ЗИМНЯЯ ВОЙНА 1939-1940

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Москва, "Наука", 1999

 

OCR: Aleksandr Kommari

 

 

СОДЕРЖАНИЕ


Введение (А.О. Чубарьян, О. Вехвиляйнен)

 

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ФИНСКО-СОВЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

Угроза войны в Европе (А.О. Чубарьян, О. Вехвиляйнен) – 9

Внешнеполитический курс СССР (А.О. Чубарьян) – 23

Внешняя политика Финляндии (Г. Вихавайнен) – 37

Эволюция отношений СССР с Финляндией в предвоенный период (В.Н. Барышников) – 70

ПРЕДВОЕННАЯ ДИЛЕММА

Летние переговоры 1939 года и судьба Финляндии (О.А. Ржешевский) – 93

Переговоры осенью 1939 года (О. Маннинен, НИ. Барышников) – 113

В канун зимней войны (Н.И. Барышников, О. Маннинен) – 131

ВОЙНА И ПОЛИТИКА

Первый период боев (О. Маннинен) – 142

Правительство в Терийоки (Н.И. Барышников, В.Н. Барышников) – 176

Иностранная помощь Финляндии (Т. Вихавайнен) – 192

Экономика и общество Финляндии военного времени (Г. Вихавайнен) – 201

Экономика и социально-политическая обстановка в СССР (В.Н. Ба­рышников) – 215

ТРУДНАЯ ДОРОГА К МИРУ

Первые шаги к компромиссу (О. Вехвиляйнен) – 228

Угроза разрастания войны (В.Н. Барышников) – 260

Две стратегии мира (О. Вехвиляйнен, В.Н. Барышников) – 283

Мощное советское наступление (О. Маннинен) – 303

От войны к миру (О. Вехвиляйнен, В.Н. Барышников) – 329

Мир или перемирие? (О. Вехвиляйнен) – 362

Заключение (О.А. Ржешевский, О. Вехвиляйнен) – 374

Сведения об авторах – 377

Указатель имен – 379

 

ВВЕДЕНИЕ

 

© А.О.Чубарьян, О. Вехвиляйнен

 

Зимняя война между Советским Союзом и Финляндией началась 30 ноября 1939 г. В этот день советские войска пересекли границу Финляндии и вступили в бои с финской армией, развернутой к тому времени на оборонительных рубежах. Нарком иностранных дел В.М. Молотов выступил с заявлением, в котором говорилось, что дей­ствия Красной Армии явились ответом на враждебную политику Фин­ляндии, вынужденной мерой, направленной на обеспечение безопас­ности Ленинграда.

 

Практически одновременно в Москве было сформировано "народ­ное правительство" Финляндии во главе с О.В. Куусиненом – одним из видных участников гражданской войны в Финляндии 1918 г., который затем работал на ответственных должностях в Финской коммунисти­ческой партии и в Коминтерне. 1 декабря это правительство, местом пребывания которого стал финский пограничный поселок Терийоки, провозгласило своей целью свержение "тирании палачей и провокато­ров войны" и призвало финский народ приветствовать Красную Армию как свою освободительницу. Днем позже советское правительство под­писало с правительством Куусинена договор о дружбе и взаимопомощи. Согласно конфиденциальному протоколу к договору предусматривалась передача СССР в аренду п-ова Ханко и размещение там до 15 тыс. советских войск. Этот договор также означал, что советское прави­тельство отказывалось от каких-либо контактов с законным правитель­ством в Хельсинки во главе с Р. Рюти, которое пользовалось доверием финского парламента.

 

С самого начала зимней войны перевес в силах был на стороне СССР. В наступательной группировке советских войск насчитывалось от 450 до 500 тыс. человек, в финской армии – 295 тыс. Превосходство советских войск в авиации, танках и артиллерии было подавляющим. У финнов недоставало боевой техники, особенно средств противовоз­душной и противотанковой обороны. Командование Красной Армии рассчитывало одержать победу в течение двух-трех недель. Однако группировка советских войск была слабо подготовлена к войне зимой в трудной для ведения наступательных действий местности против упор­ных в обороне финнов, защищавших территорию своей страны. Борьба на фронте приняла затяжной характер.

 

В то время в Европе разгорался пожар войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой. Западные союзники вынашивали замыслы использовать события в Финляндии для ослабле­ния стратегических позиций как Германии, так и СССР, который после заключения советско-германских договоров 1939 г. они объявили союз­ником Германии. В Лондоне и Париже приняли решение подготовить к высадке десант на Скандинавском полуострове с тем, чтобы не допус­тить захвата Германией месторождений шведской железной руды, втянуть Швецию и Норвегию в войну против Германии и использовать их территорию для переброски своих войск в Финляндию. Это привело к возникновению угрозы расширения масштабов советско-финляндской войны, превращения Скандинавского полуострова в театр военных действий.

 

Англия и Франция, однако, не смогли осуществить свой замысел. Швеция и Норвегия, стремясь сохранить нейтралитет, категорически отказались предоставить свою территорию для переброски англо-фран­цузских войск. Финляндия, в свою очередь, учитывая позицию сканди­навских стран, отказалась обратиться к западным союзникам с офици­альной просьбой об участии их войск в войне против СССР.

 

Советский Союз увеличивал численность войск, действовавших про­тив Финляндии, и к весне 1940 г. они насчитывали около 1 млн. человек. Финляндия из-за недостаточных материальных и людских резервов, а также ограниченной помощи, поступавшей из Швеции и от западных держав, не имела возможности восполнять растущие потери. Обстанов­ка диктовала ей необходимость заключения мира. Москва, в свою оче­редь, проявила готовность вступить в переговоры с правительством в Хельсинки при условии, если оно удовлетворит территориальные и другие требования СССР. В ночь на 13 марта 1940 г. в Москве был подписан мирный договор, по которому Финляндия уступила Советско­му Союзу около десятой части своей территории и обязалась не участвовать во враждебных СССР коалициях. Правительство Куусинена без какой-либо огласки прекратило свое существование.

 

Для Советского Союза зимняя война была "локальной войной", вынужденным конфликтом, который разразился в преддверии Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Финны рассматривали зимнюю войну как агрессию со стороны великой державы и считали, что ведут справедливую борьбу в защиту своего суверенитета.

 

Вполне естественно, что отношение советских и финских историков к этой войне во многом различалось. Особенно их взгляды расходились в вопросах об ее истоках и причинах. Финские исследователи предысто­рию зимней войны начинали с советско-германского договора о ненапа­дении от 23 августа 1939 г. и секретного дополнительного протокола, согласно которому Германия признала Финляндию сферой советских интересов, а также с советско-финляндских переговоров в октябре 1939 г., завершившихся отказом финской стороны отодвинуть от Ле­нинграда границу на север и предоставить СССР в аренду п-ов Ханко под военную базу для прикрытия входа в Финский залив. Финское пра­вительство считало, что принятие этих предложений ослабит стратегические позиции государства, приведет к утрате Финляндией традицион­ного нейтралитета, ее подчинению Советскому Союзу. Оно не ожи­дало, что в сложившейся обстановке СССР начнет войну. Вместе с тем финские историки не исключают, что И.В. Сталин стремился избежать конфликта, но в то же время не хотел отказываться от требований, выполнение которых Финляндией, по его мнению, было необходимо для обеспечения безопасности Ленинграда.

 

В Финляндии длительное время ведутся дискуссии о том, можно ли было в 1939 г. избежать войны с СССР. Президент страны Ю. Паасикиви и его преемник У. Кекконен полагали, что войну можно было предотвратить, если бы финское правительство заняло более уступчи­вую позицию. Президент М. Койвисто, который является представи­телем поколения фронтовиков, не разделяет эту точку зрения и счита­ет, что развязывание войны – это выбор Советского Союза. Историки же напоминают, что решение альтернативного вопроса о том, изменили бы уступки со стороны Финляндии ее судьбу, не является задачей исто­рической науки.

 

В Советском Союзе освещение событий, которые привели к зимней войне, было иным. В докладе на сессии Верховного Совета СССР 29 марта 1940 г. Молотов возложил ответственность за ее возникнове­ние на Финляндию. Он говорил о том, что советское правительство, учитывая угрозу расширения мировой войны, считало необходимым обеспечить безопасность Ленинграда. Основной тезис его доклада сво­дился к тому, что достигнуть соглашения по этому вопросу не удалось из-за враждебности к СССР финского правительства, поощряемого Англией и Францией, и поэтому у советского правительства не оста­валось иного выбора как применить силу.

 

В советской исторической литературе, как правило, повторялась точка зрения Молотова на происхождение зимней войны с той поправ­кой, что главной угрозой для Советского Союза являлось финско-германское сотрудничество в 1938-1939 гг. Умалчивалось о секретном дополнительном протоколе к советско-германскому договору о ненапа­дении и его влиянии на отношение СССР к Финляндии, редко упомина­лось о правительстве Куусинена. Такой подход к интерпретации собы­тий, как подчеркивает американский историк Д.Л. Вильяме, оставался неизменным полстолетия.

 

С конца 80-х годов история СССР стала предметом критического анализа. Началось переосмысление и истории зимней войны. В совет­ских научных работах приводились новые факты и выводы, основанные на документах из ставших более доступными архивов. Естественно, что это вызвало интерес у финских историков. Влияние новых веяний заметно проявилось на семинаре по зимней войне, организованном в ноябре 1989 г. Финляндским историческим обществом, Музеем В.И. Ленина и Институтом истории Университета в г. Тампере. На семинаре, в работе которого принимали участие видные российские и финские исследователи, от Института всеобщей истории АН СССР поступило предложение разработать совместный труд по истории зимней войны. Так возник проект Академии наук СССР и Финляндского исторического общества. С финской стороны в его финансировании при­нимали участие Министерство образования и Комитет по научно-техническому сотрудничеству.

 

Была поставлена цель подготовить труд с единым содержанием и, если возможно, одновременно в России и Финляндии. Первоначальный срок его публикации изменился в ожидании открытия новых архивов. Это произошло также и под влиянием необходимости для коллектива авторов глубже изучить историю зимней войны, относящиеся к ней источники, что и было сделано во время небольших семинаров, органи­зованных в России и Финляндии. Эти встречи были интересными и поучительными. Диалог между историками двух стран стал более про­дуктивным, принес позитивные научные результаты. Мнения сторон нередко сближались. В результате многие главы в книге были написа­ны совместно финскими и российскими учеными. По некоторым, в том числе болезненным, вопросам остается различная интерпретация. Их открытое обсуждение способствует не только утверждению историче­ской правды, но и взаимопониманию между нашими народами. Коллек­тив авторов надеется, что публикация этой работы вызовет интерес к совместному исследованию других вопросов истории отношений между Советским Союзом и Финляндией.

 

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ФИНСКО-СОВЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

 

УГРОЗА ВОЙНЫ В ЕВРОПЕ

 

Первая мировая война подорвала лидирующую роль Западной и Центральной Европы в мировой политике и экономике, которая принадлежала ей более 500 лет. В 1914 г. Россия, Франция и Англия вступили в войну, чтобы поставить заслон стремлению Германии уста­новить свое господство на европейском континенте. После того, как ве­ликие европейские державы растратили свои силы в четырехлетней борьбе между собой, вступление в войну Соединенных Штатов было достаточным, чтобы преимущество оказалось на стороне стран Антан­ты. Их победа не разрешила, однако, вопроса о господстве в Европе в чью-либо пользу. Несмотря на поражение, потерю территорий и другие тяжелые условия мира, Германия в основном сохранила свой геополити­ческий и экономический потенциал. Она не собиралась подчиняться роли, которую победители хотели определить ей по Версальскому договору.

 

Ведущие страны разделились на удовлетворенных и неудовлетво­ренных. Существовал ненадежный баланс между ними. Удовлетворен­ными стали Англия, Франция и Соединенные Штаты. Международная система, созданная после войны, была построена на их условиях, и они ничего не выигрывали от каких-либо изменений внутри ее. Поэтому требовали от всех остальных стран, чтобы данные условия принима­лись как должное, поскольку победители всегда правы.

 

Вскоре после окончания войны Соединенные Штаты, тем не менее, вернулись к своей прежней политике нейтралитета. Гарантами после­военного статус-кво остались Англия и Франция. В конце концов оказа­лось, что их сил для этого недостаточно. Обе страны еще до первой мировой войны утратили свои позиции в экономическом противобор­стве. Потомкам было легче, чем современникам, увидеть, что уже тогда они опустились до статуса великих держав второго сорта 1.

 

Неудовлетворенными странами оставались Германия, проигравшая войну, а также Япония и Италия, которые сражались на стороне побе­дителей, но считали себя обделенными. В Германии все политические партии рассматривали Версальский договор как несправедливый диктат и требовали его пересмотра. Национальная гордость Италии была Ущемлена тем, что некоторые ее цели не были реализованы в мир­ном договоре. Япония, в свою очередь, оказалась в изоляции после войны. На Вашингтонской конференции 1921-1922 гг. она была вынуждена подчиниться нажиму со стороны Соединенных Штатов и отказаться от большей части того влияния, которое она приобрела в Китае.

 

Революционная Россия не входила в эти две группы великих дер­жав. Рождение и стабилизация советской системы знаменовали собой возникновение постоянных противоречий между Советской Россией и капиталистическими странами. И в одном и в другом лагере противо­положную сторону рассматривали как враждебную силу и угрозу, против которой необходимо держать оборону. Имущие классы капита­листических стран были недовольны и напуганы симпатиями, поддерж­кой, которые оказывала Советская Россия революционному движению в их собственных странах, а также освободительному движению в колониях. Со своей стороны, Советы хорошо помнили причину, по ко­торой западные державы участвовали в гражданской войне, и они были уверены, что капиталистические страны воспользуются первой же возможностью, чтобы уничтожить их. Следуя указаниям В.И. Ленина, советское правительство старалось использовать конфликты между капиталистическими странами, чтобы предотвратить их объединение в единый фронт. В 20-х годах это означало осуждение Версальского договора и установление дружественных отношений с Веймарской Гер­манией 2. В 1922 г. Советская Россия и Германия подписали Рапалль-ский договор. Их сотрудничество в различных сферах, включая и воен­ную, продолжалось около десяти лет.

 

Народы, ранее находившиеся в сфере влияния России, Германии и Австро-Венгрии, образовали свои новые государства. Для заново рож­денной Польши, так же как и для чехов, финнов, эстонцев, латышей и литовцев это означало осуществление их национальных целей. Поль­ша, Чехословакия, Югославия и Румыния получили возможность также продвинуть свои границы и присоединить к себе значительные тер­ритории, населенные национальными меньшинствами. Границы между новыми государствами были во многих случаях спорными, что привело к напряженным отношениям в этом вопросе между ними.

 

Лига наций, образованная на Парижской мирной конференции 1919 г., была попыткой создать механизм предупреждения международ­ных конфликтов. Устав Лиги обязывал добиваться того, чтобы все конфликты разрешались при ее участии мирным путем. В качестве крайней меры против нарушителей устава Лига наций могла применять санкции. Среди измученных войной народов, особенно в небольших странах, образование этой организации было воспринято с энтузиазмом и большой надеждой. Однако с самого момента ее образования сущест­вовали большие сомнения относительно ее эффективности. Соединен­ные Штаты не вошли в Лигу, значительно ослабив тем самым ее престиж и возможность применения реальных мер по отношению к нарушителям устава. Она превратилась в организацию, которой управ­ляли Англия и Франция, а ее функция заключалась в сохранении суще­ствующего статус-кво.

 

В середине 30-х годов неудовлетворенные великие державы были слишком слабы и изолированы, чтобы нарушить послевоенный статус-кво. Он был охраняем в основном Францией. Однако прирост ее на­селения прекратился, и страна стала проигрывать экономическое про­тивоборство с другими странами. Возрождение Германии становилось все более тревожным фактом для Франции, в то время как она не могла уже рассчитывать на союзников в лице России и США, а англий­ская поддержка была также под вопросом, поскольку Великобританию занимали проблемы собственной империи. Франция старалась удержать плоды своей победы, вступив в союз с Бельгией, Польшей и Чехосло­вакией, которым также угрожало усиление Германии.

 

Усиление фашизма

 

В середине 20-х годов казалось, что международная обстановка стабилизировалась. Причиной тому стал прежде всего экономический подъем и очевидное ослабление конфликта между Францией и Герма­нией. Лига наций была на вершине своего престижа. Конференция о всеобщем разоружении готовилась под ее руководством. Все важней­шие страны, за исключением Соединенных Штатов, установили дипло­матические отношения с советским правительством (США сделали это после того, как Ф. Рузвельт в 1933 г. стал президентом). Италия, каза­лось, примирилась со своей послевоенной ролью, а Япония действовала осторожно, отдавая предпочтение развитию торговли с зарубежными странами взамен империалистическим авантюрам.

 

Крах Нью-Йоркской фондовой биржи в октябре 1929 г. неожиданно положил конец общему оптимизму. Влияние этого краха распространя­лось подобно цепной реакции на другие индустриальные страны, и прежде всего на Европу. Депрессия разрушила все, на чем были осно­ваны в предыдущие годы устойчивое развитие экономики, благосостоя­ние и международное сотрудничество. Тревога и отчаяние сменили оптимизм в настроениях людей.

 

Великая депрессия потрясла основу международной системы. Воз­можности неудовлетворенных стран реализовать свои цели значительно увеличились. Демократии Запада столкнулись с крупными внутренними проблемами, на борьбу с которыми ушли годы. Но это, в свою очередь, усилило существовавшее понимание необходимости проведения жест­кой политики укрепления своей безопасности. Соединенные Штаты возвратились к изоляционизму, а Франция искала укрытия за линией Мажино. Депрессия в Японии привела к трудностям, которые спо­собствовали усилению влияния крайних националистических и мили­таристских кругов. Они устранили из правительства осторожных кон­серваторов, что вновь привело Японию на путь империалистической политики, о чем свидетельствует оккупация ею Маньчжурии в 1931 г. В Европе депрессия означала усиление фашистских движений, герман­ских реваншистских настроений, что в конечном итоге привело к власти Гитлера 3.

 

Питательной средой фашизма был кризис в экономике и обществе. Во времена процветания и стабильного развития общества он не имел шансов привлечь массы сторонников. Фашистские движения в отдель­ных странах в некоторой степени различались по своим целям и харак­теру. Однако база для фашизма была везде, где чувствовалась неуве­ренность в обществе, особенно внутри среднего класса. Это было дви­жение отчаявшихся масс. Фашизм снабжал их простыми объяснения­ми создавшегося положения и указывал на виновников – "козлов отпущения".

 

Сторонники фашизма представляли себя силой, противостоящей коммунизму. Всегда и везде их ненависть направлялась против комму­нистов и социал-демократов. Но они также презирали капиталистов, либералов и ревизионистов, подчеркивая свое классовое отличие.

 

Фашистские идеи получили наибольшую поддержку среди неудов­летворенных наций, которые испытали на себе после окончания первой мировой войны национальное унижение. Фашизм укреплял их само­уверенность и указывал путь к реваншу. Согласно фашистской идео­логии, насилие являлось естественной частью человеческой жизни. Оно служило также и средством международной политики без каких-либо ограничений. В своем большинстве фашистские движения руководство­вались программами империалистической экспансии. В тех странах, где фашистам удавалось придти к власти, устанавливались тоталитарные и милитаристские режимы, внешняя политика которых служила дости­жению империалистических целей путем захватнических войн 4.

 

Основа мышления А. Гитлера лежала в плоскости вульгарного со­циал-дарвинизма начала века. Насилие и борьба диктовали всю поли­тику, и в первую очередь в отношениях между народами, государства­ми и расами 5. Гитлер рассматривал мировую историю как результат расовой борьбы, которая в конце концов являлась для него объясне­нием феномена международной политики. Немцы были на одном полю­се, славяне – на другом. "По мнению Гитлера, – пишет А. Буллок, -немцы были высшими существами, высшими, по сравнению с народами Восточной Европы, а пропасть, которая отделяла их от славян и еще больше от евреев, базировалась не на культурных или историчес­ких особенностях, а на врожденных биологических различиях. Они были существами другого рода, вовсе не членами человеческой расы, а низшими существами, что касалось славян, и паразитами, кото­рые грабили и разрушали человеческие существа, в отношении евреев" 6.

 

Другим принципом внешней политики Гитлера была доктрина жиз­ненного пространства: для того, чтобы быть великой державой, Герма­ния нуждалась в жизненном пространстве, сельскохозяйственных терри­ториях для увеличения народонаселения и создания своего рода защиты от торговой блокады, которая привела к поражению Германии в первой мировой войне. Новое жизненное пространство, которое можно было найти в Европе, располагалось, по Гитлеру, в России. Евреи и больше­вики были тождественными понятиями для Гитлера. Таким образом, расовая идеология и доктрина жизненного пространства слились воеди­но по отношению к Советскому Союзу. Не считая некоторых поворо­тов в событиях, которые были продиктованы тактическими соображе­ниями, главное во внешней политике Гитлера с тех пор, как он стал рейхсканцлером, было направлено на подготовку войны против Совет­ского Союза 7.

 

Нацистские планы никогда не формулировались в одном специаль­ном документе, но заключенные в отрывках, разбросанных в различ­ных речах, разговорах и декларациях, они были неограничены и в сущности заключались в порабощении или подчинении всего мира гер­манскому диктату. Гитлер считал Францию первым объектом экспан­сии. Так называемое "ядро" империи (Германия, Австрия, Чехослова­кия и часть Польши) должно было управлять балтийским регионом, остатком Польши, Финляндией, Венгрией, Сербией, Хорватией, Румы­нией, югом России и кавказскими государствами. Далее следовала очередь за другими континентами. "Мы создадим новую Германию в Бразилии, – провозгласил Гитлер. – Аргентина и Боливия могут быть легко объединены". Голландская Индия (Индонезия) и Новая Гвинея должны быть отобраны у Британии. Сама Британия – "конченная стра­на", ее колонии, так же как и французские (вся Африка) будут пе­реданы в руки Германии. Мексика станет германской. США "агони­зируют", они "никогда не вступят в Европейскую войну". "Только национал-социалистская идеология может освободить американский на­род от клики эксплуататоров", – заявлял он.

 

Враждебность к социализму, существовавшая на Западе, и к либе­ральной демократии – в Кремле была основной причиной, которая, про­являясь в различных формах, воспрепятствовала достижению каких-либо соглашений между СССР и западными демократиями, либо сделала эти соглашения бесплодными.

 

Достижение гегемонии в Европе и завоевание жизненного про­странства на Востоке было целью, реализовать которую было невоз­можно без войны. Все основные акции национал-социалистской дикта­торской системы могут быть рассмотрены как подготовка к мировой войне, касались ли они внешней, внутренней, экономической или социа­льной политики, либо были направлены непосредственно на военные приготовления. Диктатура оправдывалась необходимостью уничтоже­ния "раковой опухоли" – демократии; задача внешней политики заключалась в том, чтобы скрыть военные приготовления от внимания других стран 8.

 

В своей внешней политике Гитлер очень гибко использовал предо­ставившиеся возможности, умело прикрывая свои истинные намерения искусной пропагандой. После прихода к власти он не распространялся на публике о своих завоевательных планах; вместо этого объяснял, что по отношению к Германии была допущена несправедливость, которую следует исправить. Он указывал на роль Германии как защитницы Европы от "азиатского большевизма" и призывал следовать принципам национализма.

