включал обяза­тельные графы: «тема, произведение, над которым работает автор», «где будет напечатано», «был ли раньше в доме творчества». Часто в заявлениях писали о невозможности работать дома и прикладывали ходатайства от творческих секций писательского союза. Так, О. А. Хавкин, проживавший с семьей из 5 человек в одной комнате, просил дать возможность поработать 2 месяца в одном из подмосковных домов творчества, чтобы закончить повесть. Н. Н. Соколова писала в заяв­лении о невозможности завершить работу в Москве⁴⁷. Иногда путев­ки просили, чтобы пережить ремонт в московской квартире, или для поправки здоровья. В июне 1956 г. А. А. Галич после двух месяцев пребывания в Переделкино просил продлить путевку, поскольку пос­ле операции ему по состоянию здоровья нельзя было находиться в Москве, тем более что в квартире шел ремонт⁴⁸.

 

Места распределялись централизованно. В 1955 г. по решению правления Литфонда все дома творчества были разделены на две группы: в одни пускали только писателей и в крайних случаях, по особым решениям, жен, едущих вместе с мужьями, в другие могли поехать писатель с семьей и даже семья без писателя⁴⁹. Но реальная жизнь не укладывалась в жесткие предписания. Проверка дома твор­чества в Переделкино в марте 1956 г. показала, что из 151 прожива­ющих 19 были членами семей литераторов, а 8 не имели никакого отношения к Союзу писателей. Писатели, уезжая на несколько дней, присылали вместо себя жен. На праздничные и выходные дни приез­жали родственники и знакомые, оставались ночевать. Случалось, число гостей превышало число писателей. Столовая превращалась в заго­родный ресторан⁵⁰.

 

Поскольку проживающих было немного, в доме творчества скла­дывалась почти домашняя обстановка. Администрация старалась со­хранить со всеми хорошие отношения и не требовала соблюдения жестких норм распорядка дня. Среди нарушений комиссия отметила отсутствие «твердых часов приема пищи» и пользования общим те­лефоном, игру в карты на деньги и факт «легкого кутежа» с девуш­ками из Москвы, который устроил молодой писатель Снегирев перед отъездом⁵¹.

 

Такая же ситуация наблюдалась и в других домах творчества. В материалах Литфонда 1957 г. отмечается, что в Дубултах «вольница не способствовала творческой сосредоточенности»⁵².

 

Фактически дома творчества, особенно расположенные в курорт­ных местах, превращались в дома отдыха. Заявления на путевки по­ступали из поликлиники Литфонда, Книжной лавки писателей, изда­тельств, театров и даже домоуправления писательского ЖСК. Ограничивая прием посторонних, Литфонд все же выделял путевки на сторону. Самому Литфонду ведь тоже приходилось обращаться в другие ведомства с различными просьбами. Помимо межведомствен­ных взаимовыгодных связей действовали и связи личные.

 

В 1959 г. Институт автоматики и телемеханики АН СССР просил для своего сотрудника путевку в дом творчества в Коктебель или Ялту, Госкомитет по авиационной технике - две путевки в Малеевку для доктора технических наук, аспирант МГУ Витторио Страда про­сил путевку для жены⁵³. Такой наплыв желающих объясняется про­сто - условия в домах творчества были намного лучше, чем в проф­союзных и многих ведомственных домах отдыха.

 

Заместитель председателя правления Литфонда Д. Е. Ляшкевич говорил: «Мы развели такую торговлю путевками, что нам уполномо­ченные даже не считают нужным писать, для кого нужна путевка. Все родственники, жены, друзья!»⁵⁴ Известные писатели ходатайствовали за детей своих умерших коллег. Так, дочь писателя Година при под­держке И. Эренбурга и С. Маршака получала путевки в санаторий бесплатно или со скидкой⁵⁵. Писательница А. Коптяева ходатайство­вала, правда безуспешно, о двух путевках в санаторий для сестры и одной путевке для домработницы⁵⁶.

 

Большую роль играли личные контакты с теми, кто непосредствен­но ведал домами творчества. В архиве сохранилось много записок и писем некой Марии Николаевне, которая в Москве выдавала путев­ки и распределяла комнаты. От нее зависело, какая комната достанет­ся - солнечная или холодная, с окнами на север, а также продление срока. Рядовые члены Союза перед ней явно заискивали: «милая», «Ваши милые ручки», «дом творчества - ваше детище», «человеч­ность, олицетворяемая Вами». Мэтры обращались прямо к руковод­ству. Директор дома творчества в Дубултах рассказывал на совеща­нии в Литфонде: «В апреле раздается звонок, и Георгий Мдивани с грозным энтузиазмом говорит: "Миша, я прошу оставить комнату в шведском доме, приеду в августе"». Просьба, конечно, выполнялась⁵⁷.