 

Крушение системы коллективной безопасности

 

Вскоре после того, как национал-социалисты пришли к власти, дипломатическая инициатива в Европе перешла к Германии. Она поки­нула конференцию по разоружению, вышла из Лиги наций и подписала пакт о ненападении с Польшей, который обезопасил ее с востока, пока оборона еще была слабой. Однако вскоре для всех стали очевидны тревожные симптомы: преследования евреев и политических оппонен­тов в Германии, угроза независимости Австрии и, что самое важное -быстрое восстановление германской мощи. Вопрос о причинах возник­новения второй мировой войны есть прежде всего вопрос о том, почему остальные державы не предприняли необходимых действий, чтобы не допустить господства Германии в Европе еще тогда, когда можно было избежать большой войны. В поисках ответа на этот вопрос нам следует учесть тот факт, что европейские державы имели неодинако­вые и частично противоречивые интересы и цели, чем Гитлер и смог воспользоваться. Демократические правительства западных держав – Франции и Англии были не склонны начинать военные акции, которые могли бы потрясти их экономику, которые не одобрили бы избира­тели и которые в конце концов не могли разрешить успешно все проблемы. В дальнейшем в Париже и Лондоне мнения о том, как относиться к возрождению Германии, были совершенно различными. В то время как Франция все еще предпочитала вступить в альянс против Германии, Англия стремилась к прямым переговорам с ней, чтобы избежать раздела Европы на две силовые группировки, противо­стоящие друг другу.

 

Оказалось, что в Москве опасность национал-социализма поняли скорее и яснее, чем где бы то ни было. После прихода Гитлера к власти отношения между Германией и Советским Союзом быстро ухудшались. Советское правительство вступило в Лигу наций и выразило свою готовность принять участие в поддержании системы коллективной безопасности. Однако Лондон особенно неохотно шел на сближение с Советским Союзом, и Британия подозревала существова­ние скрытых намерений у советского режима. Когда Франция была вынуждена сделать выбор между Англией и Советским Союзом, она выбрала первую, в результате чего пакт о взаимопомощи, подписанный в мае 1935 г. ею с СССР фактически остался пустой бумажкой.

 

Италия была обеспокоена угрозой, нависшей над Австрией, и в основном поэтому до весны 1935 г. оставалась среди тех государств, которые выступали против усиления мощи Германии. Обострение на­пряженности между Францией и Германией способствовало, однако, укреплению позиций Италии, и Б. Муссолини решил воспользоваться ситуацией, чтобы развязать войну в Абиссинии (Эфиопии). Но за­падные державы не смирились с оккупацией Абиссинии только ради того, чтобы удержать Италию в рядах антигерманского фронта. Лига наций объявила Италию агрессором и под влиянием Англии начала применять против нее санкции. Но западные державы не хотели вступать в войну против Италии либо разорвать с ней отношения раз и г навсегда. Санкции оказались неэффективными и не смогли остановить Италию. Окончательным результатом войны в Абиссинии стала полная победа Муссолини и тяжелое поражение Лиги наций и Англии, что серьезно нарушило отношения между Италией и западными державами и послужило причиной сближения Италии и Германии.

 

Все это усилило позиции Германии до такой степени, что в марте 1936 г. Гитлер послал войска в Рейнскую область, которая имела статус демилитаризованной зоны, что было зафиксировано Версальским и Локарнским договорами в 1925 г. Франция, выразив свой протест, тем не менее примирилась с этим. Оккупация Рейнской области означала капитуляцию Франции и в стратегическом и психологическом отноше­нии. Остается фактом, что в сложившейся ситуации Франция потеряла последний шанс оказать нажим на Германию военными средствами. Это также свидетельствовало о том, что у Франции недоставало силы воли, необходимой для сохранения той благоприятной обстановки, в которой она находилась. В последующие годы Франция в основном довольствовалась пассивной ролью, следуя в фарватере английской политики 9.

 

Война в Абиссинии и оккупация Рейнской области изменили соотно­шение сил в Европе до такой степени, что вполне в данном случае можно использовать термин "дипломатическая революция". Германия вышла из изоляции. Создание "оси Рим-Берлин" и подписание "Антикоминтерновского пакта" между Германией и Японией в ноябре 1936 г. (Италия присоединилась годом позже) продемонстрировали сотрудни­чество трех недовольных держав, хотя они не представляли собой сою­за в подлинном значения этого слова. Гражданская война в Испании еще более сблизила Германию и Италию, а также ясно демонстрирова­ла конфликт между Англией и Советским Союзом в мировой поли­тике 10.

 

Военный мятеж, поднятый Ф. Франко в июле 1936 г., принес войну в Европу. Наступление японцев в Китае послужило началом второй мировой войны в Азии. Столкновение между японскими и китайски­ми войсками вблизи Пекина в июле 1937 г. быстро переросло в пол­номасштабную войну. К 1939 г. японцы захватили большую террито­рию в Северном и Центральном Китае, а также и самые важные пор­ты в Южном Китае, игнорируя интересы других великих держав в Китае.

 

Источники кризисов в Центральной Европе, Средиземноморье и Восточной Азии не были изолированными явлениями. Фактически без координации своей внешней политики Германия, Италия и Япония создавали друг другу все более благоприятные условия для того, чтобы бросить вызов Англии и Франции. Советский Союз не мог оставаться безучастным к возрастающей силе Японии. Протяженность его границ в Азии составляла 8 тыс. км, тогда как в Европе – 2 тыс. 400 км. В конце лета 1939 г., когда напряженность в Европе достигла своей наивысшей точки, СССР и Япония вступили в прямой вооруженный конфликт в Монголии.

 

Стремление Соединенных Штатов следовать политике нейтрали­тета укреплялось по мере того, как угроза войны в Европе и Азии возрастала. В основе этой политики лежал общепринятый взгляд американцев на то, что участие США в первой мировой войне было ошибкой и что эта ошибка не должна повториться снова. В 1935-1937 гг. конгресс принял несколько законов о нейтралитете, которые, хотелось верить, упреждали вовлечение страны в большую войну. Хотя президент Рузвельт проявлял все возрастающее беспо­койство по поводу политики Германии и Японии. С 1937 г. позиция большинства членов конгресса, а также общественное мнение удер­живали Соединенные Штаты от более активной роли в мировой политике 11.

 

В начале 30-х годов среди малых стран Европы существовала уве­ренность в гарантиях безопасности, провозглашенных Лигой наций. Выход Японии и Германии из Лиги в 1933 г. и присоединение к ней Советского Союза в следующем году изменили политику этой органи­зации. Она стремилась достичь умиротворения конфликтующих сторон и укрепить коллективную безопасность. Война в Абиссинии подвергла Лигу наций решающему испытанию. Провал политики санкций стал для нее тем ударом, от которого она уже никогда не оправилась. Малые страны, которые поддержали санкции, обнаружили, что членство в Лиге наций фактически не увеличивает степень их безопасности, а даже, напротив, подвергает неожиданному риску. Семь малых стран – Голландия, Бельгия, Люксембург, Дания, Норвегия, Швеция и Финляндия, другими словами, страны, подписавшие договор в Осло, заявили, что они не считают себя связанными со статьей о санкциях Устава Лиги наций в изменившихся условиях и в будущем будут рассматривать свое участие в санкциях в каждом конкретном случае. Четыре северные страны сблизились друг с другом на основе общего понимания политики нейтралитета. Финляндия, так же как и Швеция, начала усиливать свою оборону для того, чтобы обеспечить свой нейтралитет в мире, который становился все более нестабильным и втягивался в гонку вооружений 12.

 

Гонка вооружений

 

Интенсивное военное строительство Германии, развернувшееся с середины 30-х годов, все более радикально влияло на ситуацию в Европе, нарушая существующий баланс сил. В 1933 г. Германия была одной из самых слабых стран в Европе с военной точки зрения. За шесть лет она превратилась в одну из самых грозных военных сил на континенте. Еще в последние годы Веймарской республики военное руководство готовилось увеличить численность армии за пределы 100 тыс. человек, что разрешалось Версальским договором. Это было в то время, когда уже имелись необходимые предпосылки для перевооружения. Приход национал-социалистов к власти создал политические условия для этого. Когда Гитлер стал рейхсканцлером, он сразу объявил своей задачей "восстановление обороноспособности страны". В декабре 1933 г. он решил утроить численность армии мирного време­ни. В марте 1935 г. Германия открыто нарушила условия Версальского договора о разоружении, установив всеобщую воинскую повинность и объявив о создании вермахта из 36 дивизий. Однако вскоре и эти рамки оказались превзойдены, и к августу 1936 г. была поставлена новая цель: создать армию из 44 дивизий в мирное время и сухопутную армию численностью в 2 млн. 400 тыс. человек к началу войны. На основе научных исследований, технических ноу-хау и промышленного потенциала страны, невзирая на государственные расходы, руководство Германии превратило свою армию в инструмент, способный вести наступательную войну, которая, несмотря на некоторые недостатки, вызванные интенсивным ростом, была лучше организована, вооружена и обучена, чем армии других европейских государств. Соседние страны особенно приводили в ужас быстрый рост и высокий технический уро­вень германских военно-воздушных сил. Флот, напротив, имел неболь­шой тоннаж, пока Гитлер не обнаружил, что Великобритания станет его главным противником 13. После этого, в 1938 г., он распорядился начать мощное строительство военно-морского флота. Осенью 1939 г. Германия смогла мобилизовать сухопутную армию в 103 дивизии. Однако ахиллесовой пятой Германии оставалась военная экономика. Она в основном зависела от импорта большого количества сырья и жидкого топлива, необходимого для ведения войны 14.

 

Франция и Англия включались в гонку вооружений неохотно и относительно медленно. После первой мировой войны Франция содер­жала большую сухопутную армию и имела большие обученные резер­вы. Осенью 1939 г. она могла выставить 88 дивизий. Была построена линия Мажино, чрезвычайно дорогая система фортификаций для того, чтобы обезопасить восточные границы и уменьшить потери французов в случае войны. Мысли французских военачальников всецело кон­центрировались на обороне, и войска оказались не обучены, не осна­щены для наступательной войны. Вооружение сухопутной армии час­тично устарело. Французский флот был мощный и современный, но строительству военно-воздушных сил не уделялось должного внимания. Когда правительство начало осуществлять программу такого строительства в 1936 г., производственные возможности Франции не могли достичь уровня военного производства Германии 15.

 

Козырной картой Англии был могущественный военно-морской флот, хотя многие корабли уже начинали устаревать. Английские сухо­путные силы состояли из призывников, обученные резервы отсутство­вали. Главная задача британской армии состояла в защите империи. Большая часть армии находилась за морем, в основном в Индии и на Среднем Востоке, и не было возможности отправить достаточное ко­личество войск на помощь Франции. В середине 30-х годов Англия начала перевооружаться, прежде всего уделяя внимание противовоздушной обороне. К концу десятилетия производство самолетов быстро возросло и в 1939 г. достигло уровня Германии.

 

Даже потомкам трудно сравнивать военную силу разных стран. Цифры, которыми мы располагаем, часто несопоставимы, в то время как качество является более важным показателем, чем количество. Если судить только по цифрам, то германское превосходство в 1939 г. не было очевидно, за исключением, вероятно, авиации. Качественное превосходство ее вооруженных сил в решающей мере не было значи­тельным до 1940 г. Однако уже в конце 30-х годов многие современ­ники пришли к выводу, что за короткий период времени Германии уда­лось создать мощную, эффективную военную силу, которая превос­ходила то, чем располагали западные государства. Эта оценка оказала большое влияние на принятие политических решений и общественное мнение в других европейских странах.

 

После окончания гражданской войны и иностранной интервенции Советский Союз сократил свои вооруженные силы (РККА) с 5,5 млн. человек до 562 тыс. (в 1924 г.). Военная реформа 1924-1925 гг. преду­сматривала также создание территориальных милицейских формирова­ний, что имело своей целью уменьшить военные расходы и восстано­вить разрушенную экономику. "Если бы мы имели выбор между регу­лярной армией в 1,5-2 млн. человек и существующей военной систе­мой, – говорил М.В. Фрунзе, народный комиссар по военным и морским делам, – тогда, конечно, были бы все основания отдать предпочтение первому варианту. Но мы не имели такого выбора" 16. В конце 20-х го­дов в связи с нарастанием военной угрозы на Западе и особенно на Дальнем Востоке, а также благодаря определенной экономической стабилизации СССР включился совместно с другими странами в гонку вооружений.

 

После установления в Германии нацистского режима укрепление вооруженных сил и увеличение выпуска военной продукции стало доминирующим элементом в советской военной политике. В 1930-1931 гг. оборонная промышленность произвела 1911 артиллерийских орудий, а в 1939 г. их выпуск увеличился до 12 687; производство винтовок за тот же период повысилось с 174 тыс. до 1 млн. 174 тыс.; пулеметов – с 40 982 до 74 567. Авиационная промышленность, которая давала 860 самолетов в 1930-1931 гг., произвела в 1938 г. 5469 машин, вклю­чая 2 тыс. бомбардировщиков. Танковая промышленность за тот же период увеличила выпуск танков с 740 до 2271 в год. Количественный результат впечатлял, но качество многих типов вооружения было не­удовлетворительным. Изменялась система призыва в армию – со сме­шанной (регулярно-милиционной) к регулярной. К 1 января 1938 г. силы Красной Армии возросли в три раза – до 1 513 400 человек.

 

В соответствии с точкой зрения советского политического и воен­ного руководства того времени основными потенциальными противни­ками были: Германия – на западе, Япония – на востоке (главная уг­роза), Турция – на юге и Финляндия – на севере. Создание антисо­ветской коалиции, империалистических держав считалось реальным и самым опасным вариантом. Военная доктрина переоценивала силу РККА, будучи ориентированной на быстрый и полный разгром против­ника на его собственной территории при активной классовой поддержке СССР трудящимися в других странах.

 

Путь к войне

 

Решения, которые привели ко второй мировой войне, принимались в Берлине, Лондоне и Москве. Это была война Гитлера, который начал ее преднамеренно, поскольку его цели иначе не могли быть достигну­ты. Долгое время он надеялся на то, что Англия согласится предоста­вить ему свободу действий на Востоке. В этом случае Германия позво­лила бы Англии сохранить ее империю. Он не извлек урока истории, который гласил, что сохранение баланса сил на европейском континенте было центральной задачей британской политики на протяжении всей современной истории. Если бы Восточная Европа оказалась под контролем Германии, это означало бы резкое изменение соотношения сил, чего не могла допустить Англия. После того, как его надежды не оправдались, Гитлер начал рассматривать Англию как своего главного противника. Его речь в рейхстаге от 5 ноября 1937 г., помимо решимости использовать силу для завоевания жизненного пространства, свидетельствовала о том, что он отныне считает Англию и Францию "заклятыми врагами" Германии 17.

 

Англия и Франция противились обострению отношений с Германией или Италией, угрожавшему войной. В 30-х годах определение, содержавшееся в меморандуме, подготовленном английским министерством иностранных дел в 1926 г., довольно точно отражало существо их политики: "У нас нет ни территориальных амбиций, ни желания что-либо приобретать. Мы получили все, что хотели, – возможно, даже больше. Наша единственная цель – удержать то, что мы имеем, и жить в мире... Что бы ни случилось в результате нарушения мира, мы проиграем" 18. По этой причине Великобритания и Франция предпочита­ли решать проблемы путем переговоров, которые бы удовлетворили требования Германии и Италии. В основе такой политики умиротворения, помимо искреннего и глубоко укоренившегося отвращения к войне, лежали экономические и стратегические интересы западных государств. Францию, разрываемую идеологическими конфликтами, будто парализовало, когда она увидела, как ее восточный сосед, разгром которого был достигнут такой огромной ценой в первой мировой войне, становится более устрашающим, чем ранее. Франция все еще надеялась защитить себя с помощью Англии. Её союзники в Восточной Европе в конечном итоге должны были полагаться на собственные силы.

 

Великобритания должна была защищать богатую, но чрезвычайно уязвимую империю. Теперь против нее направлялись вызывающие действия Муссолини на Средиземноморье. Наступление Японии угрожало статусу Британской империи на Дальнем Востоке. Индия и Средний Восток бурлили. У Великобритании было много конкурентов и не хва­тало сил, чтобы противостоять всем им одновременно. Ей приходилось действовать в нескольких направлениях. Стоявшие у власти консерва­торы относились к Германии с некоторым пониманием даже после того, как Гитлер пришел к власти – ведь национал-социализм был, помимо всего, контрсилой коммунизму и Советскому Союзу. Позднее перевооружение Германии, особенно развитие ее военно-воздушных сил, вызвало растущее беспокойство среди англичан. Ла-Манш уже не мог обеспечить защиту британских островов от противника. Все пони­мали, что гонка вооружений будет тяжелым испытанием для англий­ской экономики. Война могла означать банкротство и конец империи 19.

 

Политика умиротворения западных государств позволила Гитлеру сделать Германию настолько сильной, что она смогла начать большую войну и почти выиграть ее. Главная ошибка состояла в предположении, что Гитлер удовлетворится ограниченными уступками. Аншлюс Авст­рии в марте 1938 г. и раздел Чехословакии на Мюнхенской конферен­ции в конце сентября этого же года резко изменили расстановку сил в Европе в пользу Германии. Но в то же время Мюнхенское соглашение явилось пределом умиротворения. Сохранить мир любой ценой никогда не было целью политики умиротворения 20. Зимой 1938/39 г. английское правительство утратило веру в возможность достижения взаимопонима­ния с Германией и готовилось к сопротивлению 21. Немецкая оккупация Праги в марте 1939 г. стала последним событием, которое убедило англичан в том, что Гитлеру нельзя доверять и что единственной альтернативой является сопротивление завоевательным планам Герма­нии.

 

Теперь Великобритания приступила к созданию контрсилы Герма­нии в Восточной Европе, где ранее избегала вмешательства. Через две недели после оккупации Праги она объявила о своих гарантиях Польше 22. Целью этого поспешного решения было удержать Герма­нию от захвата Польши. Гитлера это, однако, не остановило. После того, как Польша отказалась играть роль германского сателлита, Гит­лер распорядился начать приготовления к нападению на эту страну, чем достигалось устранение польской угрозы немецкому тылу и рас­ширение жизненного пространства Германии на востоке. На сей раз Гитлер хотел войны и не желал компромиссов, даже Мюнхенского типа 23.

 

Единственной силой, способной остановить Германию, мог стать союз между Великобританией, Францией и Советским Союзом, кото­рый вынудил бы ее вести войну на два фронта. Но снова Гитлеру был дан шанс использовать противоречивые цели других стран.

 

В Лондоне и Париже придерживались мнения, что только союз трех великих держав вынудит Гитлера отказаться от нападения 24. Сталин вынужден был считаться с тем, что Германия совершит нападе­ние на Советский Союз, которому придется вынести всю основную тяжесть войны против нее.

 

Переговоры трех держав продвигались медленно, в особенности из-за подозрительности Лондона относительно намерений советского правительства. Другая причина заключалась в том, что Польша и другие страны Восточной Европы категорически отказывались предо­ставить свои территории советским войскам в войне против Германии. Позиция советского правительства на переговорах была достаточно сильной. В Москве подозревали, что западные державы только и стре­мились подтолкнуть Советский Союз к войне с Германией. СССР также не отказывался от принципа, согласно которому три великие державы должны были оказать помощь его соседям в случае нападения на них Германии даже против их собственной воли.

 

Приняв решение напасть на Польшу, Гитлер заблаговременно поставил цель добиться ее изоляции. Он понимал, что преуспеет в этом, если сможет достичь соглашения с Советским Союзом. Перегово­ры велись одновременно между Германией и СССР, с одной стороны, и между Англией, Францией и Советским Союзом – с другой. Германия взяла на себя инициативу, и Москве нужно было только ждать ее пред­ложений 25. 2 августа министр иностранных дел фон Риббентроп объяс­нил советскому поверенному в делах в Берлине, что нет ни единой проблемы между Балтийским и Черным морями, которая не могла бы быть разрешена между Германией и Советским Союзом 26. До послед­ней минуты переговоры велись также между Лондоном и Берлином. Однако Англия ничего не могла предложить Германии. Доверие к ее внешней политике было теперь поставлено на карту, и она не желала требовать уступок от Варшавы, которая упорно отказывалась обсуж­дать с Германией проблему Данцига и польского коридора 27.

 

Когда Сталин подписывал пакт о ненападении с Германией 23 ав­густа, он прежде всего имел в виду обеспечение безопасности своей страны. С точки зрения советского правительства предложения Герма­нии были гораздо лучше, чем предложения западных держав, так как они давали Советскому Союзу возможность остаться в стороне от войны и отодвинуть свои оборонительные рубежи на сотни километров на запад. Этот договор также давал возможность Гитлеру начать войну. После того, как переговоры между тремя великими державами зашли в тупик, западные страны были лишены возможности остановить Гитлера. Гитлер надеялся, что его договор о ненападении с Москвой заставит Англию и Францию оставить Польшу без помощи.

 

Западные державы, однако, нашли в себе силы не примириться со значительным изменением соотношения сил в Европе в результате поражения Польши. После того, как 1 сентября 1939 г. Германия вторглась в Польшу, Англия и Франция объявили ей войну как бы в знак уважения гарантий, которые были даны Польше, а в действи­тельности для того, чтобы предотвратить господство Германии в Европе от Рейна до Черного моря 28.

 

1     Vehviläinen O. Kansainvälisen järjestelmän kriisi // Kansakunta sodassa / Toini. S. Hietanen. Hels., 1989. Osa 1. S. 12-13.

2     Vehviläinen O. Kansalaissosialistinen Saksa ja Neuvostoliitto, 1933-1934. Porvoo; Hels.. 1966. S. 33^10.

3     Bell P.M.H. The Origins of the Second World War in Europe. L., 1986. '" P. 128-146.

4     Ibid. P. 51-90: Kühnl R. Liberalismista fasismiin: porvarillisen vallan muodot. Jyväskylä, 1973. S. 91-217.

5     Messerschmidt M. Aussenpolitik und Kriegsvorbereitung // Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Stuttgart. 1979. Bd. 1. S. 535-539.

6     Буллок Л. Гитлер и Сталин: жизнь и власть: Пер. с англ. Cмоленск. 1994. С. 379

7     Hillgruber A. Kriegsziele und Strategien der grossen Mächte // Der Zweite Weltkrieg, 1939-1945. Stuttgart, 1982. S. 12.

8     Vogelsang Т. Neue Dokumente zur Geschichte der Reichswehr, 1930-1933 // Vierteljhareshefte zur Zeitgeschichte. 1954. 11. 2. S. 434-435.

9     Bell P.M.H. Op. cit. P. 204-224.

10   Hildebrand K. Krieg im Frieden und Frieden im Krieg // Der Zweite Weltkrieg: Analysen, Grundzüge, Forschungsbilan. / Hrsg. von W. Michalka. München, 1989. S. 3I-34.

11   UillgruherA. Op. eil. S. 22-24.

12   Kaukiainen L. Smastater i världskrisens skugga. Säkernetsfragan i den offentliga debatten i Sverige. Finland och Danmark Oktober 1937 – november 1938. Hels., 1980. S. 24-38.

13   Deist W. Die Aufrüstung der Wehrmacht // Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. I. S. 371-532.

14   Volkmann H.-E. Die NS-Wirtschaft in Vorbereitung des Krieges // Ibid. S. 349-368.

15   Hell P.M. //. Op. cit. P. 163-184; Rzheshevsky О. Europe, 1939: Was War Inevitable? Moscow, 1989. P. 123-124.

16   Фрунзе М.В. Собр. соч. М.; Л.. 1927. Т. 3. С. 289.

17   Akten zur deutschen auswärtigen Politik, 1918-1945. Ser. D. Baden-Baden, 1959. Bd. VI. S.
19. (Далее: ADAP).

18   Kennedy P. The Realities Behind Diplomacy: Background Influences on British External Policy, 1865-1980. Glasgow, 1981. P. 256.