 

Наряду с организацией коллективных форм отдыха, творческие союзы занимались дачным строительством. Хотя дачи стоили немало, обеспечить всех желающих не удавалось. Слухи о готовящемся рас­пределении участков под дачи в 1957-1958 гг. вызвали настоящий ажиотаж. Многим строительство дачи давало шанс решить квартир­ный вопрос, разъехаться с родителями или взрослыми детьми. «Я жи­ву в 11-метровой комнате без всяких удобств с женой. Не имею минимальных условий для работы - работаю по ночам на коммуналь­ной кухне. Положение осложняется еще и тем, что в ближайшее время я жду ребенка», - писал Н. Доризо, обосновывая необходимость дачи⁵⁸. «Получение дачи является для меня жизненно важным делом, учиты­вая мои плохие квартирные условия в Москве - 12-метровая комната в деревянном доме, где проживает чужой мне человек», - писала И. Меркина⁵⁹. И. П. Куприянов жил в одной комнате с женой и тещей и не имел места для письменного стола. И. Ю. Зверев жил с семьей из четырех человек в 13-метровой комнате⁶⁰.

 

В распределительной системе наличие средств не являлось необ­ходимым условием получения путевки, покупки квартиры или строи­тельства дачи. Если денег не хватало, Литфонд мог дать путевку бесплатно или со скидкой. Разрешение на строительство кооператив­ной квартиры или дачи было основанием для получения долговре­менной ссуды. Помощь оказывалась как малоимущим, так и вполне обеспеченным членам творческих союзов. Первые получали неболь­шие единовременные пособия или стипендии, вторые - беспроцент­ные ссуды и другие виды помощи. Так, в 1947 г. Литфонд планировал потратить не менее двух миллионов рублей на дороги, проводку элект­ричества, воды в Переделкино⁶¹.

 

Такая система порождала иждивенческие настроения. Характерна запись в дневнике Чуковского о пожаре на даче Федина: «Литфонд показал себя во всей красе: ни багра, ни бочки с водой, ни шланга. Стыд и срам»⁶².

 

В отчетах Литфонда из года в год повторялись цифры о задолжен­ностях по членским взносам и по возвратным ссудам. В 1955 г. долги по взносам составляли 163,7 тыс. руб., из них 52,2 тыс. - по Москве. Более 20 % ссуд не возвращались вовремя⁶³. В 1957 г. задолженности по возвратным ссудам общим объемом 862,2 тыс. руб. (в т. ч. 543,3 тыс. - просроченные) числились за 86 лицами⁶⁴. Как правило, это были достаточно обеспеченные литераторы.

 

Литфонд пытался бороться с должниками, рассылая письма в из­дательства и редакции. Должник приходил за гонораром, а оказыва­лось, что он перечислен в Литфонд в счет долга. В таком положении оказалась писательница К. Львова в марте 1956 г. Она приехала в кас­су «Литературной газеты» за гонораром, но деньги были удержаны по требованию Литфонда. «Самоуправство, бездушные бюрократы, уп­ражняющие на наших нервах свою бесчеловечность. Я проклинаю тот день и час, когда обратилась в это учреждение за ссудой» - такова была реакция К. Львовой. Писательница проявила явную несправед­ливость по отношению к организации, которая ей помогла.

 

Чем только не приходилось заниматься творческим союзам! По ходатайству Союза писателей Министерство социального обеспече­ния назначало персональные пенсии, Главное управление химсбыта выделило члену союза Н. Ф. Гарничу покрышки для автомобиля⁶⁵, Мытищинский финотдел освободил праправнучку А. Н. Радищева от налога на корову, которая была единственным источником ее существования⁶⁶.

 

Большинство членов творческих союзов воспринимали сложив­шийся порядок как данность. Критика звучала, главным образом, в связи с готовящимися съездами союзов в годы «оттепели», когда появилась надежда на перемены. Особенно активно дебатировались организационные и материально-бытовые вопросы накануне Второго съезда писателей в 1954 г., накануне Первого съезда советских худож­ников в 1957 г., в ходе создания Союза советских кинематографистов в 1964-1965 годах.