19   Bell P.M.H. Op. cit. P. 222-224; Hillgruber A. Op. cit. S. 14-15.

20   Bell P.MM. Op. cit. P. 247.

21   Watt D.C. How War Came: The Immediate Origins of the Second World War, 1938-1939. N.Y. 1989. P. 99-108.

22   Ibid. P. 186.

23   Messerschmidt M. Op. cit. S. 178, 309.

24   Bell P.M.N. Op. cit. P. 256-257; Watt D.C. Op. cit. P. 178, 309.

25   Fleischauer J. Die sowjetische Aussenpolitik und die Genese des Hitler-Stalin-Paktes // Vom Hitler-Stalin-Pakt bis zum "Unternehmen Barbarossa" / Hrsg. von B. Wegner. München, 1991. S. 27-28.

26   ADAP, 1918-1945. Ser. D. Bd. VI. S. 760.

27   Watt D.C. Op. cit. P. 540-543.

28   Vehviläinen O. Kansainvälisen järjestelmän kriisi. S. 23.

 

 

ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС СССР

 

© А.О. Чубарьян

 

Внешняя политика СССР в 30-е годы определялась особенностями внутреннего развития страны, международной обстановкой и специфи­кой отношений с соседними государствами. Применительно к советско-финским отношениям следует обратить внимание прежде всего на европейское направление советской внешней политики.

 

В общем плане советская международная политика продолжала находиться в зависимости от курса на мировую революцию. Идея победы социализма в мировом или по крайней мере в европейском масштабе, взятая В.И. Лениным на вооружение сразу же после победы Октябрьской революции, сохранялась как линия советского руковод­ства, хотя, разумеется, претерпевала существенные перемены в мето­дах и формах реализации. Стабилизация капитализма и отлив рево­люционной волны снимали с повестки дня вопрос о непосредственном революционном взрыве в странах Запада.

 

На первый план выдвигалась идея поддержки коммунистических партий в западных странах, стремление ослабить капиталистический мир, в частности, в европейском регионе. Важнейшим инструментом в проведении этого курса был Коминтерн, фактически выполнявший функции международного отдела коммунистической партии Советского Союза. Долгие годы Коминтерн нацеливал коммунистические партии стран Западной Европы не только на борьбу с буржуазно-консерва­тивными правительствами, но и социал-демократическими кругами, которые порой представлялись главными врагами и угрозой коммуни­стическому движению. Подобная политика была отражением стали­низма, его принципиальной сущности и основных установок.

 

Сталин и его окружение готовы были рассматривать СССР как часть европейской системы, но соглашались использовать опыт истори­ческого развития Европы, ее политической и общественной мысли лишь в рамках того, что, по их мнению, соответствовало революцион­но-демократическим, и прежде всего социалистическим взглядам и уто­пиям. Лозунг "Соединенных Штатов Европы" трактовался как реак­ционный, империалистический и антисоветский. Р. Куденхов-Калерги, один из наиболее активных сторонников европейского единства, вплоть до самого последнего времени изображался как проповедник буржуаз­ных реакционных мыслей и теорий.

 

Сталин в принципе отвергал и резко осуждал весьма популярные на Западе в 30-е годы пацифизм и пацифистскую идеологию за их бур­жуазный характер, за классовую ограниченность. Естественная для государства линия защиты национальных интересов Советского Союза в сочетании с идеей революционного мессианства создавали теорети­ческий фундамент советской внешней политики. На различных этапах те или иные ее компоненты выходили на первый план, но в целом все они постоянно оставались на вооружении советских политиков и идео­логов.

 

Западная и, в частности, европейская общественность в значи­тельном своем большинстве враждебно относилась к СССР. Это было вызвано не только отрицанием социального строя в Советском Союзе, но и беззаконием сталинской системы. Практика преследования инако­мыслия, многочисленные судебные процессы, массовые репрессии и антибуржуазные кампании отталкивали от него европейскую интелли­генцию и широкие слои общественности.

 

Все эти факторы усиливали противостояние СССР и капиталисти­ческих стран Европы, создавая барьеры на пути сотрудничества евро­пейской общественности с Советским Союзом. Подобное развитие со­бытий стимулировало настроения тех в Западной Европе, кто постоян­но настаивал на русской угрозе Европе.

 

Но в середине 30-х годов, когда нацистская угроза стала реальной, были предприняты попытки объединить антифашистские силы Европы. В этой связи необходимо подчеркнуть, что существовала сфера, в которой взаимодействие СССР и буржуазной Европы не только не замедлялось, но возрастало и становилось все более активным. Речь идет о конкретной политике 30-х годов, о проектах европейской без­опасности, которые объективно вовлекали Советский Союз в евро­пейские дела. Россия оставалась великой европейской державой, без которой невозможно было решать любые вопросы европейской поли­тики и жизни. И в этом смысле, отрицая западные ценности, СССР про­должал диалог с Западом, рассматривая себя как неотъемлемую часть европейской жизни и политической борьбы.

 

Такое же положение было и в Западной Европе. Отвергая стали­низм и социалистическую систему, рассматривая ее как глубоко враж­дебную европейской традиции и политической мысли, капиталисти­ческие державы должны были не только учитывать позицию СССР, но и вести с ним дела, активно привлекая его к европейской международно-политической системе. Для западноевропейских стран Совет­ский Союз оставался чрезвычайно важным фактором в рамках этой системы.

 

Приход фашизма к власти в Германии создал качественно новую ситуацию в Европе. Речь шла об ответственности европейцев за судь­бы Европы. Под угрозу были поставлены достижения ее цивилизации и культуры. В связи с этим возникал кардинальный вопрос: удастся ли объединить усилия европейцев под знаменем защиты Европы от фа­шизма, возможно ли создание такого общеевропейского механизма, который помог бы избежать войны, сохранить мир и обеспечить без­опасность Европы. Для того, чтобы решение всех этих проблем стало возможным, требовалась готовность к созданию системы европейской безопасности, которая приобретала в этой ситуации значение важного общеевропейского феномена. Перед лицом фашистской угрозы требо­вался новый взгляд на "игру противоречий", необходимо было осозна­ние общей ответственности европейских государств и народов за сохра­нение мира.

 

Программа германского фашизма предусматривала уничтожение социализма в России и демократического движения, покорение всей Европы, ликвидацию ее народов, не удовлетворявших требованиям ра­совых "теорий" фашистских идеологов. Из теоретических построений и первых практических шагов германского фашизма было видно, что угроза нависла не только над СССР, но и над западноевропейскими демократиями.

 

Гитлер уже в первой после вступления на пост рейхсканцлера пуб­личной речи, произнесенной 2 марта 1933 г. в берлинском дворце спор­та, главное внимание сосредоточил на тезисе о вреде марксизма, диск­редитируя его практикой сталинского тоталитарного режима – нище­той, голодом, массовыми расстрелами. В Москве речь Гитлера не оста­лась без внимания. 5 мая полпред СССР в Германии Л.М. Хинчук за­явил германскому министру иностранных дел К. Нейрату по поручению своего правительства протест "по поводу выпадов германского рейхсканцлера, относящихся к внутренним делам и положению моей стра­ны". Указав на "унизительную и оскорбительную форму" этих выпа­дов, он отметил, что "они не могут быть согласованы с существую­щими отношениями между СССР и Германией"1. К тому времени со­ветская пресса активизировала раскрытие преступных методов, с по­мощью которых нацисты насаждали свою власть, нищенского поло­жения немецких рабочих и миллионов безработных в Германии, пере­живающей экономический кризис. Гитлер, по-видимому, понял, что невыгодно в сложившейся обстановке держать такой курс, и прибег к маневру. 23 марта 1933 г. он заявил в рейхстаге, что "имперское пра­вительство желает поддерживать с Советским Союзом взаимные дружественные отношения". 28 апреля Хинчук посетил Гитлера, сообщив ему о встречном желании правительства СССР развивать дружест­венные отношения с Германией в духе действующих договоров и согла­шений. Хинчук передал Гитлеру предложение, поступившее из Моск­вы, ускорить ратификацию протокола от 31 июля 1931 г. о продлении договора между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. о ненападении и нейтралитете без ограничения его каким-либо сроком 2. Гитлер ответил на это согласием. 5 мая 1933 г. состоялся обмен соответствующими документами о ратификации указанного протокола 3.

 

Однако успокоение в советско-германских отношениях продлилось недолго. 22 июня 1933 г. Хинчуку вновь пришлось вручить германскому правительству ноту протеста по поводу выступления тогдашнего им­перского министра хозяйства А. Хугенберга на Международной экономической конференции в Лондоне с меморандумом. В нем содержалось довольно прозрачное требование, наряду с предоставлением Германии колоний в Африке, дать "энергичной" германской расе возможность приступить к колонизации новых земель в России под предлогом поло­жить там конец начавшемуся после революции процессу внутреннего распада. Этот документ был оценен в Москве как "призыв к войне против СССР"4.

 

Европейские государства должны были противопоставить фашиз­му, предполагавшему их насильственный захват, объединение своих усилий и выработку общих мер безопасности. По мере развития событий становилось все более очевидным, что требовались единые действия, нужна была система взаимодействия, включавшая нефа­шистскую Европу и Советский Союз.

 

Позиция СССР была определена в декабре 1933 г., когда в Народ­ном комиссариате иностранных дел были разработаны следующие предложения, направленные на создание системы коллективной без­опасности в Европе: вступить при наличии необходимых условий в Лигу наций и заключить в рамках этой организации региональное согла­шение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии (Восточ­ный пакт); согласиться на участие в этом соглашении Бельгии, Фран­ции, Чехословакии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии или некоторых из этих стран, но с обязательным участием Франции и Польши; начать переговоры об уточнении обязательств участников будущего соглашения о взаимной защите после разработки его проекта Францией, "являющейся инициатором всего дела"5.

 

В январе 1934 г. B.C. Довгалевский, советский полномочный пред­ставитель во Франции, изложил французскому правительству точку зрения своего правительства на вхождение СССР в Лигу наций и ре­гиональное соглашение о взаимной защите. Французское правительство высказалось против участия в нем Бельгии на том основании, что это ведет к "смешиванию Локарнского договора с другой системой", и вы­разило мнение, что нужно заключить на Востоке Европы "свое Локарно". Затем с французской стороны было предложено включить в региональное соглашение Германию, чтобы избежать упрека с ее сто­роны в стремлении к окружению и не дать Польше, вставшей на путь сближения с Германией, предлога для отказа участвовать в этом соглашении. Французское правительство выразило при этом желание не участвовать прямо в Восточном пакте, а, подписав договор о взаимопомощи с СССР, стать его гарантом 6. 18 мая 1934 г. нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов встретился с назначенным в феврале новым министром иностранных дел Франции Л. Барту и вы­разил согласие с предложениями французского правительства. Затем началась разработка проекта регионального соглашения, который в июне был доработан Барту и Литвиновым и доведен до сведения всех заинтересованных стран, в том числе Англии и Италии. Последние на словах одобрили Восточный пакт.

 

Таким образом, участниками Восточного пакта должны были стать следующие страны Центральной и Восточной Европы: Польша, Чехо­словакия, Германия, Советский Союз, прибалтийские государства и Финляндия. Они обязывались взаимно гарантировать нерушимость границ и оказывать помощь государству-участнику пакта, подвергнув­шемуся нападению, и не оказывать помощи государству-агрессору. Наряду с подписанием Восточного пакта должен был быть подписан еще отдельный договор о взаимной помощи между СССР и Францией. Франция стала гарантом Восточного пакта, а СССР, наравне с Англией и Италией, – гарантом Локарнского пакта 1925 г.

 

Можно было предположить, что нацистская Германия не даст согласия на участие в Восточном пакте, поскольку это означало бы ее отказ от планов агрессии. Так и случилось. В германском меморандуме английскому правительству от 8 сентября 1934 г. было заявлено, что Германия не станет участвовать в новых системах безопасности до тех пор, пока другие державы не будут считать возможным ее равноправие в области вооружения. Негативное отношение к участию в Восточном пакте проявила и Польша, правительство которой 26 января 1934 г. подписало германо-польскую "Декларацию о необращении к силе". И Гитлер, и польский министр иностранных дел Ю. Бек заявля­ли, что Восточный пакт преследует цель "окружить" Германию и "изолировать" Польшу, и заверяли друг друга в решимости "не допу­стить обесценивания германо-польского протокола от 26 января 1934 г. коллективными договорами"7.

 

Тем временем решился вопрос о вступлении СССР в Лигу наций. Совет Лиги на заседании 11 сентября 1934 г. принял решение о том, что Советскому Союзу после вступления в Лигу наций будет предо­ставлено постоянное место в ее Совете 8.

 

В обостряющейся обстановке в Европе важное место занимали вопросы разоружения. Переговоры о разоружении проходили в рамках Лиги наций во второй половине 20-х – начале 30-х годов. Однако после многолетних дискуссий проблема разоружения так и не сдвинулась с места. Наращивание вооружений продолжалось, а в центре Европы фа­шистская Германия создала опасный очаг войны.

 

Известный английский политический деятель Д. Ллойд Джордж дал убийственную характеристику переговорам о разоружении. «Комичес­кая пьеса, – писал он, – в которой разоружение и обеспечение безопас­ности ведут между собой борьбу за первенство, все еще привлекает в женевский театр полный зал зрителей... дебаты продолжаются, причем "красноречивые", "блестящие" и "государственные" речи следуют друг за другом в беспрерывной цепи... Разоружение гонится за обеспечением безопасности; обеспечение безопасности охотится за разоружением, но никогда одно не догоняет другое».

 

В феврале 1933 г. советское правительство вынесло на обсуждение международной конференции по разоружению в Женеве проект декла­рации относительно определения агрессии 9. В нем под определение агрессии подпадали различные действия нападающей стороны, как-то: объявление войны, вступление войск на территорию другого государ­ства без объявления войны, артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки объектов на территории другого государства, высадка морских и воздушных десантов, морская блокада.

 

В июле 1933 г. в беседах между советским полномочным предста­вителем во Франции B.C. Довгалевским и французским министром ино­странных дел Ж. Поль-Бонкуром зародилась идея о целесообразности установить между СССР и Францией более тесные отношения. Осенью они продолжили переговоры на эту тему и пришли к выводу о не­обходимости заключения советско-французского пакта о взаимопомо­щи и создании в Европе системы коллективной безопасности 10. В мае 1935 г. были подписаны договоры СССР с Францией и Чехословакией о взаимной помощи, которые могли бы стать существенными элементами европейской системы безопасности. Активно сотрудничали в этом нап­равлении французский министр Луи Барту, советский нарком М. Лит­винов, югославский король Александр, многие политические и общест­венные деятели различных стран Европы. Проходили многочисленные конференции и встречи.

 

Если говорить о Советском Союзе, то следует отметить, что в результате последних исследований советских ученых становится оче­видным, что Сталин не очень симпатизировал идее коллективной без­опасности, на практике главным сторонником этой идеи был Литвинов. Именно во многом благодаря его стараниям и действиям его фран­цузских коллег намечались контуры системы европейской безопасности.

 

Однако очень скоро проекты безопасности столкнулись с серьез­ными трудностями. На Западе постепенно возобладала политика, полу­чившая печальную известность как линия на умиротворение герман­ского агрессора, состоявшая в том, чтобы канализировать германские планы на Восток.

 

После убийства Барту 11 изменилась ориентация французской поли­тики. Договор с СССР не был подкреплен военной конвенцией, а линия на умиротворение Германии стала преобладать в политике французских правящих кругов. На смену реалистически мыслящим политикам при­шли люди, для которых неприятие СССР было сильнее политической целесообразности. Франция фактически бросила на чашу весов своей политики и судьбы малых стран Европы, находившихся в орбите французского влияния, довольно безучастно взирая на проникновение Германии в традиционно французские сферы.

 

Большое и негативное воздействие как на Францию, так и на всю ситуацию в Европе оказывала политика Англии, которая явилась, по­жалуй, основной движущей силой политики умиротворения. Она была менее заинтересована в интегрированной Европе. Европейские тенден­ции и настроения всегда были не особенно популярны в Англии. Общая линия ее политики не изменилась и тогда, когда Германия перешла от слов к делу. Но логикой событий Англия втянулась в европейские дела более активно, чем, видимо, ожидали ее политические лидеры.

 

Тем временем Германия вместе с фашистской Италией усилили реализацию своей агрессивной программы. В ночь на 3 октября 1935 г. без объявления войны итальянские войска вторглись в Эфиопию. Гер­мания, не являвшаяся членом Лиги наций, открыто оказывала эконо­мическую поддержку Италии. Эфиопия была захвачена и в начале мая 1936 г. ликвидирована как государство. А Лига наций оказалась неспо­собной защитить Эфиопию и отстоять право на свободу и незави­симость одного из своих участников, что имело непоправимые послед­ствия.

 

7 марта 1936 г. Германия в нарушение Локарнских соглашений ввела свои войска в пограничную с Францией демилитаризованную Рейнскую зону. Французское правительство предложило Совету Лиги наций применить к Германии экономические санкции. Однако это пред­ложение не нашло поддержки ни со стороны Италии, взявшей во время войны с Эфиопией курс на сближение с Германией, ни со стороны Анг­лии, рассчитывавшей, что для его осуществления "нет никакой юриди­ческой базы"12. Совет Лиги наций ограничился лишь констатацией факта нарушения Германией одного из пунктов Версальского договора.

 

17 марта 1936 г. в Совете Лиги наций Литвинов говорил: "Нельзя бороться за коллективную безопасность, не принимая коллективных мер против нарушения международных обязательств. Мы не считаем, однако, такой мерой коллективную капитуляцию перед лицом агрес­сора, перед лицом нарушения договора или коллективное согласие на премирование агрессора путем принятия угодной и выгодной агрессору базы соглашения или других планов"13.

 

Позиция Франции перед лицом германской угрозы в марте 1936 г. существенно ослабила ее международный авторитет. Связанные с нею договорами страны Центральной и Юго-Восточной Европы, убедив­шись, что она не может защитить свои собственные интересы, все более стали склоняться в сторону Германии. Французский дипломат Поль-Бонкур впоследствии сказал по этому поводу: "7 марта 1936 г. – это вторая капитуляция Франции. Первая – не помешали германскому перевооружению. Еще большая капитуляция – потеряли союзников"14.

 

Новую угрозу безопасности в Европе создал начавшийся в июле 1936 г. вооруженный мятеж против правительства Народного фронта в Испании. Как известно, СССР оказал республиканскому правительству Испании помощь кредитами, продовольствием, медикаментами, а так­же поставлял ему военную технику. На стороне республиканской армии участвовали в боевых действиях более двух тысяч советских военно­служащих и бойцы интернациональных бригад из многих стран мира.

 

Помощь Советского Союза показала, что он является противником фашистской Германии, но одновременно она дала новые аргументы и тем, кто расценил участие СССР в испанских событиях как угрозу вооруженного экспорта революции. Этот фактор сыграл немалую роль и в позиции Франции и Англии по отношению к СССР в связи с собы­тиями, развернувшимися в 1938 г. вокруг Австрии и Чехословакии.

 

Опираясь на существовавшие в Австрии нацистские группировки, гитлеровское правительство стало добиваться от австрийского правительства воссоединения Австрии с Германией. 12 марта 1938 г. 200-ты­сячная группировка немецких войск вступила на австрийскую землю. На следующий день был принят закон, объявивший Австрию "немец­кой землей".

 

Относительная устойчивость в Центральной Европе была разру­шена. 17 марта Литвинов от имени советского правительства высту­пил с заявлением, в котором охарактеризовал аншлюс Австрии как "насильственное лишение австрийского народа его политической, эко­номической и культурной независимости", предупредив, что следующей жертвой нацистской агрессии в первую очередь может оказаться Че­хословакия, а затем и другие европейские страны. Литвинов сообщил, что советское правительство "готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой войны"15. Но коллективных действий не последовало.

 

В Англии и Франции, как и прежде, недооценивали исходящей от нацистов угрозы для их собственной безопасности. В Москве же такую опасность представляли более реально. Но в Париже, Лондоне и Вашингтоне не прислушивались к таким оценкам, что в немалой сте­пени объяснялось недоверием к кремлевскому руководству, которое выступало против преступного нацистского режима и в то же время прибегало к преступным методам утверждения власти в собственной стране. Именно на начало 1938 г. в СССР пришелся апогей сталинских репрессий. 2-13 марта 1938 г., когда решался вопрос о дальнейшей судьбе Австрии, в Москве Сталиным и его подручными был разыгран один из показательных процессов с приглашением на него иностранных журналистов и дипломатов против участников мифического "правотроцкистского блока". 13 марта, т.е. в день "включения" Авст­рии в состав Германии, по ложным обвинениям в шпионаже и под­рывной деятельности были вынесены смертные приговоры Н.И. Буха­рину, А.И. Рыкову и др. Эти события воспринимались за рубежом как проявление кризиса советского диктаторского режима, порождали среди общественности буржуазно-демократических стран сомнения в его спо­собности быть надежным партнером в деле обуздания агрессоров.

 

Венцом политики "умиротворения", как известно, стал мюнхенский договор 1938 г., в результате которого Англия и Франция санкциони­ровали захват Чехословакии гитлеровской Германией. События пока­зали, что тогдашние руководители Англии и Франции фактически дали "зеленый свет" поглощению европейских стран фашистскими режи­мами. Они молча восприняли аншлюс Австрии, не препятствовали гер­манскому проникновению во многие страны Юго-Восточной и Цент­ральной Европы, на Балканы, в Средиземноморье и т.д.

 

Общий фон европейской политики оказывал существенное влияние и на советско-финские отношения. В 1937-1938 гг. они характеризо­вались значительной внутренней напряженностью. Со стороны Совет­ского Союза, как показывают советские внешнеполитические доку­менты, проявлялось постоянное беспокойство: во-первых, сохраняю­щимся германским влиянием на политическую и общественную жизнь Финляндии; во-вторых, опасениями в связи с возможным включением Финляндии в союзы или блоки с участием Германии и Англии; в-третьих, периодически возникающими инцидентами на советско-финской границе.

 

В те годы, как известно, явно ухудшались отношения СССР с Анг­лией и Францией, но противоречия с Германией занимали еще главен­ствующее место, и эти тенденции явно сказывались на отношениях СССР с Финляндией. Со своей стороны, финское руководство стре­милось всячески рассеять опасения и беспокойство Москвы, заявляя о своем желании нормализовать и развивать отношения с Советским Союзом. В феврале 1937 г. финский министр иностранных дел Р. Хол­ста посетил Москву, чтобы, как он заявил, рассеять слухи "об обост­рении советско-финских отношений"16. По словам финского министра, его визит в Москву был одобрен всеми политическими партиями Фин­ляндии, а также министром иностранных дел Швеции Сандлером. В беседах с Литвиновым Холсти подчеркивал свое намерение следовать идеям Лиги наций и бороться с прогерманскими настроениями, существовавшими в финском обществе.

 

Характерно, что в ходе переговоров с Холсти Литвинов, под­черкивая желание СССР улучшать и развивать отношения с Финлян­дией, заявлял, что она "предпочитает интимную близость с Германией, Польшей и даже Японией"17. Литвинов прямо указал, что СССР опа­сается, что в случае большой европейской войны Финляндия может оказаться в "противостоящем нам лагере" и что мы принимаем меры предосторожности на финской границе. Литвинов заявил даже, что вся наша страна считает Финляндию нам враждебной. В беседе с советской стороны упоминалось о строительстве немцами в Финляндии аэродро­мов и химического завода.

 

Фактически уже в ходе этого визита обозначались пункты и линии напряженности в отношениях между двумя странами. В дальнейшем советская сторона постоянно возвращалась именно к этим вопросам, а финские представители стремились отрицать прогерманские тенденции и оправдывать или объяснять инциденты на финско-советской границе. И если в первые месяцы после визита Холсти в Москву советские представители в Финляндии заявляли о благоприятных и значительных итогах переговоров в Москве 18, то затем в донесениях советских дипломатов из Хельсинки снова появились тревожные ноты. Возобно­вились инциденты на границе 19.

 

Последующие события показали также, что в Москве параллель­ но с германской "опасностью" все настойчивее отмечали и англий­скую активность. Так, в письме заместителя наркома иностранных дел В.П. Потемкина от 1 июня 1937 г. прямо указывалось на англофиль­ские настроения Холсти и на усиление английской деятельности в прибалтийско-скандинавских делах. Одновременно высказывались опа­сения и по поводу возможного привлечения Финляндии к польским планам (направляемым Англией) создания "санитарного кордона" и антисоветского блока в Прибалтике 20.

 

Таким образом, отношения с Финляндией полностью отражали об щую линию тогдашней политики советского руководства. В условиях сохраняющейся враждебности с Германией и усиливающейся напряженности в отношениях с Англией Москва стремилась ослабить влияние этих держав в Финляндии и активизировать собственные позиции в политике своего северного соседа.

 

Тем временем продолжались инциденты на советско-финской границе. Характерно, что в Москве тщательно фиксировали даже малей­шие нарушения границы со стороны Финляндии и делали немедленные представления финской стороне 21. В ходе контактов с финскими офи­циальными лицами советские представители продолжали обращать внимание на "усилившуюся германскую активность в Финляндии" и на недружественные в отношении СССР публикации в финской печати.

 

4 августа 1937 г. ТАСС сделал специальное заявление об усилении германской активности в Финляндии 22 (речь шла о встрече германской эскадры с финскими судами, о приезде в Финляндию делегации герман­ских "учителей гимнастики", которых советский полпред в сообщении в Москву назвал германскими офицерами, прибывшими для подробного изучения страны и т.п.). Финское правительство, желая, видимо, смяг­чить напряженность, сообщило о переносе визита германской эскадры с Аландских островов в Хельсинки и заявило, что финский флот, за исключением необходимого минимума, не встретится с немцами 23. Со­ветские представители сочли это решение половинчатым и указали финским дипломатам на желание немцев проникнуть для рыболовства в Печенгскую область 24.

 

Эти факты служили явным подтверждением, что напряженность в отношениях между двумя странами продолжала нарастать. Схожая си­туация происходила в 1938 г. Продолжались нарушения границы, сле­довали представления советской стороны 25. Помимо протестов с совет­ской стороны, и финское министерство иностранных дел 20 июля 1938 г. обратило внимание советского полпреда на задержание совет­скими властями финского судна 26. 23 августа с советской стороны по­следовала официальная нота наркоминдела, в которой говорилось о ненормальных условиях работы советских пограничных комиссаров на Карельском перешейке 27.

 

Подписание мюнхенского соглашения в сентябре 1938 г. еще более обострило советское восприятие различных международных событий, в том числе и советско-финских отношений. Что касается Финляндии, то, по сообщениям советского полпреда, мюнхенское соглашение вызвало большое беспокойство в Хельсинки, различные финские деятели высказывали опасения вовлечения своей страны в возможные международ­ные конфликты. Это проявилось, в частности, во время первой же беседы с советским послом нового министра иностранных дел Финлян­дии Э. Эркко, который всячески подчеркивал, что Финляндия стре­мится к укреплению добрососедских отношений и экономических связей между СССР и Финляндией. Он заявил также, что не видит каких-либо спорных принципиальных вопросов между двумя странами, и выразил надежду на то, что имевшие место в прошлом пограничные недоразу­мения в результате уточнения границы будут окончательно устранены и на границе установится порядок, соответствующий странам, нахо­дящимся в добрососедских отношениях. Эта идея была поддержана и советским полпредом 28.

 

Однако развитие событий показало, что источники напряженности в советско-финских отношениях сохранялись. Они были связаны с общим ухудшением международной обстановки, состоянием отношений Советского Союза с Германией и Англией. На это накладывались и непосредственно советско-финские противоречия. СССР стремился обезопасить свои северные границы на случай возникновения большой войны и одновременно пытался решить в свою пользу старые "счеты" и разногласия с Финляндией. При этом в верхних эшелонах власти в Москве, видимо, существовали разные варианты урегулирования со­ветско-финских противоречий. Показателем этого могут служить два документа, недавно обнаруженные в советских архивах.

 

Первый документ от 1 апреля 1938 г. был, вероятно, подготовлен "легальным" руководителем советской внешней разведки в Финляндии Б.А. Рыбкиным, который под фамилией Ярцев числился вторым секретарем посольства СССР в Хельсинки. Он начинается с утвержде­ния, что нынешнее финское правительство не является германо­фильским, что оно стремится к улучшению отношений с СССР и ориентируется на Скандинавию и на нейтралитет. При этом, призна­валось в записке, финское правительство не в состоянии противостоять давлению фашистских элементов и принимать реальные меры против немецкой активности и собственных фашистов. По мнению авторов записки, стремление к улучшению отношений с СССР вызывается у финского правительства опасениями, что наши систематические разоб­лачения немецкого влияния подрывают авторитет Финляндии. На этой основе финское правительство и хочет убедить СССР, что Финляндия не собирается предоставлять свою территорию фашистским агрессорам для войны с СССР. Финляндия, кроме того, заинтересована в серьез­ном развитии торговли с Советским Союзом. В преддверии пред­стоящих выборов (июль 1939 г.) финские руководящие деятели готовы к поискам подходов к Советскому Союзу.

 

Автор документа делает из этого вывод, что создается реальная обстановка для нейтрализации немецкого влияния и вовлечения Фин­ляндии в орбиту интересов Советского Союза, и предлагает следую­щий план действий. Мы даем финнам гарантию неприкосновенности Финляндии в ее теперешних границах; снабжаем ее вооружением и материально-техническими средствами, необходимыми для укрепления тех стратегических пунктов, которые являются наиболее уязвимыми с точки зрения действий германского воздушного и морского флотов, и расширяем торговый оборот (в том числе и в сельскохозяйственной сфере). Взамен мы требуем заключения с Советским Союзом пакта о взаимной помощи, поддержку Финляндией позиций СССР в между­народных вопросах и реальных гарантий военного характера (которые могут быть разработаны НКИД и Генштабом).

 

Далее в документе перечисляются (с характеристиками) лица, с которыми можно было и следовало бы вести переговоры. Среди них были названы премьер-министр А. Каяндер, его секретарь А. Инкиля, министр иностранных дел Холсти, министр обороны Ю. Ниукканен, генерал А. Сихво и начальник административного отдела МИД К. Рантакари. Интересно, что в характеристиках этих лиц упоминались их политические взгляды, настроения и материальное положение. На документе имеются пометки Сталина, из которых наиболее интересно предложение добавить к нашим гарантиям невмешательство во внут­ренние дела Финляндии 29. 7 апреля Рыбкин имел беседу со Сталиным и получил задание провести секретные переговоры с финским руководст­вом, чтобы склонить его к заключению договора о взаимопомощи. Так возникла акция, получившая кодовое название "Дело 7 апреля". Рыбкин вел переговоры с министром иностранных дел Р. Холсти, сменившим его позднее на этом посту В. Таннером и премьер-минист­ром А. Каяндером. Но финская сторона отклонила советские пред­ложения 30.

 

Второй документ относится к июню 1938 г. и представляет собой записку начальника УНКВД по Ленинградской области М.М. Литвина на имя наркома внутренних дел Н.И. Ежова. В ней говорится о том, что ряд существующих между Финляндией и СССР конвенций и соглашений являются для нас крайне невыгодными и дают Финляндии большие преимущества, так как финны засылают к нам свою агентуру, ведут вербовку советских граждан и изучают наши оборонные соору­жения и мероприятия. К числу таких невыгодных соглашений автор записки относил: соглашения между СССР и Финляндией о плавании финляндских торговых судов по р. Неве (из Ладожского озера в Фин­ский залив и обратно) от 1923 г. и 1928 г.; Конвенцию между Советс­ким Союзом и Финляндией о рыбном и тюленьем промысле на Ладожском озере от 1934 г.; Конвенцию об оленях между СССР и Фин­ляндией от 1933 г.; Конвенцию между РСФСР и Финляндией о сплаве лесных материалов от 1922 г. и 1933 г. В записке приводятся примеры действий финских разведывательных кругов.

 

Судя по дальнейшему ходу событий, эта записка была направлена В.М. Молотову, который, очевидно, запросил мнения наркоминдела. Оно также отражено в архиве. Литвинов, подписавший записку нарком­индела, соглашается с возможными невыгодными условиями трех кон­венций, но отмечает, что они связаны с мирным договором с Фин­ляндией и что сейчас мы не сможем добиться от соседей, а тем более от Финляндии согласия на пересмотр мирных договоров. Аннулиро­вание же или нарушение их в одностороннем порядке создало бы для нас такое положение, в серьезности которого Литвин вряд ли отдает себе отчет.

 

Далее Литвинов разбирает подробно и конкретно все последствия односторонних советских действий в отношении Финляндии. Любо­пытно, что наркоминдел ставит под сомнение утверждение о большом количестве нарушений со стороны Финляндии или о диверсиях с ее стороны. Он пишет, что лучше и проще вести переговоры с финской стороной по отдельным пунктам конвенций. По ряду вопросов это уже и делается советскими заинтересованными организациями.

 

На записке Литвинова имеется резолюция В.М. Молотова и А.И. Микояна, предлагающих создать комиссию в составе Н.И. Ежо­ва, М.М. Литвинова, A.A. Жданова и автора записки в НКВД М.М. Литвина и поручить ей дать предложения в течение пяти дней 31. Дальнейшая судьба комиссии неизвестна, но вся история с двумя документами 1938 г. показывает, что наркоминдел стремился к урегу­лированию и нормализации отношений с Финляндией, в то время как ряд других ведомств (и прежде всего НКВД) настаивали на жестких силовых действиях. В конкретной ситуации 1938 г. силовой вариант, судя по всему, не прошел, но несомненно, что столкновения этих тен­денций оказало влияние на советско-финские отношения в период, предшествовавший зимней войне.

 

В начале 1939 г. стали проявляться и изменения в политике СССР. Уже в марте 1939 г. Сталин намекал на XVIII партийном съезде на желательность улучшения отношений с Германией. А после отставки Литвинова и прихода Молотова к руководству внешней политикой страны этот поворот стал принимать реальные очертания. Сталин испытывал все большее недоверие к либеральным западным демокра­тиям, и Мюнхен давал ему дополнительные аргументы. Советское руководство явно брало курс на контакты и возможное сотрудничество с Германией.

 

В Москве усиливались и старые имперские устремления. Кроме того, переговоры СССР с Англией и Францией все больше заходили в тупик. Сочетание этих противоречивых тенденций и настроений вместе со стремлением избежать вовлечения СССР в военный конфликт и обеспечить его безопасность лежало в основе советской позиции на переговорах с Англией и Францией, а затем и с Германией летом 1939 г., при решении многих международных проблем, последовавших после заключения советско-германского пакта в августе 1939 г.

 

 

1     Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 0129. Оп. 17. Д. 345. П. 129а. Л.9. (Далее: АВП РФ).

2     Там же. Л. 10.

3     Там же. Л. 14.

4     Там же. Л. 21-23.

5     Документы внешней политики СССР. М., 1960. Т. XVI. С. 876-877. (Далее: ДВПСССР).

6     АВП РФ. Ф. 05. Оп. 19. Д. 358. П. 22. Л. 37.

7     1939 год: Уроки истории. М., 1990. С. 20.

8     АВП РФ. Ф. 05. Оп. 18. Д. 352. П. 21. Л. 16.

9     См.: ДВП СССР. М„ 1968. Т. XIX. С. 508.

10   АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 17. Д. 345. П. 129а. Л. 5.

11   Был убит в 1934 г. в Марселе вместе с югославским королем Александром I гитлеровскими агентами.

12   АВП РФ. Ф. 098. Оп. 19. Д. 657. П. 141. Л. 240.
13   ДВП СССР. М., 1974. Т. XIX. С. 174.

14   Цит. по: Европа XX века: проблемы мира и безопасности. М., 1985. С. 71

15   ДВП СССР. M., 1977. Т. XXI. С. 128-129.

16   Там же. М„ 1976. Т. XX. С. 73.

17   Там же. С. 75.

18   Там же. С. 121.

19   См., например, телеграмму советского представителя в Хельсинки 11 мая 1937 г. // ДВП СССР. Т. XX. С. 242.

20   Там же. С. 242.

21   Там же. С. 360, 396.

22   Там же. С. 426.

23   Там же. С. 441.

24   Там же.

25   ДВП СССР. М., 1977. Т. XXI. С. 28, 46, 50-51, 360, 392.

26   Там же. С. 384.

27   Там же. С. 448-449.

28   Там же. С. 684-685.

29   Архив Президента Российской Федерации. Ф. 45. Оп. 1. Д. 178. Л. 37-37.

30   Очерки истории российской внешней разведки. М., 1997. Т. 3. С. 296-309; Воен.-ист. журн. 1998. №1. С. 54-63.

31   Там же. Ф. 56. Оп. 1. Д. 1339. Л. 1-9.

 

 

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ФИНЛЯНДИИ

 

© Т. Вихавайнен

 

 Финляндия относится к числу стран, которые обрели независимость в результате первой мировой войны и революции в России. Среди этих стран она выделялась тем, что уже являлась автономным форми­рованием. Будучи великим княжеством, входившим в состав Российской империи, Финляндия располагала органами самоуправления, которые во многом руководствовались собственным законодательством. Админи­стративно с империей ее связывала личность императора, который являлся Великим князем Финляндским.

 

На рубеже XIX-XX вв. возникла и стала нарастать напряженность во взаимоотношениях между великим княжеством и метрополией, что было обусловлено стремлением последней унифицировать структуру империи, теснее привязать Финляндию к России. Это время сохра­нилось в памяти финнов и вошло в их историю как "годы гнета". Оно упрочило представление об опасности русского империализма, а также о необходимости упорно отстаивать законные права страны. После обретения независимости к числу основных задач внешней политики Финляндии относились поиски гарантий против угрозы со стороны России. При этом приверженность традиции правового мышления оставалась весьма прочной.

 

Советское правительство решительно заявило, что отмежевы­вается от имперской политики своих предшественников, но на практике в годы гражданской войны весьма активно действовало так, чтобы вернуть свои прежние территории и расширить масштабы мировой революции. Последнее, с позиции Финляндии, являлось даже более опасным, чем дореволюционный русский империализм, поскольку идея мировой революции могла найти внутри страны поддержку среди представителей известной "пятой колонны", питательной почвой для которой было наследие гражданской войны 1918 г.

 

С точки зрения советского правительства Финляндия, которая стратегически находилась особенно близко от Петербурга (Ленинграда) и контролировала острова у входа в Финский залив, стала частью мировой капиталистической системы, стремившейся всеми средствами свергнуть первое в мире социалистическое государство. В 1919 г. анг­лийская флотилия предприняла боевые действия против советского флота в районе Койвисто. В период между двумя мировыми войнами советское руководство неизменно считалось с вероятностью капита­листической интервенции. Финляндию оно рассматривало как соседнюю страну, занимавшую важное стратегическое положение, и оценивало ее отношения с другими великими державами, исходя из учета подобной перспективы. При этом взаимоотношения между Финляндией и СССР характеризовались обоюдной подозрительностью, чему способствовали воспоминания о событиях гражданской войны в Финляндии и других, менее значимых вооруженных конфликтах 1918-1922 гг. Вместе с тем Финляндия в межвоенный период в своей внешней торговле, как в экспорте, так и в импорте, переориентировалась на западные державы. Произошедший после Октябрьской революции спад широкомасштабной торговли между Финляндией и Россией не был преодолен. Таким образом взаимные связи между двумя странами оставались весьма незначительными.

 

В период между двумя мировыми войнами ни от Финляндии, ни от СССР не исходило открытой взаимной военной угрозы. Не возникало у них и спорных территориальных проблем, аналогичных тем, что имели место между Советским Союзом, Польшей и Румынией. Тем не менее финляндско-советские отношения в лучшем случае можно было назвать как прохладные и отчужденные.

 

Начальный период

 

Вскоре после Октябрьской революции, 15 ноября 1917 г. парламент Финляндии провозгласил себя наследником тех прав, которые некогда принадлежали российскому императору как Великому князю Финлянд­скому, а затем временному правительству. Советское правительство, правда, хотело направить матроса П. Шишко в качестве нового генерал-губернатора Финляндии, но финское правительство отклонило это предложение. В парламенте как социал-демократы, так и представители буржуазии выступили за объявление независимости, хотя возникли и разногласия – часть депутатов считала целесооб­разным вначале вступить в переговоры по этому вопросу с советским правительством 1. Решение о провозглашении независимости Финляндии было принято парламентом 6 декабря. В его основе лежало стремление избежать ситуации, при которой пришлось бы признать советское правительство обладателем высшей власти в Финляндии. В этой связи можно сказать, что независимость была достигнута Финляндией вследствие революции в России. Решение о независимости облегчало и возможность поддержки Германии, которую пообещал главный квар­тирмейстер германской армии генерал Э. Людендорф в случае, если Финляндия потребует вывода русских войск со своей территории 2.

 

Таким образом, на начальном этапе Финляндия во внешней по­литике ориентировалась на Германию, поддержка которой имела су­щественное значение для защиты ее свободы. Финское правительство не располагало тогда собственной армией. Она только формировалась на основе добровольцев из шюцкора, в то время как на территории страны все еще находились десятки тысяч русских солдат. К тому же из числа рабочих была сформирована Красная гвардия, которая не признавала законное правительство, поддерживала руководство социал-демократической партии, ориентировавшейся на Советскую Россию. Германское правительство обещало оказать содействие законному пра­вительству Финляндии, чтобы большевики признали ее независимость, а также направить в страну оружие и финский егерский батальон, обученный в Германии 3.

 

Правительство Финляндии обратилось к ряду государств с просьбой о признании своей независимости. Германия, которая в тот период вела с Советской Россией переговоры в Брест-Литовске, оказала давление на финское правительство, побудив его вначале получить согласие большевистского правительства, которое провозгласило право народов России на самоопределение вплоть до отделения и образования само­стоятельного государства. Это означало, что финскому правительству надлежало сделать то, чего оно стремилось избежать – признания власти большевиков.

 

Когда правительство Финляндии и оппозиция в лице социал-демократов направили Совету Народных Комиссаров соответствую­щую просьбу, она была удовлетворена. 31 декабря 1917 г. СССР при­знал независимость Финляндии. Непосредственно после этого о ее при­знании заявили Швеция, Франция и Германия. Советское прави­тельство полагало, что этот шаг должен способствовать активизации в стране классовой борьбы и достижению победы революции, после чего будущее пролетарское правительство смогло бы добровольно присое­диниться к Советской России. Тем самым парадоксальным способом была бы реализована идея "отделения во имя объединения", как это в ряде случаев и происходило 4.

 

Таким образом, Германии не было необходимости оказывать воз­действие на большевиков, чтобы те признали суверенитет Финляндии. Однако вскоре после этого германская поддержка сыграла важную роль в сохранении независимости страны.

 

В гражданской войне, начавшейся в Финляндии 28 января 1918 г., сочувствующие Советской России получили от нее необходимое ору­жие 5. Большевистское правительство поддерживало их всеми средст­вами. В боях против законного правительства Финляндии на различных этапах войны участвовало около 10 тыс. русских 6. В свою очередь не признававшие Советов снабжались оружием из Германии. После за­ключения Брест-Литовского мирного договора в Финляндию было направлено около 12,5 тыс. немецких войск. В Германии также полу­чили военную подготовку до 2 тыс. финских егерей. Они составили ядро новой армии Финляндии. В условия мирного договора входило также требование о выводе русских войск из Финляндии 7.

 

1 марта, непосредственно перед подписанием мира в Брест-Литовске, Совет Народных Комиссаров, за два месяца до этого приз­навший законное правительство Финляндии, заключил государственный договор с Советом народных уполномоченных Финляндии (правитель­ство красных). Согласно ему была определена государственная граница между Финляндией и Советской Россией и наряду с другими решен вопрос о гражданских правах. В частности, предусматривалась "максимально облегченная" процедура их получения русскими в Финляндской социалистической рабочей республике 8. Со своей стороны, законное правительство подписало 7 марта 1918 г. "мирный договор" с Герма­нией (будучи частью Российского государства Финляндия находилась в состоянии войны с Германией). Дополнительный секретный протокол договора предоставил Германии право иметь военно-морские базы на территории Финляндии 9.

 

Оба правительства Финляндии интересовала судьба Восточной Карелии. Эта территория находилась к востоку от границы Великого княжества. Она никогда ранее не входила в состав ни шведского государства, ни Великого Княжества Финляндского. Жители этой территории по своему вероисповеданию были православными, но говорили на языке, родственном финскому, который, по крайней мере отчасти, можно было считать даже его диалектом. В течение многих десятилетий в Финляндии ощущался интерес к соплеменникам из Восточной Карелии. Эти земли, большая часть которых воспета в эпосе "Калевала", считались важными в национальном смысле. Во время первой мировой войны как большевики, так и западные державы с воодушевлением провозгласили принцип права наций на само­определение. В духе времени обе стороны предполагали применить этот принцип к той территории, на которой карелы вплоть до 20-х годов составляли большинство населения. Правительство красных в Финляндии считало, что Восточную Карелию при согласии больше­виков можно было бы присоединить к Финляндии. Однако этот вопрос на переговорах между советским правительством и красным финлянд­ским правительством было решено рассмотреть позднее 10. Вновь он возник в 1939 г. в связи с договором, заключенным между советским правительством и так называемым правительством О. Куусинена.

 

В период гражданской войны в Финляндии между ней и Советской Россией возникла военная ситуация. Для ее ликвидации летом 1918 г. в Берлине велись советско-финляндские переговоры, на которых Финляндия выдвинула требования по поводу Восточной Карелии. Вопреки ожиданиям финнов Германия не захотела подвергать риску свои отношения с советским правительством из-за Восточной Карелии и не проявила интереса к заключению советско-финляндского договора на финских условиях. Из-за поражения в войне Германии переговоры закончились безрезультатно, и мир с Советской Россией удалось заключить только в октябре 1920 г. 11

 

Финляндия ориентировалась на Германию с тем, чтобы получить гарантии независимости от той угрозы, которая непосредственно в то время или в будущем могла исходить от России. Одним из проявлений этой политики было избрание немецкого принца Фридриха Карла Гес­сенского королем Финляндии 9 октября 1918 г. В результате после­довавшего военного поражения Германии Финляндия была вынуждена изменить свою ориентацию в глобальной политике.

 

Финско-германское сотрудничество охладило отношение держав Антанты к Финляндии. В отличие от Германии они не признавали тогда большевистское правительство. Из-за ориентации Финляндии на Герма­нию Франция разорвала с ней дипломатические отношения. Великобритания, также воздерживалась от признания независимости Финляндии. Для того, чтобы получить поддержку западных держав, которая теперь стала жизненно важной для Финляндии, прежнее ее политическое руководство вынуждено было уйти с авансцены 12. Немецкий принц так и не прибыл в Финляндию. Правительство Ю.К. Паасикиви, известное своей прогерманской ориентацией, уступило место новому прави­тельству, которое возглавил Л. Ингман. Генерал К. Маннергейм, отошедший от дел после гражданской войны, который, как известно, под­держивал союзников, был по инициативе парламента избран регентом. Его предшественник, прогермански настроенный Свинхувуд ушел в отставку 13.

 

Новая ориентация давала Финляндии основания рассчитывать на политическое признание Великобританией, а также на получение под­держки, в том числе и продовольствием, в случае возникновения большевистской угрозы. В 1919 г. в различных финских кругах выска­зывалась мысль о возможности наступления финнов на Петроград совместно с русскими белогвардейцами. Сторонники этой идеи пола­гали, что тем самым Финляндия снискала бы себе симпатии белой России. Однако со стороны белогвардейских руководителей не были получены гарантии признания независимости Финляндии. К тому же Великобритания, которая с точки зрения Финляндии была ведущей великой державой, не одобрила замысел операции, сочтя его слишком рискованным. В этих условиях большинство финляндского парламента и ведущие финские политики отклонили идею о развертывании воен­ных действий 14.