 

Творческие союзы осуждали за то, что они погрязли в материально-бытовых проблемах в ущерб творческим. При всей справедливости этих упреков, надо признать, что критики стояли на идеалистических и утопических позициях. Союзы выполняли те функции, которые на них были возложены, и в целом делали это достаточно эффективно. Их роль в советской системе была двоякой: с одной стороны, они выступали как организаторы литературно-художественной жизни стра­ны в интересах правящей партии, с другой - занимались социальным обеспечением художественной интеллигенции. Аналогичные функции в своей сфере выполняли и другие советские корпорации - Академия наук, различные ведомства и крупные предприятия.

 

Примечания

 

1. Осокина Е. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М., 1998. С. 102.

2. Подробнее см.: Осокина Е. Указ. соч.

3. Георгиев А. А. Творческие Союзы СССР как элементы тоталитарной системы (1932-1941): Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. ист. наук. СПб., 1999.

4. Архив РАН. Ф. 410. Оп. 1. Д. 1.

5. Там же.

6. Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 631. Оп. 15. Д. 803. Л. 3.

7. Творческие союзы в СССР (организационно-правовые вопросы). М., 1970. С. 45.

8. Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 г. М., 1973. Т. VI. С. 22.

9. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 1001. Л. 54.

10. Справка об организационно-творческой работе Московской организации Со­юза писателей РСФСР за 1969-1970 гг. М., 1971. С. 7.

11. Центральный архив литературы и искусства г. Москвы (ЦАЛИМ). Ф. 1. Оп. 1. Д. 19. Л. 103.

12. Центральный архив документальных коллекций г.Москвы (ЦАДКМ). Ф. 119. Оп. 1. Д. 53. Л. 1-9.

13. Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 5. Оп. 36. Д. 59. Л. 118.

14. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 1068. Л. 179-195.

15. Там же. Д. 890. Л. 8.

16. Там же. Д. 876. Л. 1-2.

17. Центральный архив общественно-политической истории г. Москвы (ЦАОПИМ). Ф. 8132. Оп. 1. Д. 77. Л. 27-32.
18. РГАЛИ. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 443. Л. 140.
19. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 17. Д. 437. Л. 152.
20. Чуковский К. И. Дневник, 1930-1969. М„ 1997. С. 220.
21. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 2. Л. 176.
22. Там же. Оп. 30. Д. 10. Л. 122.
23. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 803. Л. 11.
24. ЦАОПИМ. Ф. 4. Оп. 89. Д. 42. Л. 34.

25. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 314. Л. 187.

26. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 864. Л. 38, 43, 47.
27. Справка об организационно-творческой работе... С. 6.

28. Центральный московский архив-музей личных собраний (ЦМАМЛС). Ф. 131. Оп. 3. Д. 98. Л. 19.

29. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 803. Л. 110.

30. Там же. Д. 1566. Оп. 2. Д. 66. Л. 20.
31. Там же. Ф. 631. Оп.15. Д. 8882. Л. 3-4.

32. Там же. Д. 892. Л. 1.

33. Там же. Д. 890. Л. 6.

34. Там же. Д. 882. Л. 7.

35. Чуковский К. И. Указ. соч. С.191

36. ЦМАМЛС. Ф. 85. Оп. 1. Д. 491. Л. 42.

37. ЦМАМЛС. Ф. 85. Оп. 1. Д. 492. Л. 13, 15, 19.

38. РГАЛИ. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 58. Л. 17.

39. Там же. Д. 443. Л. 8.

40. Справка об организационно-творческой работе... С. 4.

41. РГАЛИ. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 443. Л. 171.

42. «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925-1938 гг.: Документы. М., 1997. С. 160.

43. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 803. Л. 8.

44. Там же. Л. 9.

45. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 132. Д. 425. Л. 54.

46. РГАЛИ. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 58. Л. 215.

47. Там же. Л. 19-20.

48. Там же. Д. 443. Л. 124.

49. Там же. Л. 38.

50. Там же. Л. 184.

51. Там же. Л. 185.

52. Там же. Оп. 2. Д. 72. Л. 12.

53. Там же. Оп. 1. Д. 474. Л. 162, 268.

54. Там же. Д. 443. Л. 25.

55. Там же. Д. 474. Л. 66.

56. Там же. Л. 59.

57. Там же. Д. 443. Л. 119.

58. Там же. Д. 468. Л. 68.

59. Там же. Л. 50.

60. Там же. Л. 17, 28.

61. Там же. Ф. 631. Оп. 15. Д. 803. Л. 79-80.

62. Чуковский К. И. Указ. соч. С. 182.

63. РГАЛИ. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 443. Л. 66-67.

64. Там же. Оп. 2. Д. 72. Л. 14.

67. Там же. Оп. 1. Д. 470. Л. 115.

66. Там же. Д. 530. Л. 8-9.