 

Финляндия не предприняла наступления на Петроград. Тем не менее небольшие отряды финских добровольцев все же вели военные действия, среди так называемых активистов вынашивались планы при­соединения этой территории к Финляндии. Они руководствовались известной идеей о "Великой Финляндии", которая отчасти нашла поддержку в самой Восточной Карелии. Однако эта идея никогда не была определяющей в политике правительства 15.

 

Переговоры между Россией и Финляндией с целью прекращения военного положения, возникшего в связи с гражданской войной 1918 г., проходили в Тарту. Финскую делегацию на них возглавил Ю.К. Па­асикиви. Согласно мирному договору, заключенному 14 октября 1920 г., Восточная Карелия осталась в составе Советской России. Это явилось разочарованием для определенных правых и молодежных кругов, которые восприняли договор как "постыдный", ибо считали, что насе­ление Восточной Карелии оказалось обманутым, что эту территорию уступили без учета мнения народа (без референдума). Но лишь 27 депутатов из 200 проголосовали в парламенте против договора, 163 – поддержали его 16.

 

Согласно Тартускому миру была подтверждена линия границы на Карельском перешейке, которая была определена еще в 1323 г. Оре­ховским мирным договором. До 1617 г. она являлась границей между Швецией и Россией, а затем, с 1721 г. сохранялась в качестве ад­министративной границы Финляндии между так называемой Старой Финляндией и Ингерманландией (Ижорская земля. – Ред.). В 1812 г. она стала границей Великого Княжества Финляндского и России. В дальнейшем Россия рассчитывала отодвинуть границу автономии не­много на запад.

 

Нередко высказываются мнения, что при заключении мира Со­ветская Россия все же была недовольна тем, что граница оказалась столь близко к Петрограду. Документы, которые подтверждали бы это, неизвестны. Напротив, делегация Советской России предложила в Тарту, чтобы за основу переговоров была взята граница 1917 г., "поскольку она являлась совершенно бесспорной". Требования русской делегации, связанные с островами Финского залива, имели политико-оборонительный характер. Финляндия обязалась их нейтрализовать. В результате переговоров Финляндия в качестве новой территории получила Петсамо. Российское правительство обещало передать ей эту территорию еще в 1864 г. в обмен на район расположения оружейного завода в Сиестарйоки (Сестрорецке).

 

Таким образом, установленная Тартуским мирным договором граница почти в точности соответствовала той, о которой Совет На­родных Комиссаров договорился весной 1918 г. с красным прави­тельством Финляндии. Исключение составлял лишь форт Ино в конеч­ной части Финского залива, распоряжаться которым по договору, под­писанному "красной Финляндией", предоставлялось Советской России. Теперь эта территория отходила Финляндии, но финны обязались ликвидировать там артиллерийские батареи. Отдельные статьи до­говора касались прав жителей районов Ребол и Порасозеро, которые были временно присоединены к Финляндии. В заявлении российской стороны содержалось намерение предоставить самоуправление Вос­точной Карелии 17.

 

Обещания, данные в связи с мирным договором, и отдельные его положения вскоре стали поводом для возникновения "вопроса о Вос­точной Карелии", поскольку Финляндия считала себя вправе контро­лировать их исполнение. Необходимо отметить, что правительство Финляндии рассматривало этот вопрос с точки зрения международного права, никогда не связывая его решения с насильственным изменением границ. Ставку на насилие делали лишь "активисты" еще до за­ключения Тартуского мира. Затем их влияние проявилось в так называемом карельском народном восстании 1921-1922 гг. Однако вскоре после этого их политическая роль приобрела маргинальный характер.

 

Сотрудничество стран Балтии

 

В 20-е годы советская угроза воспринималась в Финляндии вполне определенно. Тысячи финнов бежали в Советскую Россию после гражданской войны. Здесь их вербовали в ряды Красной Армии, где к 1936 г. свыше 1500 человек прошли военную подготовку, чтобы участвовать в грядущей революции в Финляндии. Летом 1920 г. была основана Карельская Трудовая Коммуна (с 1923 г. Карельская авто­номная советская республика), правительство которой состояло главным образом из красных финнов. Они открыто говорили о будущей Советской Финляндии с включением в нее Восточной Карелии. Осенью 1918 г. в Москве была создана Финская коммунистическая партия. В Финляндии она действовала нелегально, стремясь распространить свое влияние на все слои общества, в том числе и в армейских кругах 18.

 

В первые годы независимости Финляндия искала у Лиги наций дополнительные гарантии против советской угрозы. Членом этой организации она стала в 1920 г., тогда как СССР вступил в нее только в 1934 г. До этого Советский Союз рассматривал Лигу наций как вспомогательный орган стран-победительниц в мировой войне, исполь­зуемый для проведения империалистической политики.

 

Финляндия и новые прибалтийские республики во многом нахо­дились в одинаковом положении по отношению к СССР. В период освободительной войны в Эстонии финские добровольцы сыграли значительную роль в сохранении независимости этой страны. Начиная с 1919 г. представители Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы провели многочисленные встречи с целью координации своих действий. Позднее участие в этих встречах принимала и Польша. В 1919-1922 гг. тесное сотрудничество с прибалтийскими республиками, а также с Польшей стало характерной чертой внешнеполитической линии Финляндии. Такой ориентации были особенно привержены министр иностранных дел Р. Холсти и Прогрессивная партия, которую он представлял. Благосклонно к ней относились также аграрии 19.

 

Планы создания Балтийского союза приобрели актуальность во время военного конфликта зимой 1921/22 г. в Восточной Карелии. В этой же связи правительство Финляндии пыталось вынести обсуждение вопроса о Восточной Карелии на рассмотрение международного фору­ма.

 

В октябре 1921 г. началось восстание в северной части Восточной Карелии, которое было подавлено советскими войсками только в феврале 1922 г. Его спланировали "активисты" в Финляндии и под­держали войска финских добровольцев. Правительство Финляндии не поддержало эту авантюру и закрыло границу для повстанцев. В феврале 1922 г. на севере было осуществлено вооруженное вторжение в Финляндию с советской территории, известное под названием "сви­нячий мятеж". Его организовали финны, проживавшие в России. Со­ветское правительство во время Карельского восстания предъявило Финляндии ультиматум 20.

 

Финское правительство действовало в то время на два фронта: с одной стороны, оно обратилось к Лиге наций с просьбой о посред­ничестве, с другой – стало искать поддержки у прибалтийских рес­публик и Польши 21. Оно просило Лигу наций выступить посредником в "конфликте между карелами и Россией". Советская Россия, которая не признавала за повстанцами права на участие в переговорах и считала Лигу наций "подручным орудием" империалистов, не приняла этого предложения 22. Предпринятые затем новые попытки вынести на об­суждение международных органов советскую политику в отношении Восточной Карелии "ушли как вода в песок". Международный суд в Гааге в 1923 г. признал невозможным принятие каких-либо решений из-за позиции, занятой советским правительством. Тем не менее Ассам­блея Лиги наций в 1923 г. приняла постановление, в котором гово­рилось: "Ассамблея, признавая важность вопроса о Восточной Карелии, принимает во внимание объяснение делегации Финляндии о том, что финское правительство, поскольку нет какого-либо иного решения или заявления международного суда, будет твердо придерживаться своего права рассматривать предписания Тартуского мирного договора, от­носящиеся к положению Восточной Карелии, и связанные с ними заявления в качестве международных обязательств; и просит Совет впредь, по-возможности, собирать всю полезную информацию по дан­ному вопросу для его положительного разрешения" 23.

 

Таким образом, вопрос о Восточной Карелии был доведен до фак­тического разрешения. Следует заметить, что Финляндия официально не предъявляла требований на зарубежную территорию, а только при­влекала внимание к вопросу о том, как осуществляются права, которые были гарантированы этой территории международными соглашениями.

 

Внешнеполитическая ориентация Финляндии на страны Балтии достигла максимума ко времени затухания восстания в Карелии. 18 марта 1922 г. министр иностранных дел Р. Холсти подписал в Варшаве пакт, участниками которого стали Финляндия, Эстония, Латвия и Польша. Идея Варшавского пакта заключалась не в военном, а в политическом объединении. Он предполагал совместные переговоры на тот случай, если бы какая-либо из договорившихся сторон оказалась бы под угрозой или стала объектом агрессии. Проблематичной была роль Польши. Проводимая ею политика считалась опасной. По мнению консервативной Национальной коалиционной партии, Варшавский пакт не содержал конкретных гарантий безопасности Финляндии и мог поставить ее на службу интересам других стран, например, Польши, которая имела возможность использовать пакт в антигерманских целях. Следовало также принять во внимание, что после Рапалльского дого­вора укреплялось сотрудничество между СССР и Германией. Социал-демократы также воспротивились пакту. В результате его судьба была предрешена 24. Парламент Финляндии не ратифицировал Варшавский пакт, и Р. Холсти был вынужден уйти в отставку. Это нанесло фа­тальный удар по "балтийской линии" во внешней политике Финляндии. Совместные встречи представителей Финляндии, прибалтийских республик и Польши продолжались, но они становились все менее зна­чимыми. Финляндия занимала на них пассивную позицию. Идея союза была похоронена. В 1924-1925 гг. ориентации на страны Балтии во внешней политике Финляндии окончательно стало отводиться вто­ростепенное место 25.

 

В принципе с позиции Финляндии более естественной альтернати­вой в смысле выбора внешнеполитической ориентации, чем страны Балтии и Польша, была соседняя Швеция. Она являлась старым и прочным государством, суверенитет которого никогда и никем не ставился под сомнение.

 

Отношения Финляндии и Швеции были близкими и дружествен­ными еще с того времени, когда Финляндия была частью Шведского Королевства. Финны никогда не считали свою страну шведским вла­дением. Они воспринимали ее как часть государства, в национальном наследии которого культура, законодательство Швеции, а также язык занимали важное место.

 

Вместе с тем существовали известные факторы, которые противо­действовали сотрудничеству Финляндии со Швецией в 20-е годы. На этапе становления независимости у Финляндии возник конфликт с Швецией из-за Аландских островов, население которых было шведоговорящим. Они считались частью Финляндии еще в то время, когда она находилась под властью Швеции, а начиная с 1809 г. стали частью автономного Великого Княжества Финляндского. В смутной ситуации 1918 г. Аланды оккупировали шведские войска, но вскоре Германия, поддерживавшая Финляндию, вынудила их покинуть острова. Швеция продолжала требовать себе Аланды, приводя различные аргументы в обоснование своей позиции. Ее поддерживали сами жители островов. В 1921 г. спор был окончательно разрешен Лигой наций в пользу Финляндии 26 – один из немногих важных политических вопросов, которые эта организация когда-либо разрешила.

 

Проблема таким образом была устранена, но известные трения все же осложняли отношения между Финляндией и Швецией вплоть до начала 30-х годов. Поводы для возникновения таких трений в целом были несущественны. Тем не менее тенденция к тесному сотрудни­честву между Швецией и Финляндией не находила в 20-е годы одоб­рения ни в одной из двух стран. Когда в 1923 г. министр иностранных дел Швеции предложил оборонительный союз Финляндии и Швеции, это стоило ему министерского портфеля 27.

 

Разногласия между странами, однако, носили довольно поверх­ностный характер. Для споров почти не было реальных причин. Так, хотя во внутренней политике Финляндии и велась борьба за положение шведского языка, но его право как языка национального меньшинства никогда не оспаривалось. Более того, права, предоставленные шведс­кому языку финским законодательством, являлись с точки зрения меж­дународных норм исключительно широкими.

 

С военной точки зрения у обеих стран имелись общие интересы в области обороны. Мысль о том, что в случае агрессии со стороны Советской России ее территория расширилась бы до Торниойоки, т.е. до западной границы Финляндии, вовсе не устраивала военные круги Швеции. По их мнению, оборонительная линия Швеции должна была находиться на рубеже р. Райайоки (Сестра) у границы Финляндии. Начиная с 20-х годов, генеральные штабы обеих стран постоянно обсуждали проблемы оборонительного сотрудничества. При этом они рассчитывали на помощь, которая могла быть предоставлена им на основе решения о санкциях Лиги наций 28. Такое сотрудничество не афишировалось, но это ни в коей мере не уменьшало значение того факта, что Швеция была единственной страной, которая могла быстро оказать Финляндии существенную помощь в случае советской агрессии. Как в Финляндии, так и в Швеции единственно возможным носителем угрозы считался Советский Союз. Что касается Германии, то в 20-е годы она была еще слабой, разоруженной в соответствии с условиями Версальского мирного договора.

 

Ориентация на Лигу наций

 

Ставка на сотрудничество с прибалтийскими странами, равно как и со Швецией, не смогла стать определяющей во внешней политике Финляндии в 20-е годы. Вместе с тем и мысль о прогерманской ориентации, что вполне понятно, была также снята со счетов. До 1926 г. Германия не являлась даже членом Лиги наций. Кроме того, она была разоружена и испытывала трудности из-за внутренних про­тиворечий и к тому же сотрудничала с Советским Союзом на основе Рапалльского договора. Она враждебно относилась к ориентации на страны Балтии и особенно на Польшу 29.

 

С начала 20-х и почти до середины 30-х годов наилучшим гарантом безопасности Финляндии считалась Лига наций. В деятельности этой организации был сделан акцент на юридическое международно-правовое мышление, что сочеталось с преобладавшей в Финляндии внешнеполи­тической традицией. В частности, в конце 20-х годов Финляндия, вхо­дившая в Совет Лиги наций, энергично добивалась, чтобы ее членам – малым странам, были обеспечены особые гарантии безопасности 30.

 

После Локарнского соглашения 1925 г., когда Германия стала чле­ном Лиги наций, Советский Союз попытался создать вместе с своими соседями, в том числе и с Финляндией, независимую от Лиги наций договорную систему. Пакт о ненападении на тех условиях, которые были предложены Советским Союзом, иначе говоря, без упоминаний об арбитраже, на взгляд финнов, находился в противоречии с обязательст­вами Финляндии как члена Лиги наций. Поэтому предложение было от­клонено31. Финляндия, избрав линию, направленную на то, чтобы избе­жать каких-либо связывавших ее обязательств, отклонила и предложе­ния СССР по так называемому Московскому протоколу 1929 г. и польское предложение, целью которого было организовать единый прибалтийский фронт в рамках этого же протокола 32.

 

В целом же в 1927-1931 гг. для внешнеполитической линии Финляндии характерно проведение обособленной политики 33. Как заметил в 1929 г. германский посланник в Хельсинки, политика Финляндии была "осторожной, недоверчивой, уклончивой в вопросах, связанных с принятием обязательств и выбором ориентации"34.

 

Этому изоляционизму пришел конец, когда Финляндия, наряду с прибалтийскими странами и Польшей, подписала в 1932 г. с СССР договор о ненападении. Финляндско-советский договор предусматривал, что договаривающиеся стороны останутся нейтральными в случае, если одна из них окажется объектом агрессии. Это обязательство, однако, не имело силы, если одна из сторон сама станет агрессором 35. От­личительной чертой этого документа по сравнению с ранее предла­гавшимся Советским Союзом договором было то, что теперь в упо­мянутом в нем условии относительно денонсации не игнорировалась обязанность стран-членов Лиги наций участвовать в санкциях против агрессора. В 1934 г. стороны договорились о продлении договора о ненападении еще на десять лет, т.е. до 1945 г.

 

В конце 20-х годов готовность Финляндии к обороне в самой стране считалась слабой, флот ее едва ли смог бы воспрепятствовать операции по высадке десанта противника на острова.

 

Вооруженные силы Советской России в 20-е годы также были в стадии становления. Тем не менее в Финляндии полагали, что опас­ность нападения существует только со стороны СССР 36.

 

Оперативные планы Финляндии не предусматривали ситуаций, при которых Финляндия могла бы действовать в составе какого-либо воен­ного союза западных государств. Вместе с тем в оборонительных планах 20-х годов не исключались и активные действия. Их отправной точкой являлась констатация слабости СССР и соображения о том, что мобилизация и сосредоточение войск могут быть проведены финнами быстрее, чем противником. Допускалась возможность перехода финс­кими войсками государственной границы в нескольких местах, в том числе на Карельском перешейке, где они должны были организовать оборону на наиболее узком участке 37. Эти планы, разработанные с учетом благоприятных для Финляндии условий, устарели в 30-е годы в связи с укреплением военной мощи Советского Союза.

 

Планы обороны (К-1 и К-2), принятые в 1934 г. и остававшиеся в силе до 1939 г., были более осторожными. Вместе с тем план К-1 допускал активные действия. План К-2 был чисто оборонительным. Его главной целью был разгром противника на территории Финлян­дии. Возможность осуществления этого плана предусматривалась в 1939 г. во время больших августовских маневров на Карельском пере­шейке 38.

 

Сближение со скандинавскими странами

 

Политическая обстановка, с учетом которой был подписан договор 1932 г., оказалась недолговечной. Приход в 1933 г. Гитлера к власти разрушил основы европейской политики. В 20-е – начале 30-х годов Германия, недавний политический партнер Советского Союза, превра­тилась теперь в его явного врага. К 1934 г. германо-советскому со­трудничеству, которое включало в себя даже негласную военную подготовку и переподготовку немцев на территории СССР, пришел конец 39. В новой обстановке Советский Союз вступил в Лигу наций, которую ранее резко осуждал. Германия и Япония вышли из этой организации. Она утратила свое влияние на Германию, которая раз­рушила стабильность в Европе. Опасность возникновения войны в Европе постоянно нарастала.

 

Финляндия во внешней политике по-прежнему ориентировалась на Лигу наций, но после 1932 г. также начала все более склоняться к идее скандинавского сотрудничества. Агрессивная политика Германии, про­водившаяся ею с 1933 г., еще больше способствовала усилению проскандинавского курса Финляндии. Министр иностранных дел А. Хакцель (1932-1936), премьер-министр Т. Кивимяки (1932-1936), а также маршал Маннергейм, являвшийся председателем Совета обороны, выступали за тесное сотрудничество со Швецией и другими скан­динавскими странами 40.

 

В 1933-1934 гг. Германия хотя еще и не располагала большой военной силой, тем не менее была явным источником угрозы. Гонка вооружений также начала оказывать воздействие на политическую атмосферу. В этой новой европейской ситуации СССР выступил с идеей коллективной безопасности: заключение региональных догово­ров, в рамках которых можно было бы обеспечить мир. Финляндия к предложенному ей так называемому восточному Локарно отнеслась отрицательно. Считалось, что проект такого договора находился в противоречии с основными задачами внешней политики Финляндии, а именно, с ее стремлением сохранить нейтралитет, и не соответствовал новой ориентации на сближение со Скандинавией 41.

 

Финляндско-германские отношения традиционно являлись хороши­ми по ряду причин: культурное влияние было важным еще со времен реформации, между странами также весьма оживленно велась торговля. Особое значение имела германская помощь Финляндии в ее освободительной войне, именуемой также гражданской войной 1918 г. По мере превращения в сверхдержаву Германия стремилась с выгодой использовать свою традиционно хорошую репутацию в Финляндии и обеспечить себе политическое влияние в этой стране. Конечно, в первые годы нацистского правления некоторые финские круги еще испытывали симпатии к Германии, но это было следствием того, что после прекращения рапалльского сотрудничества произошли изменения, которые считались выгодными для Финляндии.

 

Президент Финляндии Свинхувуд (1931-1937), исходя из геогра­фического положения Финляндии, полагал, что эффективная помощь Германии в случае возможного нападения СССР была более реа­листичной, чем помощь более удаленных держав. Швеция же была еще слаба и начала наращивать свои вооруженные силы после разоружения в одностороннем порядке только со второй половины 30-х годов 42. В свою очередь, англо-германское морское соглашение 1935 г. показало ослабевающий интерес Великобритании к балтийскому региону. Именно сильная Германия, как противовес быстро повышавшему свою боевую готовность Советскому Союзу, пожалуй, и рассматривалась как фактор, отвечавший интересам Финляндии. К тому же многие финские офицеры (егеря), прошедшие военную подготовку в Германии во время первой мировой войны, были заинтересованы в ее военном усилении. Еще в период Веймарской республики Финляндия, так же как и Советский Союз, успешно использовали германских специалистов при строительстве подводных лодок. Немцы, со своей стороны, стремились использовать сохранившуюся о себе с 1918 г. добрую память, напоминали о былом "братстве по оружию" и даже об "общности судеб" двух стран. В Финляндии, где стремились залечить раны, причиненные гражданской войной, такая линия поведения не могла иметь большого успеха. Явно не удались также попытки Германии повлиять на поли­тику Финляндии по военной линии 43.

 

Общественное мнение в Финляндии отрицательно относилось к нацистской системе. И немцы были об этом хорошо осведомлены44. Что касается германо-финляндских торговых отношений, то торговля с Германией в 1929-1930 гг. составляла 13% финского экспорта, в 1937-1938 гг. – 14%. Импорт из Германии был равен 38% товарных поступлений Финляндии в 1929-1930 гг. и только 20% – в 1937-1938 гг. В экономическом отношении более важной для Финляндии являлась Великобритания (в 1937-1938 гг. – 44% финского экспорта, 22% импорта) 45.

 

Приход Гитлера к власти в Германии способствовал переориента­ции Финляндии во внешней политике на Скандинавию, поскольку он заставил Швецию отказаться от своего былого пацифизма и начать вооружаться, что, с точки зрения Финляндии, соответствовало ее интересам и, следовательно, требовало относиться к Швеции с боль­шей серьезностью 46. Внешняя политика Финляндии, которая эволю­ционировала от нейтралитета в рамках системы Лиги наций к сов­местному нейтралитету со скандинавскими странами была тесно связана с парламентской политикой. Покинув Лигу наций, Германия начала нарушать условия Версальского мира и таким образом сабо­тировать систему Лиги наций в целом. Все финские политические партии оказывали противодействие этой политике. Исключением являлись лишь крайне правые, фракция которых была очень неболь­шой 47.

 

В Финляндии крайне правые лишились политического влияния еще в начале 30-х годов. Начиная с 1933 г. в парламенте была пред­ставлена всего лишь одна профашистская партия – Патриотическое народное движение. Она имела только 7% парламентских мест и действовала обособленно от других партий, не имела представителей в правительстве. В 1938 г. министр внутренних дел У. Кекконен даже объявил эту партию вне закона, хотя его решение затем и было отменено в судебном порядке. На выборах 1939 г. профашистская партия все же получила восемь мест, или 4% от общего их числа в парламенте. Это явно свидетельствовало об отрицательном отношении в стране к фашистским идеям. Процветавшая также в студенческих кругах, особенно в 20-е годы, идея о" Великой Финляндии" все более приобретала в 30-е годы черты оборонительной идеологии, которая в отношении родственных народов сводилась к вопросу заботы о беженцах 48. Показательно, что среди членов Национальной коалиционной партии, которая была одной из важных парламентских партий, сначала в какой-то мере чувствовались симпатии по отношению к Германии, но уже в 1934 г. они пошли на убыль 49.   

 

В 30-е годы влияние президента на внешнюю политику Финляндии имело второстепенное значение. Она находилась прежде всего в ведении правительства с его министрами иностранных дел. Свинхувуд был известен своими прогерманскими настроениями еще с 1918 г., когда являлся регентом Финляндии. В 1937 г. президентом стал аграрий К. Каллио, предпочитавший ориентацию на Скандинавию 50.

       

В течение 1932-1934 гг. правительства и министры иностранных дел стремились ориентироваться преимущественно на Скандинавию. Поддержка этой линии в стране усилилась в сравнении с предшествующим периодом с приходом в правительство социал-демократов. На рубеже 20-х – 30-х годов социал-демократическая партия справилась с атаками на нее со стороны коммунистов и крайне правых. На парламентских выборах 1930 г. она получила 66 мест, а в 1933 г. – 78, но президент Свинхувуд не допустил участия партии в правительстве.

 

Все же 12 марта 1937 г. было образовано новое, аграрно-социал-демократическое правительство. На парламентских выборах 1936 г. аграрии получили 53 места, а социал-демократы – 83 из 200 парла­ментских мест. Так называемое красноземельное правительство, в которое вошли 6 социал-демократов, 5 аграриев, 2 представителя Прогрессивной партии и один министр-профессионал, имело широкую парламентскую базу. Оно находилось у власти вплоть до начала зимней войны. Поначалу министром иностранных дел был Холсти (1936-1938), член Прогрессивной партии, известный англофил. В представлении Холсти Финляндии следовало ориентироваться на североевропейские страны, действуя в рамках Лиги наций, а также на Англию и Францию, признававшихся опорой Лиги наций и стоявших за ней сил 51. Преемником Холсти на посту министра иностранных дел в конце 1938 г. стал Э. Эркко, который считал скандинавскую ориентацию наиболее важной и с большим недоверием относился к Лиге наций 52.

 

Социал-демократы всегда были известны своим пацифизмом и приверженностью принципам Лиги наций. Вместе с тем они также проявляли заметную склонность к сотрудничеству со скандинавскими странами, одновременно подчеркивая важность поддержания хороших отношений с Советским Союзом 53.

 

В свою очередь, аграрии были известны своей незаинтересован­ностью повышать налоги, предназначенные для удовлетворения нужд армии. В своей внешней политике партия в 20-е годы отдавала предпочтение балтийской ориентации и выполнению обязательств, выте­кающих из членства в Лиге наций. В 30-е годы Аграрный союз сделал выбор в пользу ориентации на североевропейские страны 54.

 

На парламентских выборах летом 1939 г. положение "красно-земельного правительства" еще более укрепилось. Теперь аграрии имели 56 мест, а социал-демократы – 85. Крайне правая партия ИКЛ (Патриотическое народное движение) получила, как уже говорилось, только восемь мест из двухсот. Тем самым парламентская основа скандинавского направления финской внешней политики стала весьма прочной. Германия не имела возможности оказывать на нее влияния, и это там хорошо поняли 55.

 

Подобно Финляндии, скандинавские страны вплоть до 30-х годов в своей политике безопасности делали большую ставку на Лигу наций. Во всех скандинавских странах осознание актуальности взаимного тесного сотрудничества росло одновременно с ростом международной напряженности. Это было следствием агрессивной политики Германии, гонки вооружений и слабости Лиги наций, что становилось все более очевидным.

 

Собственно, ориентация Финляндии во внешней политике на Скандинавию началась с присоединения в 1933 г. в Осло к таможенной конвенции. Финляндия была к тому же представлена на совещании премьер-министров Скандинавии в 1934 г., а 28-29 августа 1935 г. министры иностранных дел Финляндии, Швеции, Дании и Норвегии договорились о единой линии в вопросе о санкциях Лиги наций по отношению к Италии. 5 декабря 1935 г. финский парламент провоз­гласил нейтралитет, аналогичный нейтралитету других северных стран, в качестве официальной внешнеполитической линии Финляндии 56.

 

Несмотря на позицию скандинавских стран, Германия стремилась различными способами обеспечить там свое влияние. На культурном фронте немецкая пропаганда пыталась представить "северную идею" как имеющую общие германские корни, что предполагало сближение народов друг с другом. Этот идеологический флирт не оказал влияния ни на социал-демократические правительства, ни на широкие круги общественности северных стран. К тому же печать северных стран высмеивала немецкую идею о германо-североевропейском сообществе. В результате немцы были вынуждены довольно скоро отказаться от своей пропагандистской кампании. Конечно, как в Финляндии, так и в скандинавских странах были незначительные группы людей, которые восприняли ее с воодушевлением. В Финляндии же для нацистской пропаганды, помимо всего прочего, существовало особое препятствие: население Финляндии можно было считать "германским" применительно к весьма ограниченной его части. Нацисты принимали это во внимание и стремились оказать нажим на Финляндию, ссылаясь на старые связи в области культуры, а также используя такое понятие, как "культуртре­герство", рассчитывали встретить понимание в консервативных кругах 57. Ряды местных финских нацистов были столь незначительны (к тому же они расходились во взглядах с консерваторами), что сами немцы даже и не утруждали себя тем, чтобы обращать на них вни­мание.

 

Пик "культурного наступления" приходился на 1935-1936 гг. К 1938 г. поражение Германии на культурном фронте стало очевидным 58. Агрессия Германии, направленная против таких небольших стран, как Австрия и Чехословакия, подорвала ее репутацию и в других малых государствах. Финская пресса, особенно печатные органы "красно-земельного правительства", писала об "аншлюсе" настолько крити­чески, что немцы заявили официальный протест 59.

 

Немецкий посланник В. Блюхер был очевидно прав, заметив в своем донесении от 1 августа 1938 г., что 80-90% финнов являются демократами, считающими, что Финляндии следовало бы оказать свою поддержку тем демократическим государствам, на которые напала Германия 60.

 

Немецкие военные круги также стремились воздействовать на Финляндию. Военный атташе Германии приступил к своим обязан­ностям в посольстве в Хельсинки в 1935 г. Германское правительство дало указание своим военным атташе в северных странах акти­визировать деятельность, в том числе и в Финляндии. Финским офицерам высшего ранга было направлено приглашение посетить Гер­манию для ознакомления с ее армией. Финляндия не отказалась от приглашения, но проявила заинтересованность в том, чтобы подобные отношения поддерживались также с западными государствами, с кото­рыми они были установлены после 1918 г., и более тесно, чем с разоруженной Германией. Начиная с 1920 г., например, группа офице­ров генштаба проходила подготовку во Франции 61. Что касается вооружения, то Финляндия приобретала его не в Германии, а в Англии, Голландии и Швеции 62.

 

Новые проблемы в отношениях с СССР

 

Договоры о ненападении были заключены Советским Союзом с западными соседями в 1932 г., т.е. до прихода Гитлера к власти и до вступления СССР в Лигу наций в 1934 г. Хотя действие договоров и было продлено в 1934 г. до 1945 г., в новых условиях Советский Союз больше не считал их достаточными гарантиями безопасности.

 

В отношении Финляндии к СССР определяющим было то, чтобы не оказаться втянутой в возможный конфликт между великими дер­жавами в районе Балтийского моря и любыми способами избежать та­кого положения, которое дало бы право Советскому Союзу, хотя бы и под предлогом выполнения санкций Лиги наций, направить свои войска в Финляндию. По этим причинам она отвергла сделанное ей пред­ложение о присоединении к так называемому восточному Локарно 63.

 

С принятием СССР в 1934 г. в члены Лиги наций между ним и Финляндией возникла известная напряженность. В СССР опасались, что теперь она выдвинет требование рассмотреть оставшийся открытым в 1923 г. вопрос, касающийся выполнения Тартуского мирного договора. Советский Союз в этом случае мог использовать силовое давление, чтобы не допустить вынесения его на обсуждение 64.

 

С конца 1934 г. СССР с особой подозрительностью следил также за всеми контактами между Финляндией и Германией, в частности, за визитами Маннергейма в Германию, хотя он совершал поездки и в западные страны и его посещения Германии не были связаны с закупкой оружия. Напротив, оно приобреталось в Англии 65.

 

Присущий Советскому Союзу подход к основным вопросам внешней политики резко отличалось от нормальной практики западных государств. Это обычно проявлялось в поисках тайных союзов и скрытых враждебных замыслов соседнего государства совершенно без учета его официального курса и расстановки сил, сложившейся со­образно преобладавшей в то время в стране политической культуре. На основе советских документов можно заметить, что послы СССР получали довольно подробные инструкции, под каким углом зрения им следовало рассматривать обстановку в той стране, где они находились, и как трактовать ее политику 66.

       

В свете установок 30-х годов не удивительно, что поступавшие в Москву донесения послов базировались на "классовых позициях". В них выискивались признаки закулисной деятельности. Все, что могло подогреть подозрения наркоминдела по поводу влияния на политику Финляндии враждебных Советскому Союзу великих держав, бралось на особую заметку и докладывалось. Например, в рапортах и анали­тических записках особое внимание уделялось предполагаемому воз­действию на нее Японии, тогда как реально проводившаяся Финляндией внешняя политика и поддерживавшие ее силы оставались без внимания 67.

 

Было ли подозрение правомерным или нет, рассеять его у Финлян­дии не представлялось возможным. Летом 1935 г. ее посланник в Моск­ве А. Ирье-Коскинен, который особо подчеркивал важность хороших и доверительных отношений между своей страной и СССР, считал, что подозрения советского правительства "крайне плохо обоснованы, но представлены в определенной системе. Поэтому следует в какой-то мере принимать их все же во внимание в политических отношениях с Советским Союзом"68.

 

Советская сторона выражала свое недовольство Финляндии в весьма резкой форме. Например, в 1934 г., когда СССР вступил в Лигу наций, Финляндия публично потребовала, чтобы вопросы, оставшиеся открытыми в 20-е годы, разрешение которых предполагалось по Тартускому мирному договору, были вынесены на рассмотрение между­народных органов. СССР отверг эту идею. 25 сентября 1934 г. за­меститель народного комиссара иностранных дел B.C. Стомоняков за­явил послу Ирье-Коскинену: "Никогда за время тех девяти лет, в течение которых я курировал отношения между СССР и Финляндией, положение этих отношений не было более серьезным"69.

 

В народном комиссариате иностранных дел считалось, что ухудшение международного положения является причиной усиления в Финлян­дии опасных антисоветских тенденций. Постановка в Лиге наций вопроса о Восточной Карелии истолковывалась как территориальные притязания к СССР 70.

 

Серьезным с позиции Советского Союза считалось также то, что морское соглашение 1935 г. между Германией и Англией меняло стра­тегическое положение на Балтийском море в пользу Германии. Со­ветский Союз, со своей стороны, интенсивнее прежнего занялся приго­товлениями в связи с возможной опасностью войны. В частности, были приняты меры по очищению от населения территории Ингерманландии 71.

 

В Москве сложилось представление, согласно которому провозгла­шенную Финляндией политику нейтралитета "нужно рассматривать как новую и притом довольно ловкую политику нынешнего финляндского кабинета, ведущего определенную антисоветскую и прогерманскую ли­нию, маскировать свою политику мнимой скандинавской ориента­цией"72. Этот вывод был доведен наркоматом иностранных дел до сведения представительств в Финляндии и в скандинавских странах, при этом давалось указание всячески разоблачать господствовавшие "в действительности" в Финляндии "агрессивные, прогерманские и прояпонские настроения"73. Подстраивались под эту линию также и до­несения, поступавшие из Хельсинки в Москву. Сделанное же тогда министром обороны предложение советскому полпреду Э.А. Асмусу относительно возможности ознакомления с пограничными территориями не ослабило подозрений, а, видимо, лишь усилило их. По крайней мере, его отклонили 74.

 

В донесениях полпредства, направлявшихся из Хельсинки в Моск­ву, отмечалось вместе с тем проявление представителями германского вермахта интереса к стратегически важным районам Финляндии. До­кладывалось, в частности, что посетивший Финляндию летом 1936 г. инспектор пехоты германской армии генерал Реве и сопровождавшие его известные немецкие офицеры осматривали отдельные районы вбли­зи границы с Советским Союзом, а также изучали расположение финских войск 75.

 

На основе донесений советского полпреда складывалось такое представление, что в дипломатических кругах Финляндии не оспари­вался сам факт "продолжения финляндским правительством прогер­манской внешней политики". Побеседовав с Ирье-Коскиненом, Асмус направил из Финляндии 19 сентября 1936 г. в народный комиссариат иностранных дел следующую телеграмму: "В Хельсинки не хотят ме­нять своей политики, которую Ирье-Коскинен признает прогерманской и подозрительной для всей страны" 76.

 

В том же, 1936 г. о весьма своеобразной "идеологической" манере советских представителей истолковывать внешнюю политику Фин­ляндии высказал свои суждения финский посланник в Москве. "Очень трудно решить, – говорил он, – в какой мере эти подозрения по от­ношению к Финляндии основаны на реальных представлениях или же они являются следствием прежде всего внешнеполитических сообра­жений" 77.

 

Ирье-Коскинен выражал сожаление о том, что систематическое очернение Финляндии могло с течением времени привести к военному риску: "С позиции Финляндии вышеизложенное отрицательное отноше­ние Советского Союза в настоящее время (подчеркнуто Ирье-Коскиненом. – Ред.) – по крайней мере, в области торговли – не имеет серьезного значения, но, исходя из возможности военного конфликта в Европе, это следует все же принимать во внимание"78.

 

Обеспокоенность финляндского посланника в Москве не была без­основательной. Оценивая проводившуюся Хельсинки внешнюю поли­тику, советское военное руководство приходило к заключению, что Финляндия объединится с Германией при нападении ее на Советский Союз. В директиве, касавшейся составления оперативного плана на 1936 г., народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов указывал, что необходимо "исходить из следующих вероятных противников: Герма­ния, Польша, Финляндия и Япония" 79. Мнение о том, что Финляндия будет являться возможным союзником Германии при ее нападении на Советский Союз, по-видимому, утвердилось в последующее время. В составленном в 1937 г. перспективном оперативном плане предпо­лагалось, что в случае возникновения войны Красная Армия перенесет боевые действия на территорию Финляндии 80.

 

В Финляндию поступали по различным каналам сведения о том, что Советский Союз готовится в случае возникновения конфликта вторгнуться на финскую территорию. Еще в 1935 г. полпред Советского Союза Асмус в своей беседе с представителем министерства иностранных дел Финляндии сказал, что если в Европе возникнет конфликт, то Советскому Союзу необходимо будет оккупировать часть финской территории 81. Такую угрозу высказал также A.A. Жданов в своей речи в 1936 г. 82

 

Когда двухлетние усилия Финляндии, направленные на доказа­тельство своей приверженности нейтралитету, не увенчались успехом, надо было приступить к активизации своих действий. После того, как в результате парламентских выборов летом 1936 г. образовалось под­держиваемое преимущественно Аграрным союзом правительство К. Каллио, а министром иностранных дел стал Холсти, наступило вре­мя, когда министры иностранных дел ряда западных стран начали предпринимать поездки в Москву. В Хельсинки пришли к заключению, что и для финского министра настало время для такого визита. Это нужно было сделать, чтобы рассеять недоверие к внешней политике Финляндии как в Москве, так и в других столицах. О существовании недоверия было известно, хотя в Финляндии считали его совершенно беспочвенным 83. В какой-то мере недоверие распространилось даже среди западных стран, конечно, не без усилий Советского Союза 84.

 

Новый министр иностранных дел Холсти был известен своей при­верженностью Лиге наций, и его вовсе нельзя было считать прогер­мански настроенным. Поездка Холсти в Советский Союз состоялась 8-10 февраля 1937 г. Его принимали на высоком правительственном уровне торжественно и радушно. Внимательность проявлялась даже сверхобычная. Во время визита Холсти и М.М. Литвинов обсуждали пути оздоровления советско-финляндских отношений. Литвинов вы­разил озабоченность Советского Союза тем, "что в случае возник­новения большой войны в Европе Финляндия могла оказаться в противоположном нам лагере, а вовсе не тем, что финны сами напали бы на нас". То же самое говорил и Ворошилов, прямо давая понять, что существуют подозрения о имеющихся у Финляндии планах расширения своей территории на востоке за счет соседа, чему будет предшествовать договоренность "с первоклассной великой державой", имея при этом в виду Германию. Холсти решительно заявил, что эти по­дозрения с точки зрения Финляндии являются абсолютно иррацио­нальными. Он твердо заверил представителей советского руководства, что Финляндия не позволит никакому другому государству совершить нападение на Советский Союз через свою территорию. По оценке самого Холсти, советские представители, и в особенности военные, были удовлетворены этим разъяснением 85.

 

После визита Холсти советско-финляндские отношения выглядели, уже по оценке восточного соседа, оздоровляющимися. Асмус инфор­мировал Москву, что он все еще наблюдает прогерманские настроения в Финляндии и видит в этом "легкомыслие" финнов, поскольку с их стороны недооцениваются достигнутые Советским Союзом результаты в отношениях с Финляндией, которые надо еще закрепить и развивать дальше 86.

 

В 1937 г. в Финляндии произошли и другие перемены, которые должны были рассеять иллюзии о мнимых прогерманских настроениях в стране. После президентских выборов в марте 1937 г. вместо германо­фила Свинхувуда главой государства стал К. Каллио. Холсти сохранил пост министра иностранных дел в левоцентристском правительстве А. Каяндера. В программе нового кабинета особо констатировалось, что важным является "продолжать улучшение отношений с Россией".

 

Летом 1937 г. были организованы визиты в Финляндию советских журналистов и художников. На начавшееся углубление отношений между Финляндией и Советским Союзом положительно реагировали в Скандинавии. Это, несомненно, благоприятно сказывалось на сотруд­ничестве Финляндии с северными странами, снижало недоверие в мире к внешней политике Финляндии, которое, по убеждению финнов, явля­лось на самом деле результатом длительной дезинформаторской кам­пании Советского Союза. Так, по оценке заместителя наркома ино­странных дел В.П. Потемкина "улучшение советско-финляндских отно­шений рассеяло сомнения скандинавов относительно внешнеполити­ческой ориентации Финляндии... Тенденция к заключению на Севере Европы регионального соглашения, основанного на принципе коллективной безопасности, объективно направлена против вероятного агрессора (Германии) и с нашей стороны может встретить лишь сочувственное отношение"87. В этой оценке предполагалось все же, что северные страны будут придерживаться принципа коллективной без­опасности, т.е. вместо абсолютного нейтралитета станут следовать выполнению требований Лиги наций. Между тем от такого подхода все северные государства уже отмежевались, поскольку, по взгляду малых стран, он вел их прямо к конфликту между великими державами. Это скоро заметили в Москве, и Потемкин призвал полпредов скан­динавских стран предостеречь своих политиков от "близорукости" в данном случае и от "рискованной" со стороны малых стран политики, которая расходится с принципом коллективной безопасности 88.

 

Проводившаяся Холсти линия Лиги наций уже довольно плохо воспринималась в Финляндии, и положение министра пошатнулось. На него оказывалось давление как у себя в стране, так и из Берлина. Основной причиной этого в своей стране (исключая субъективные) явилась склонность Холсти придерживаться ориентации на северные государства, все еще придававшие значение Лиге наций, тогда как сторонники нейтралистского курса считали, что такая политика будет больше угрозой для безопасности этих стран 89.

 

На смену Холсти 12 декабря 1938 г. пришел Э. Эркко, который ни в коем случае не мог считаться прогермански настроенным. Он был так же, как и его предшественник, англофилом, но в отличие от Холсти стремился отмежеваться от принудительных статей Лиги наций, что подкреплялось решением президента Каллио, принятым еще 20 мая 1938 г. 90

 

Следовательно, во внешнеполитической линии Финляндии после визита Холсти в Москву не наступило поворота. Скорее всего она явля­лась продолжением прежнего курса, в то время как Советский Союз продолжал действовать в рамках коллективной безопасности Лиги наций.

 

Тем не менее в Москве при анализе внешней политики не замечали склонности малых стран к нейтралитету. Там, где отсутствовала при­верженность Советскому Союзу, видели поддержку Германии. Под­тверждением этому может служить такой безобидный факт, как визит немецких кораблей в Финляндию, который ради успокоения СССР состоялся не в Турку, вблизи Аландских островов, как это предусмат­ривалось ранее, а в Хельсинки 91.

 

Причины окончания "оттепели" или, иными словами, наступления похолодания между Финляндией и Советским Союзом в конце 1937 г. объясняются не только одними лишь действиями Финляндии, где не происходило никаких драматических новаций, но и изменениями в положении Советского Союза, где к весне 1938 г. достиг своего апогея массовый террор.

 

Во второй половине 30-х годов авторитет Лиги наций быстро снижался. Недееспособность организации становилась все более оче­видной, когда ее санкции, направленные против Италии, не возымели результата. В течение 1936 г. северные страны, включая и Финлян­дию, поняли уже, что Лига наций не способна гарантировать безо­пасность малых государств. Норвегия, Швеция, Финляндия, Дания, Голландия, Швейцария и Испания сделали 1 июня 1936 г. заявление, в котором указывали на то, что воздерживаются от обязанности применять санкции, предусмотренные Лигой наций.

 

В 1938 г. это в принципе единодушно подтвердили еще раз сначала Швеция, а затем Финляндия. Холсти являлся противником ослабления Лиги наций и хотел идти курсом северных стран в рамках Лиги наций, но на практике решения Швеции вынуждало следовать ее примеру 92. Юридически оформленный финляндский нейтралитет, который был конкретизирован в 1938 г., содержал обязательство противодействовать вторжению на территорию страны и особо предусматривал запрет иностранным государствам использовать финскую территорию в ка­честве плацдарма для нападения на третье государство 93. Во время своего визита в Москву в 1937 г. Холсти заверил, что Финляндия ста­нет на защиту своей территории от любого нападения, в том числе и Германии, если та попытается использовать Финляндию в качестве антисоветского военного плацдарма 94.

 

В определенной мере ключевым вопросом с точки зрения обес­печения нейтралитета Финляндии считалось укрепление Аландских ост­ровов. Архипелаг был демилитаризован после Крымской войны 1856 г., и это положение было закреплено международным соглашением, под­писанным в 1921 г. По финским взглядам, укрепление островов про­тиводействовало бы попыткам крупных держав проникнуть туда под предлогом обеспечения своей безопасности и вероятности в случае возникновения войны вступления в нее Финляндии. Как констати­ровалось в 1937 и 1938 гг. в беседах между министром иностранных дел Холсти и шведским министром иностранных дел Сандлером, а также премьер-министром Ханссоном, при ведении войны между Германией и Советским Союзом каждое из этих государств могло первым устре­миться к неукрепленным Аландским островам, опасаясь, что в против­ном случае их захватит другая сторона 95.

 

СССР выступил против укрепления Аландских островов и стре­мился воспрепятствовать этому, ссылаясь на международное соглаше­ние, по которому архипелаг был нейтрализован. В 1921 г. Советское правительство не подписало предлагавшееся соглашение о демилита­ризации Аландских островов. Это можно было истолковать на самом деле как желание придерживаться продиктованных России в 1856 г. положений договора. В частности, через свою печать Советский Союз чутко реагировал на все то, что указывало на стремление укрепить Аландские острова, и истолковывал как агрессивное действие даже учреждение гражданской авиалинии через Аланды 96. Стратегически значение Аландских островов являлось важным прежде всего, конечно, для Финляндии и Швеции, поскольку они располагались на пути, кото­рый связывал эти страны. Прямой угрозы безопасности Советскому Союзу со стороны Аландских островов могло бы не быть, но их тер­ритория приковывала к себе большое политическое внимание потому, что вблизи их проходил фарватер, по которому осуществлялась пере­возка шведской руды, стратегически важной для Германии. Немецкий балтийский флот перед второй мировой войной не был готов к тому, чтобы оккупировать архипелаг, и Германию больше устроило бы, конечно, если бы нейтральная Финляндия укрепляла и удерживала острова в своих руках, поскольку Советский Союз мог их захватить и воспрепятствовать перевозкам руды из Швеции в Германию. Чтобы третий рейх мог от этого иметь "выгоду", ему нужно было бы получить от Швеции разрешение на транспортировку ее руды. Этого нельзя было гарантировать. В Германии понимали суть дела, немецкий послан­ник Блюхер предостерегал в 1938 г. министерство иностранных дел, что укрепление Аландских островов будет направлено не только против Советского Союза, но и против Германии: правительства как Швеции, так и Финляндии, а также стоящее за ними большинство – три четверти населения, настроено антинемецки. С точки зрения Германии укрепленные или нейтральные Аландские острова являлись все же меньшим злом, чем их оккупация Советским Союзом 97.

 

Намерения Финляндии были таковы, чтобы наибольшие усилия со­средоточить на стремлении остаться вне противоречий великих держав. Осенью 1938 г. был обнародован совместный план создания укреп­лений, но в следующем году он был отклонен шведской стороной, при­нимавшей во внимание противодействие Советского Союза.

 

Ориентация Финляндии на нейтралитет северных стран не удовлет­воряла, следовательно, советское руководство. Это означало, что от­вергалась коллективная безопасность в рамках Лиги наций, которая могла бы в принципе дать Советскому Союзу возможность ввести свои войска в Финляндию. Тем не менее существовавшее представление о коллективной безопасности вскоре рухнуло. В марте 1938 г. после аншлюса Австрии европейская политическая обстановка еще более обострилась. С позиции Советского Союза заключенное в сентябре того же года Мюнхенское соглашение, от которого СССР отмежевал­ся, явилось еще более серьезным фактором, свидетельствовавшим о том, что страна оказалась в международной изоляции.

 

В 1938-1939 гг. СССР все же стремится к такой новой системе, которая давала бы ему возможность прямого контроля над территорией Финляндии. В апреле 1938 г. второй секретарь советского полпредства Б.Н. Ярцев (Рыбкин), который представлял в нем НКВД, установил связь с Холсти и предложил осуществить меры, которые с позиции Советского Союза давали бы конкретные гарантии от возможного германского вторжения в Финляндию 99.

 

Ярцев указал на наличие у Германии широкомасштабных планов нападения на Советский Союз, согласно которым Финляндия может также оказаться в зоне военных действий. Для отражения агрессии он предложил Холсти двусторонний договор о взаимопомощи, в соответ­ствии с которым Советский Союз готов был предоставить Финляндии необходимую военную, а также экономическую помощь и вывести свои войска после войны из Финляндии. Ярцева принимали, кроме того, премьер-министр Каяндер и министр Таннер. Когда выдвинутая идея в Хельсинки была отвергнута, Ярцев предложил обсудить вопрос о предоставлении СССР права соорудить на о-ве Суурсаари в Финском за­ливе объекты противовоздушной обороны и береговые укрепления. На это с финской стороны последовал отрицательный ответ, так как со­ветское предложение противоречило внешнеполитической линии стра­ны, провозгласившей строжайший нейтралитет. К тому же создание советских военных баз означало бы нарушение суверенитета Фин­ляндии, причем в пользу одной великой державы. Суть предусмотрен­ных Ярцевым вариантов заключалась в том, чтобы обеспечивать безо­пасность Советского Союза силами самой Красной Армии на терри­тории Финляндии. С финской же стороны имелось в виду лишь проя­вить готовность выступить с заявлением, что Финляндия не допус­тит никакого вторжения на свою территорию. Предполагалось также, что будет дано разрешение СССР на укрепление Аландских ост­ровов 100.

 

На отношение финляндской стороны к попытке СССР привлечь ее к себе повлияло и то, что к концу 1937 г. в Советском Союзе окон­чательно ликвидировали права проживавших там финнов. Финский язык, который считался официальным языком Советской Карелии и использовался также в Ингерманландии, был изъят из употребления. В Восточной Карелии на смену ему пришел сильно русифицированный карельский язык, имевший в своей письменности алфавитную основу кириллицы. Ингерманландские финны, которых осталось всего, по-видимому, около ста тысяч, вообще лишались возможности обучения на родном языке, прекратилась на нем и издательская деятельность. Вместе с тем усилились аресты и казни. В целом указанные процессы, проходившие и позднее (масштабы их не определены), носили печать исчезновения народа. В то же время советские юридические органы публично утверждали, что на указанных территориях скрытно дейст­вовали засланные из Финляндии диверсанты и шпионы, цель которых -добиться отделения этих территорий от Советского Союза и при­соединения к Финляндии.

 

В обстановке, когда массовые репрессии привели к уничтожению значительной части офицерского корпуса Красной Армии, а также других руководителей страны высшего и среднего звена, тоталитарная государственная система СССР представлялась международному сооб­ществу во все более одиозном свете. Мюнхенское соглашение показало к тому же снижение веса Советского Союза в мире. Поэтому финлянд­скому правительству было особенно трудно согласиться с предложе­ниями Ярцева относительно о-ва Суурсаари, которое предполагало выселение более двух тысяч финнов с родных мест.

 

За Ярцевым стояло высшее советское руководство, хотя финские политики сомневались в его полномочиях и полагали к тому же, что, возможно, он ведет переговоры по инициативе НКВД. Финны вообще никогда не имели ясности, какими полномочиями облечен Ярцев, а в силу этого к контактам с ним не было доверия. Британцы, которым Холсти поведал об инициативах "представляющего ГПУ секретаря посольства" и об угрозе с возникновением войны оккупации Финляндии, "не относились в целом серьезно к поступившим из такого источника данным" 101. Итак, 1938 г. был исключительно неудачным для Совет­ского Союза с точки зрения его попыток заключить с Финляндией договор о взаимопомощи или получить от нее согласие на создание военных баз. Ведь его международные позиции, особенно после Мюн­хена, были довольно слабыми 102.

 

У Ярцева, помимо Холсти, были встречи со многими ответствен­ными за внешнюю политику Финляндии лицами, в их числе с премьер-министром Каяндером, министрами Таннером и В. Войонмаа, а также с инспектором сухопутных войск генерал-лейтенантом А. Сихво. Ярцев заявлял им о неверии Советского Союза в то, что Финляндия способна своими силами отразить нападение Германии. В этом случае Красная Армия не стала бы ожидать у Раяйоки (р. Сестра), а вступила бы в пределы Финляндии, чтобы сражаться с агрессором. Сначала Ярцев предложил договор о взаимопомощи и военную поддержку. По другим версиям предусматривались действия советских войск по укреплению Суурсаари, а также продажа советского оружия для оснащения им фин­ской армии. Ярцев допускал, кроме того, возможность укрепления Аландских островов, причем, как предусматривалось, под контро­лем Советского Союза. Затрагивались также судьбы перешедших из Финляндии в Советский Союз свыше 20 тыс. человек, которые вели антифинляндскую пропаганду. О их возвращении просил, в частности, еще Холсти во время своего визита в Москву в 1937 г. 14 июня 1938 г. Ярцев разъяснил финнам, что многие из этих граждан теперь аресто­ваны: по его словам, советское правительство хотело "совершенно прекратить военную пропаганду против Финляндии и пыталось достиг­нуть с нею наиболее дружественных отношений" 103.

 

В Финляндии предложения Ярцева считались неприемлемыми. Они подорвали бы нейтралитет, который являлся краеугольным камнем ее внешней политики. В октябре 1938 г. при встрече непосредственно с министром иностранных дел Холсти Ярцев вновь выразил сомнения в способности Финляндии защитить свою территорию и подчеркнул необходимость продолжать переговоры. Кроме того, он сообщил о готовности СССР принять официальную делегацию Финляндии. В конце ноября переговоры с финской стороны вел также исполнявший обязанности министра иностранных дел Войонмаа. Было дано согласие на переговоры в Москве и сделан намек на готовность Финляндии занять гибкую позицию 104.

 

Переговоры велись в Москве в начале декабря. С финской стороны главное внимание проявлялось к расширению торговли. Ее делегацию возглавил министр путей сообщения В. Саловаара. На политических переговорах Финляндию представляли два сотрудника министерства иностранных дел А. Пакаслахти и У. Тойвола, а СССР – весьма их влиятельный участник заместитель председателя Совета Народных Комиссаров и народный комиссар внешней торговли А.И. Микоян. Финны пытались добиться согласия от Советского Союза на укреп­ление Аландских островов. Микоян не хотел об этом говорить. Он выяснял лишь возможность осуществления Советским Союзом укреп­ления Суурсаари или же передачи этого острова СССР 105.

 

На переговорах в Москве в то время не было достигнуто ничего конкретного, но беседы прежде всего по торговым вопросам продол­жались и в следующем месяце. Атмосфера в ходе обсуждений царила хорошая. В финско-советских отношениях на этом этапе не было ка­кой-либо напряженности. Территориальные вопросы в форме требо­ваний не выдвигались. В руководящих советских кругах, по-видимому, не было никаких мыслей о том, что Финляндия может действовать как пособник Германии в случае ее нападения на Советский Союз. Воз­можно, что проявлявшееся финнами на различных этапах переговоров понимание интересов безопасности Советского Союза рассеяло и су­ществовавшие сомнения. К сожалению, этот спокойный период в советско-финляндских отношениях оказался коротким. В марте 1939 г. политическая атмосфера в Европе резко ухудшилась в связи с захватом Германией 15 марта Чехословакии и 23 марта Мемеля.

 

Обострение чехословацкого кризиса началось уже тогда, когда Советский Союз в начале марта снова внес предложения об укреплении островов в Финском заливе. Теперь выдвинутые предложения прости­рались значительно дальше, чем несколько месяцев тому назад. Народ­ный комиссар иностранных дел Литвинов, который прежде стоял в, стороне от переговоров и, по-видимому, не был осведомлен об их ходе, предложил 5 марта 1939 г. посланнику Ирье-Коскинену, чтобы Финляндия передала в аренду Советскому Союзу на 30 лет о-ва Суурсаари, Лавансаари, Тютерсаари и Сейскари. По мнению финляндского послан­ника, это предложение являлось "совершенно абсурдным", и мини­стерство иностранных дел разделяло его позицию: подобное урегули­рование нанесло бы ущерб финляндской независимости, а исходя из общественного мнения, явилось бы вместе с тем и "роковым" 106. 13 марта в Хельсинки прибыл бывший советский полпред в Финлян­дии Б.Е. Штейн, который продолжил беседы в том же плане. Штейн пять раз встречался с министром иностранных дел Эркко и предлагал в качестве определенной альтернативы для урегулирования дела обмен островами на территории, прилегающие к восточной грани­це с Финляндией. В ходе бесед позиция Финляндии заключалась в том, что в процессе переговоров не должна вестись речь о тер­риториальных изменениях. Вместе с тем Эркко подчеркивал, что Финляндия будет защищаться от любого нападения, и в качестве гарантии финского нейтралитета предлагал соответствующее письменное заверение, проект которого был направлен в Москву 8 апреля 1939 г.107

 

Решимость Финляндии защищать свою территорию от любой аг­рессии, в том числе и против Советского Союза, не вызвала, однако, положительной реакции в Москве. Когда финский посланник Ирье-Коскинен подтвердил необходимость для Финляндии защищаться как от Германии, так и от Советского Союза, то заместитель народного комиссара Потемкин выразил свое неодобрение данной постановки вопроca и заявил, что уведомит свое правительство" о таком "предостережении"108.

 

3 мая народный комиссариат иностранных дел возглавил В.М. Мо­лотов. После этого у советской дипломатии при общении с малыми государствами тональность переговоров сменилась на командную. В политике великой державы произошел сдвиг в новую фазу, когда характер отношений стали диктовать дивизии и их дислокация. Со­ветский Союз стал проявлять демонстративно жесткое отношение к Финляндии, прекратив торговые закупки и сократив экспорт до минимума 109. Что касается Финляндии, то она стремилась по-прежнему непреклонно стоять вне конфликтов между великими державами и гарантировать свой нейтралитет, опираясь, насколько это было возможно, на Швецию. В Финляндии при оценке советско-финских переговоров не видели повода для открытого конфликта.

 

Рассматривая позицию финляндского правительства, необходимо учитывать, что мысль о передаче Советскому Союзу финской террито­рии являлась совершенно неприемлемой, особенно если учесть по­ложение в СССР финского населения. Следует принимать во внимание и то, что согласно финляндской форме правления вопросы изменения государственной территории Финляндии подлежали рассмотрению в парламенте и одобрению, как предусмотрено конституцией, большин­ством в три четверти голосов. Если же решение хотели ускорить, то для этого требовалось одобрение пяти шестых членов парламента. К тому же в марте 1939 г. до очередных парламентских выборов оста­валось всего несколько месяцев. В отличие от политиков маршал Маннергейм, который был осведомлен о переговорах со Штейном, полагал, что страна могла бы пойти на территориальные уступки. В то время существовала еще уверенность в том, что Финляндия и Швеция смогут совместными усилиями укрепить Аландские острова 110.

 

Весной 1939 г. в отношениях Финляндии с Советским Союзом, а также с другими великими державами не произошло никаких изме­нений. В СССР, тем не менее, внимательно следили за работами по созданию укреплений на Карельском перешейке и осуществлению планов на Аландских островах 111. Отношение Советского Союза к совместным планам укрепления Аландских островов Финляндией и Швецией стало однозначно отрицательным. В процессе переговоров по этому вопросу было проявлено понимание, но вместе с тем так или иначе постоянно выдвигалось требование предоставить Советскому Союзу возможность участвовать в укреплении островов.

 

План укрепления архипелага Финляндией и Швецией стал известен в сентябре 1938 г., а в январе 1939 г. его подписали финский и швед­ский министры иностранных дел 112. В мае 1939 г. Советский Союз торпедировал этот план. Те государства, которые в 1921 г. подписали соглашение о демилитаризации островов, одобрили план их укрепления, и Лига наций согласилась с ним. Тем не менее Советский Союз вы­ступил с протестом и потребовал себе право участвовать в обеспечении безопасности островов. СССР также выразил неудовлетворенность разъяснением финских представителей, согласно которому обеспечение безопасности островов диктовалось необходимостью воспрепятствовать и вооруженному проникновению туда Советского Союза. В конце мая позицию СССР публично изложил сам Молотов, который указал, что с точки зрения обороны Советского Союза острова представляют первое степенную стратегическую важность и в этом вопросе у него значи­тельно большая даже заинтересованность, чем у Швеции. По утверж­дению Молотова, с помощью укреплений можно было чуть ли не зак­рыть вход в Финский залив. Вследствие проявленной Советским Сою­зом жесткой позиции Швеция решила отказаться от намерения воз­водить там укрепления 113. Это был серьезный удар по военному базису финляндского нейтралитета. Вместе с тем у Финляндии уже имелся свой боеспособный флот, который можно было использовать в водах Аландских островов в кризисное время. Он был готов противостоять внезапному нападению великой державы в указанном районе, так же как и нанести сильный ответный удар во взаимодействии со Швецией.

 

Тот нейтралитет, к которому стремились в конце 30-х годов Фин­ляндия и Швеция, свидетельствовал, что эти страны хотят остаться вне конфликта между великими державами. Нарушению их террито­риальных прав следовало противостоять силой, укрепляя оборону Аландских островов. Нейтралитет предусматривал также, что предлагавшиеся великими державами гарантии их территориям буду отклонены. Руководствуясь этим, Финляндия в 1938-1939 гг. отвергла предложения Советского Союза. По той же причине Финляндия, Шве­ция и Норвегия весной 1939 г. отказались заключить договор о ненапа­дении с Германией 114.

 

Независимо от Швеции Финляндия считала необходимым самостоя­тельно укреплять Аландский архипелаг. Посланник в Москве, руко­водствуясь указаниями министерства иностранных дел Финляндии, в начале июня 1939 г. выяснял у Молотова: как следует истолковывать его высказывания по поводу укрепления Аландских островов финнами; относится ли Советский Союз положительно к нейтралитету Финлян­дии и ее возможности остаться вне войны в акватории Балтийского моря, чему способствовало бы укрепление Аландского архипелага. Молотов на это отреагировал положительно, но объяснил, что со­ветское правительство придает особое значение вероятности того, что Финляндия может все-таки оказаться неспособной защитить свой нейтралитет. По его мнению, даже совместная оборона Финляндии и Швеции не могла в достаточной мере обеспечить неприкосновенность Аландских островов. Предложенную посланником совместную ноту, где разъяснялось бы, что между странами нет противоречий по Аландскому вопросу, Молотов отклонил, разъяснив, что письменные гарантии не имеют в этом деле значения. После отказа финляндского посланника дать дополнительные конкретные разъяснения о военном характере планируемых укреплений, который он мотивировал ссылкой на нейтралитет страны, Молотов закончил беседу словами, "показывающими серьезность" положения 115.

 

Тревогу в Финляндии вызвали проходившие весной и летом 1939 г. переговоры между Советским Союзом, Францией и Англией. Стало известно, что СССР хотел бы предоставить гарантии странам Балтии и Финляндии. Это означало, что они были бы втянуты в конфликты между великими державами и открылась бы возможность для вступ­ления советских войск на финскую территорию вопреки желанию Фин­ляндии 116. Советский Союз уже односторонне объявил о таких га­рантиях Латвии и Эстонии 28 марта 1939 г.117 Финляндия указала за­падным державам на невозможность односторонних гарантий. В своей речи в парламенте 6 июня 1939 г. министр иностранных дел Эркко сказал, что автоматические гарантии Советского Союза отгородят Финляндию от других северных стран и поставят ее в особое по­ложение. Такие гарантии не согласовывались с финским суверенитетом. Финляндия считала бы агрессором любое государство, предостав­ляющее ей незапрашиваемую помощь 118.

В Англии считали важным рассеять подозрения Финляндии в том, что ее готовы были продать Советскому Союзу. Поэтому Форин Оффис организовал летом поездку в Финляндию отставного генерала В. Кирка, который в первые годы ее независимости представлял там английские вооруженные силы. В своем донесении Кирк отмечал, что Финляндия намного лучше оснащена, чем 14 лет назад, и выражал уверенность, что ее общество политически стало намного монолитнее. Надо понимать, что в этих условиях англичане реагировали бы на советские гарантии таким же образом, как и премьер-министр Северной Ирландии лорд Крайгавон относился бы к предлагавшимся ему Эмоном де Валера услугам. Кирк считал также, что финны не хотели что-либо предпринимать совместно с Германией и проявляют исключительную дружественность к Англии. Вместе с тем они все же готовы скорее присоединиться к державам оси, чем принять гарантии СССР, если бы их принудили сделать такой выбор 119.

 

В переговорах трех государств Англия своими действиями про­демонстрировала понимание далеко идущих замыслов, связанных с секретными дополнительными протоколами, которыми предусматри­вались односторонние гарантии ряду малых европейских стран, в том числе и Финляндии 120. Вскоре, летом 1939 г., пакт Молотова-Риббентропа предал переговоры трех держав забвению.

 

Отношения Финляндии с Германией в конце 30-х годов постепенно "зачахли", писал Л. Баклунд, основательно исследовавший этот вопрос. Судьба Чехословакии весной 1939 г. привнесла в них дальнейшее охлаждение со стороны Финляндии. В Германии, в свою очередь, про­явилось разочарование тем, что Финляндия отклонила предлагавшийся ей договор о ненападении. Интересы Германии на финляндском на­правлении были вообще второстепенными. Ей не трудно было одобрить согласованное пактом Молотова – Риббентропа положение о вхождении Финляндии в сферу интересов Советского Союза 121.

 

В обстановке 1939 г. Финляндия, придерживаясь прежней своей ли­нии нейтралитета, была вынуждена противостоять начавшемуся давлению со стороны Советского Союза. Восточный сосед интенсивно саботировал ее стремление упрочить своей нейтралитет на основе уста­новления сотрудничества со Швецией в вопросе укрепления Аландских островов. В Финляндии имелись к тому же сведения (как позднее ока­залось обоснованные), вызывавшие подозрение, что великие державы, подобные Англии, отнюдь не желали лояльно относиться к малым странам. Финляндия, избравшая для себя нейтралитет, оказалась осенью 1939 г. изолированной. У нее не осталось иной опоры, кроме как на собственные ресурсы и на уверенность в прочности своей обороны, которая, однако, не высоко оценивалась в СССР, о чем неоднократно говорилось его представителями в ходе переговоров. То, что она попала в такое положение, можно считать (и считают), явилось следствием ее неудачной внешней политики. Собственные возможности в масштабах большой политики, тем не менее, оценивались Фин­ляндией довольно реалистично. В своем стремлении к нейтралитету она была достаточно последовательной. В Хельсинки не считали, что отклонение советских предложений приведет к возникновению прямой военной угрозы, хотя поведение Молотова на переговорах не давало повода для оптимизма. По оценке, сделанной в конце августа 1939 г. финским посланником Ирье-Коскиненом, все же имелись основания думать, что особое потепление отношений между Советским Союзом и Германией после заключения пакта Молотова – Риббентропа устранило в СССР подозрения по поводу характера отношений Финляндии с Гер­манией 122.

 

1     Polvinen Т. Venäjän vallankumous ja Suomi. Porvoo, 1967. Osa I. S. 160-170.

2     Ibid. S. 161-166; Upton A. Vallankumous Suomessa, 1917-1918. Jyväskylä, 1980. Osa I. S. 350-353.

3     Upton A. Op. cit. S. 350-353.

4     Polvinen T. Op. cit. S. 170-195.

5     Tanskanen A. Venäläiset Suomen sisällissodassa vuonna 1918 // Acta Univ. Tamperensis. Ser. A. 1978. Voi. 91. S. 72-82; Lappalainen J.T. Punakaartien sota. Hels., 1981. Osa I. S. 177-182.

6     Manninen O. Itsenäistymisen vuodet, 1917-1920. Hels., 1993. Osa II. S. 73.

7     Polvinen T. Op. cit. S. 252-268.

8     Ibid. S. 240-251.

9     Ibid. S. 255-258.

10   Churchill S. Itä-Karjalan kohtalo, 1917-1922. Porvoo, 1970. S. 164-173, 195-196.

11   Polvinen T. Op. cit. Hels., 1971. Osa II. S. 29-40, 52-58.

12   Lyytinen E. Finland in British Politics in the First World War // Suomalaisen Tiedeakatemian toimituksia. Sarja B. Hels., 1980. S. 193-196.       

13   Polvinen T. Op. cit. Osa II. S. 107-121.

14   Ibid. S. 275-313; Холодковский B.M. Финляндия и Советская Россия, 1918-1920. M., 1975. С. 105-117.

15   Vahtola J. "Suomi suureksi – Viena vapaaksi". Valkoisen Suomen pyrkimykset Itä-Karjalan valtaamiseksi vuonna 1918 // Studia Historica Septentrionalia. Rovaniemi, 1988. 17. S. 163-165, 295-298; Churchills. Op. cit. Passim.

16   Polvinen Т. Op. cit. Osa II. S. 348-370.    

17   Tarton rauhanneuvottelujen pöytäkirjat. Hels., 1923. S. 27, 121-141; Jääskeläinen M. Itä-Karjalan kysymys. Porvoo, 1961. S. 312-313.

18   Salomaa M. Punaupseerit. Juva, 1992. S. 229-267.

19   Kallenautio  J. Suomi kastoi eteensä // Itsenäisen Suomen ulkopolitiikka, 1917-1955. Hels., 1985. S. 86-91.

20   Документы внешней политики СССР. M., 1960. Т. IV. С. 558-561. (Далее: ДВП); Korhonen К. Naapurit vastoin tahtoaan // Suomi neuvostodiplomatiassa: Tarrasta talvisotaan, 1920-1932. Hels., 1966. Osa I. S. 34-62.

21   Holsti  K.J. Suomen ulkopolitiikka suuntaansa etsimässä vuosina, 1918-1922. Rudolf Holstin osuus. Hels., 1963. S. 191-195.

22   Ibid. S. 150-160; Korhonen K. Op. cit. S. 55.

23   Jääskeläinen M. Op. cit. S. 321-325.

24   Korhonen K. Op. cit S. 70; Hohti K.J. Op. cit. S. 195-213.

25   Kallenautio  J. Op. cit. S. 86-91.

26   Ibid. 91-97.

27   Kalela J. Grannar pä skilda vägar. Det finlandsk-svenska samarbetet I den finlänska och svenska utrikespolitiken, 1921-1923 // Historiallisia tutkimuksia. Hels., 1971. № 84. S. 204-218.

28   Turtola M. Tornionjoelta Rajajoelle: Suomen ja Ruotsin salainen yhteistoiminta Neuvostoliiton hyökkäyksen varalle vuosina, 1923-1940. Juva; Porvoo, 1984. S. 69-76.

29   Ilvessalo J. Suomi ja Weimarin Saksa. Hels., 1959. S. 157-162.

30   Kallenautio J. Op. cit. S. 106-113.

31   Ibid. S. 104-105.

32   Korhonen K. Op. cit. S. 193-195.

33   Ibid.

34   Kallenautio J. Op. cit. S. 119.

35   Korhonen K. Op. cit. S. 234-235.
36   Tervasmäki V. Maanpuolustussuunnitelmat. Talvisodan historia. Porvoo, 1977. Osa I. S. 65-67.

37   Ibid. S. 79-82.

38   Ibid. S. 82-85.

39   Vehviläinen O. Kansallissosialistinen Saksa ja Neuvostoliitto, 1933-1934. Porvoo: Hels., 1966. S. 209-220.

40   Selen K. Genevestä Tukholmaan. Suomen tuvallisuuspolitiikan painopisteen siirtyminen Kansainliitosta pohjoismaiseen yhteistyöhön, 1931-1936. Forssa, 1974. S 132-144; Kallenautio J. Op. cit. S. 141-143.

41   Selen K. Op. cit. S. 103-116.

42   Kallenautio J. Op. cit. S. 148.

43   Backlund L. Nazi Germany and Finland, 1933-1939. Pennsylvania, 1983. P. 420-457, 580-621; Kallenautio J. Op. cit. S. 150.

44   Julkunen M. Myytti Saksan vaikutusvallasta Suomessa 1930-luvun lopulla // Historiallinen aikakauskirja. 1989. № 3. S. 194, 196.

45   Pihkala E. Sotatalous, 1939-1944 // Suomen Taloushistoria. Teollistuva Suomi. Hels., 1982. Osa 2. S. 269.

46   Selen K. Op. cit. S. 140.

47   Hiedanniemi B. Kulttuuriin verhottua politiikka. Kansallissosialistisen Saksan kulttuuripropaganda Suomessa, 1939-1940. Keuruu, 1989. S. 134-135.
48   Nygdrd T. Suur-Suomi vai lähiheimolaisten auttaminen heimotyö itsenäisessä Suomessa. Keuruu, 1978. S. 228-233.

49   Paasivirta J. Suomi ja Eurooppa, 1914-1939. Hameenlinna, 1984. S. 400-405.

50   Hokkanen K. Kyösti Kallio. Juva, 1986. Osa II: 1939-1940. S. 238-239.

51   KallenautioJ. Op. cit. S. 159-160.

52   Suomi. I. Talvisodan tausta. Neuvostoliitto Suomen ulkopolitiikassa, 1937-1939. Hels., 1973. S. 291-292. 53 Paasivirta J. Op. cit. S. 402-403.

55   Julkunen M. Op. cit. S. 196-197.

56   Selen K. Op. cit. S. 248-255.

57   Hiedanniemi B. Op. cit. S. 60-65, 87-91.

60   Ibid. S. 136.

61   Selen К. С G. E. Mannerheim ja hänen puolueneuvostonsa. Keuruu, 1980. S. 231.

62   Ibid. S. 156-185

63   Selén K.C.G.E. Genevestä Tukholmaan, S.115-116

64   Ibid. S. 116-132.

65   Selen K. C. G. E. Mannerheim ja hänen puolueneuvostonsa. S. 156-185.

66   ДВП. M., 1970. T. XVI. С 268-270.

67   Там же. M., 1971. Т. XVII. С. 372-375.

68   Ulkoasiainministeriön arkisto. 5C18. Донесение Ирье-Коскинена из Москвы в МИД Финляндии. (Далее: UM).

69   ДВП. Т. XVII. С. 609-611.

70   Там же. С. 723.

71   Российский государственный архив Военно-Морского Флота. Ф. Р.-1483. Оп. 1. Д. 329. Л. 195. (Далее: РГАВМФ).

72 ДВП. Т. XVII. С. 543-544.

73   Там же.

74   Российский государственный военный архив. Ф. 33 987. Оп. 3. Д. 1935. Л. 3. (Далее: РГВА).

75   Пограничные войска СССР, 1929-1938: Сб. документов и материалов. М., 1972. С. 8.

76   ДВП. М., 1974. Т. XIX. С. 432.

77   UM. 5C18 Донесение Ирье-Коскинена из Москвы в МИД Финляндии 4.02.1936 г.

78   Там же.

79   РГАВМФ. Ф. Р -92. Оп. 2. Д. 260. Л. 1.

80   РГВА. Ф. 37 977. Оп. 1. Д. 722. Л. 405.

81   UM. 12L. Venäjä. Fb 12:24. Дневниковые записи Кивимяки (лето 1935 г.).

82   Правда. 1936. 1 дек.; Korhonen К. Op. cit. Osa II. S. 124, 135-137.

83   UM. 5D. Holsti I-III. Поездка Холсти в Москву; Suomi J. Op. cit. S. 48-57.

84   UM. 12L. Письмо Рантакари из МИД Финляндии посольству в Москве. 7.08.1936 г.

85   UM. 5D. Holsti II. Обобщенное изложение Холсти своей поездки в Москву, направленное 26.02.1937 г. руководству посольства; ДВП. М., 1976. Т. XX. С. 73-75; Памятная записка Литвинова о беседах с Холсти 8 и 10.02.1937 г.; Suomi J. Op. cit. S. 57-61; Korhonen K. Op. cit. Osa II. S. 153.

86   ДВП.Т. XX. С 121-124.

87   Там же. С. 225.

88   Там же. С. 281-283.

89   Suomi J. Op. cit. S. 286-290; Kallenautio J. Op. cit. S. 167.

90   Kallenautio J. Op. cit. S. 167.

91   Selén K. Genevasta Tukholmaan. S. 223-224

92   См.: Kallenautio J. Op. cit. S. 167

93   Ibid. S. 168-169.

94   ДВП. T. XX. С 121-124.

95   UM. Fb. 9:2. Памятные записки Холсти о его беседах с Сандлером 29.04.1937 г., а также с Сандлером и премьер-министром Ханссоном 14.04.1938 г.

96   UM. 12L. См., например, письмо Рантакари в Москву 7.08.1936 г.

97   Auswärtiges Amt. Politischer Abteilung 430033. Донесение В. Блюхера в МИД Германии 21.11.1938 г.; Bucklund L. Op. Cit. O. 987-996

98   Häikiö M. Maaliskuusta maaliskuuhun. Suomi Englannin politiikassa, 1939-1940. Porvoo, 1976. S. 41-49.

99   Korhonen K. Op. cit. Osa II. S. 165-176; Suomi J. Op. cit. S. 185-238. 5

100 UM. 121, Fb 12:25; Suomi J. Op. cit. S. 186-213; Korhonen K. Op. cit. Osa II. S.165-192

101 Foreign Office. 371/23648. Ежедневный отчет 1938 г. (Далее: FO).

102 Kallenautio J. Op. cit. S. 173.

103 UM. 121. Fb 12:25; Suomi J. Op. cit. S. 372-373.

104 Suomi J. Op. cit. S. 203-208.

105 UM. 121. Fb 12:25. Памятная записка Тойвола и Пакаслахти о переговорах с Микояном.

106 UM. 121. Fb. 12:25; Korhonen K. Op. cit. Osa II. S. 188-189

107 Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 06. Оп. 1. П. 18. Д. 190. Л. 38. (Далее: АВП РФ); UM. 12L./ Fb 12.25; Korhonen K. Op. cit. Osa II. S. 186-191.

108 АВП РФ. Ф. 0135. On. 22. П. 145. Д. 4.

109 Архив Президента Российской Федерации. П. 1/179. Решение политбюро 5.04.1939 г. Selén К. С. G. E. Mannerheim ja hänen puolueneuvostonsa. S. 325-326.

111 РГАВМФ. Ф. P-1877. On. 1. Д. 101. Л. 16.

112 Kallenautio J. Op. cit. S. 163-164.

113 UM. 121. Fb 12:25. Памятные записки о беседах Эркко и Ярцева 4.03.1939 г.

114 Julkunen M. Op. cit. S. 196.

115 UM. Fb 9:6. Речь Молотова 31.05.1939; Секретные телеграммы в Москву 1.06.1939; А. Ирье-Коскинен – Э. Эркко. 3.06.1939 г.

116 Häikiö M. Op. cit. S. 29-36.

117 Korhonen K. Op. cit. Osa II. S. 186.

118 Häikiö M. Op. cit. S. 27-38, 48.

119 FO. 371/23648. Донесение В. Кирка в МИД 26.06.1939 г.
120 Haikio M. Op. cit. S. 32-38.

121 Backlund L. Op. cit. P. 685-720, 737-757.

122 UM. 5C18. Донесение в МИД Финляндии из Москвы Идмана 8.08 и 24.08.1939 и Ирье-Коскинена 30.08.1939 г.

 

ЭВОЛЮЦИЯ ОТНОШЕНИЙ СССР С ФИНЛЯНДИЕЙ В ПРЕДВОЕННЫЙ ПЕРИОД

 

© В.Н. Барышников

 

Анализ трансформации советско-финляндских отношений за годы, предшествовавшие началу зимней войны, является весьма важной предпосылкой для выяснения всего комплекса причин, которые поро­дили ее возникновение, и может дать ответ, насколько эта война была неизбежной. Прежде всего следует подчеркнуть, что при всей слож­ности отношений между двумя странами в 20-30-е годы они не были однозначно негативными. Процесс их нормализации, начавшийся с 1922 г., вполне отвечал устремлениям обоих государств. Необходимо также отметить, что для Советского Союза их состояние в тот период, когда ему пришлось разрешать крупные проблемы общеевропейского масштаба, не являлось определяющим и представляло интерес лишь с точки зрения военно-стратегического положения Финляндии как соседа СССР. При этом не считалось, что финская армия сама по себе таит для него особую опасность. Во внимание принималась главным образом возможность использования Финляндии внешними силами как военного плацдарма.

 

В Москве исходили во многом из того, какую позицию будет занимать в перспективе финское руководство по отношению к другим западным странам, особенно к Германии, Великобритании, скандинав­ским и прибалтийским государствам, а также к Польше. В 20-е годы контакты Финляндии с Западом не вызывали у Советского Союза боль­шого беспокойства. Согласно выводу, который делало разведыватель­ное управление Главного штаба Красной Армии, финские политики, по всей вероятности, хотели избежать войны с СССР и уйти от участия в какой-либо "антисоветской комбинации" 1. Это заключение являлось об­надеживающим для советского руководства. Однако и каких-либо серьезных позитивных изменений экономического и политического характера в отношениях между двумя странами не произошло. Ни переговоры о расширении торговых связей, ни идея, высказанная со­ветским руководством о заключении пакта о ненападении не получили поддержки. Полпред Советского Союза в Хельсинки С.С. Александ­ровский прямо отметил осенью 1928 г., что существующие "взаи­моотношения с Финляндией можно охарактеризовать, по крайней мере, как безнадежное топтание на месте"2.

 

Хотя в советских дипломатических кругах данный этап называли "застойным", важно было уже, что между СССР и Финляндией не возникало, как прежде, в 1918-1922 гг., конфликтных ситуаций. Вместе с тем вопросам защиты сухопутных и морских подступов к Ленинграду по-прежнему уделялось большое внимание. Весной 1929 г. на совмест­ных маневрах Ленинградского военного округа и Балтийского флота отрабатывалось обеспечение обороны зоны Кронштадта, а также фор­тов на Финском заливе, чтобы предотвратить возможные действия противника с территории Финляндии 3.

 

В целом отсутствие каких-либо осложнений между двумя государст­вами позволили И.М. Майскому, ставшему полпредом СССР в Хель­синки, сделать заключение об установившемся на рубеже 1929 г. определенном "модусе" финско-советских отношений 4. Достигнутая стабилизация являлась, естественно, важным фактором для обеих стран, так как могла открыть перспективы для движения к взаимопониманию. Но межгосударственные контакты все же не были устойчивыми.

 

Следует учитывать, что в Советском Союзе сохранились прежние представления о "белой" Финляндии и "белофиннах", не забыли о терроре после подавления революции 1918 г., о вооруженных походах в Карелию и призывах к созданию "Великой Финляндии". Об этом не­ редко велась речь в периодической печати и литературе. Не было недостатка в аналогичных, но противоположных по своему содержанию реалиях в Финляндии.

       

Требовались, очевидно, настойчивые усилия для того, чтобы не допустить нарушения того "модуса" финско-советских отношений, о ко­тором говорил Майский. Однако они оказались явно недостаточными с учетом имевшейся еще непрочной базы межгосударственного сотруд­ничества. На рубеже 20-30-х годов возникла первая трещина после достигнутой стабилизации. Произошло это в силу причин как внешнего, так и внутреннего характера, проявившихся в условиях потрясшего в 1929 г. многие государства экономического кризиса, и, как следствие, активизации в этой обстановке в Финляндии крайне националисти­ческого лапуаского движения фашистского типа, которое самым реши тельным образом стало противодействовать развитию сотрудничества с Советским Союзом.

 

Это движение не слишком отличалось от праворадикальных течений подобного рода в других западных странах. Однако именно его деятельность и резко усилившиеся антисоветские выступления финской прессы квалифицировались в Москве как опасный поворот во внешней политике Финляндии. Исходя из новых оценок складывавшейся обста­новки, руководство Ленинградского военного округа и Балтийского флота вносило определенные коррективы, направленные на повышение боевой готовности в зоне Ленинграда и обеспечение защиты подступов к нему с суши и моря. Финляндия рассматривалась теперь как вероят­ная участница коалиции государств, способных осуществить нападение на СССР. При этом допускалось, что наиболее опасное для СССР в Европе государство – Англия может ввести свой военно-морской флот в Финский залив 5. В таких условиях ставилась задача не только оста­новить наступление противника, но и нанести удар по используемому им плацдарму. Предусматривалось совершить прорыв укреплений на Карельском перешейке и вести дальнейшее наступление в направлении г. Лахти 6. Под руководством командующего войсками Ленинградского военного округа М.Н. Тухачевского в ходе проведенных в этой время маневров впервые в истории Красной Армии отрабатывались действия по высадке воздушного десанта, имевшего в своем составе тяжелое оружие – артиллерию и механизированные средства 7.

 

Следовательно, имелось в виду принять такие меры, которые могли быть осуществлены в случае нападения на Советский Союз со стороны объединенных вооруженных сил коалиции западных стран с использованием финляндской территории. Курс, взятый в обучении войск, предусматривал уже отнюдь не сугубо оборонительные дейст­вия, а нанесение ответного контрудара с развитием последующего наступления. Допускавшаяся возможность решительных наступатель­ных действий Красной Армии отражала и изменившееся качественное состояние вооруженных сил СССР, возросшую их боеспособность. Но такой подход советского военного командования вовсе не означал, что во внешней политике в отношении Финляндии намечался теперь исключительное жесткий курс. Таких перемен не произошло.

 

Наоборот, советское руководство считало необходимым вновь вернуться к переговорному процессу с Финляндией на базе делавшихся ранее предложений. В октябре 1930 г. в финляндском представи­тельстве в Москве отметили, что вновь приобрел актуальность вопрос относительно договора о ненападении 8. Действительно, вскоре, в де­кабре 1930 г, полпред Майский предложил финляндскому правитель­ству возобновить переговоры о заключении такого договора, учитывая "постоянные заявления об опасности, угрожающей Финляндии" с со­ветской стороны 9. Реакция в Хельсинки на указанное предложение была отрицательной, что отражало стремление финской стороны прово­дить восточную политику без каких-либо корректив, диктовавшихся теми переменами, которые произошли по сравнению с 20-ми годами. Но в условиях изменившегося баланса сил в северо-западном регионе это было совершенно нереально.

 

Дальнейшие перспективы развития советско-финляндских отноше­ний становились вместе с тем все более неясными и менее обнадеживающими в связи с прошедшими в 1931 г. выборами президента Финляндии. Новым главой государства стал Свинхувуд, известный своей прогерманской ориентацией и ярко выраженными антирусскими настроениями. Для его поддержки на выборах объединились самые консервативные политические силы. В их числе были и лапуасцы, у которых он пользовался наибольшим доверием. До этого именно на волне их активизации Свинхувуд в июле 1930 г. стал премьер-мини­стром, поддержав так называемый крестьянский поход на Хельсинки, в котором участвовало около 12 тыс. сторонников лапуаского дви­жения 10.

 

Естественно, что в Москве не могли не опасаться дальнейшего ухудшения отношений с Финляндией, поскольку недружественная пози­ция Свинхувуда к СССР была известна и раньше. Майский в беседе с новым министром иностранных дел Финляндии Ирье-Коскиненом 30 апреля 1931 г. прямо заявил ему об этих опасениях. "В настоящий момент, – сказал он, – в особенности после выборов президента Свинхувуда, советское правительство очень озабочено будущим финско-советских отношений и с большой настороженностью следит за всеми событиями в этой области". Речь шла о том, что бы не только "вернуть их хотя бы к уровню 1929 г.", но и решительно улучшить 11. Ирье-Коскинен откровенно признал впоследствии, что "президент не очень любит вас"12, имея в виду Советский Союз.

 

Исходя, однако, из желания ослабить напряженность, возникшую между СССР и Финляндией, Ирье-Коскинен, как глава внешнеполити­ческого ведомства, стремился повлиять на Свинхувуда, склоняя его к тому, чтобы не проводить линию, угодную лапуасцам 13. К тому же, став президентом, он так или иначе должен был отходить в вопросах внутренней и внешней политики страны от поддержки экстремистских действий, которые вредили интересам государства, явно вносили раскол в финское общество 14. Это позволило Ирье-Коскинену сделать заявле­ние, что в новой ситуации он видит в достижении согласия с СССР путь, который позволит обеспечить "выход из беспокоящего его поло­жения"15.

 

19 декабря М.М. Литвинов принял в наркомате иностранных дел временного поверенного Финляндии, который сообщил обнадеживав­шую новость: финское правительство предлагало провести в Хельсинки переговоры по поводу договора о ненападении 16. Литвинов сразу же выразил согласие, и советское правительство назначило для этого своим представителем Майского. Переговоры велись недолго. Фин­ляндскую делегацию возглавлял Ирье-Коскинен. 21 января 1932 г. он и Майский поставили свои подписи под согласованным текстом договора. Срок его действия предусматривался всего на три года, но с возможно­стью автоматического продления. Особо важным положением этого документа являлось обязательство, которое брали на себя СССР и Финляндия: не участвовать в договорах и соглашениях, "явно враж­дебных другой стороне и противоречащих формально или по существу настоящему договору"17.

 

Далее укрепление доверия между СССР и Финляндией могло, естественно, достигаться при условии развития сотрудничества друг с другом и, особенно, благодаря улучшению экономических связей. Вскоре первые шаги в этом направлении были сделаны. В феврале 1932 г. в Советский Союз прибыла представительная финляндская торговая делегация, возглавлявшаяся будущим министром иностранных дел А. Хакцелем (он сменил Ирье-Коскинена в декабре 1932 г.). Встре­чи в Москве дали, как отмечалось наркоматом иностранных дел, поло­жительные результаты. В свою очередь финские дипломаты конста­тировали, что переговоры являлись "довольно трудным шагом", но на их основе проявилось "деловое взаимопонимание", что представлялось "особенно важным" 18. Поездка в конце 1932 г. с экономическими целя­ми по ряду крупных городов Финляндии ответственных советских работников способствовала укреплению контактов в экономической области.     

 

Позитивные результаты подтвердили слова, сказанные наркомом , иностранных дел СССР Литвиновым вскоре после заключения договора , о ненападении. "Когда при переговорах, – подчеркнул он, – обе сторо­ны действительно воодушевлены стремлением к укреплению мирных отношений, не опасаются мирных обязательств и не преследуют побоч­ных целей, тогда переговоры удается завершить весьма быстро"19.

 

Сдвиги в отношениях между Советским Союзом и Финляндией по­зволили командованию Красной Армии внести соответствующие кор­рективы в оценку перспектив действий в случае возникновения военной опасности на северо-западе страны. В директиве начальника штаба РККА от 7 февраля 1932 г. имелось в виду учитывать "возможный нейтралитет Финляндии" и войскам исходить лишь из задачи "прочного удержания района Ленинграда". И уже без оговорок Финляндия рас­сматривалась как второстепенный театр военных действий 20. Из этого видно, сколь существенными были выводы, сделанные высшим воен­ным руководством Советского Союза на основе учета заключенного с Финляндией договора о ненападении и наметившихся признаков раз­вития сотрудничества между обеими странами.

 

Приход Гитлера к власти в Германии и открыто антисоветский курс его политики вызвал обостренное внимание советского руко­водства к реакции на эти события соседних с СССР стран и перспек­тивам их отношений с Германией. Оценка внешнеполитической линии Финляндии в новой ситуации нашла отражение в выводах, которые сделал один из руководителей наркомата иностранных дел B.C. Стомоняков. Он направил 27 апреля 1933 г. советскому представительству в Хельсинки соображения следующего содержания: "За самое по­следнее время объективным ходом событий выдвигается как новый фактор в финляндской политике течение за сближение с Германией... Положение существенно изменилось с приходом Гитлера к власти. С одной стороны, гитлеровская политика экспансии на Восток повышает значение Финляндии для Германии... С другой стороны, лапуаские круги и близкие к ним коалиционеры, естественно, видят в гитлеровской Германии опору для фашизации Финляндии". Прогнозируя дальнейшее развитие событий, Стомоняков считал, что при опреде­ленных условиях процесс мог пойти в Финляндии "в сторону серьезного сближения с Германией"21.

 

Нарастанию военной угрозы со стороны нацистской Германии СССР противопоставил план создания системы коллективной безо­пасности в Европе. Финляндия была в числе тех государств, которым предлагалось заключить многосторонний региональный договор о взаимной помощи, получивший условное наименование Восточного пакта. Но эту идею не удалось реализовать.

 

Финляндия мотивировала свою индифферентность к Восточному пакту тем, что ей нечего бояться агрессии Германии. Лично Свинхувуд считал, что можно было пойти на присоединение к пакту "лишь в наихудшем случае" 22. Вместе с тем договор о ненападении с СССР был продлен на 10 лет. Протокол об этом подписали в Москве 7 апреля 1934 г. Литвинов и финляндский посланник Ирье-Коскинен.


Кратковременная стабилизация советско-финских отношений вновь сменялась периодом их неустойчивости. В Москве обратили внимание на тот факт, что, когда решался вопрос о принятии СССР в Лигу наций в 1934 г, представитель Финляндии не был на заседании Ассамблеи (по финским данным, это произошло не преднамеренно). Литвинов оце­нил же происшедшее так, что здесь не было случайности. Финляндия играла, как он считал, "ведущую роль" среди тех стран, которые не участвовали в голосовании 23.

 

25 сентября 1934 г. заместитель наркома иностранных дел Стомоняков так высказал посланнику Ирье-Коскинену озабоченность полити­кой, проводимой Хельсинки: "Никогда за 9 лет, в течение которых я занимаюсь советско-финляндскими отношениями, состояние этих отно­шений не было более серьезным. Это состояние привлекает к себе у нас все большее внимание, и НКИД, вероятно, придется очень скоро делать доклад правительству по этому вопросу"24.

 

В наркомате иностранных дел считали, что в значительной степени здесь влияла ухудшившаяся в целом международная обстановка. 3 декабря 1934 г. Стомоняков в беседе с посланником Дании в Москве Энгелем дал именно такое объяснение: "Эти тенденции расцвели пышным цветом... в связи с приходом Гитлера к власти в Германии и обострением положения на Дальнем Востоке..."25.

 

В качестве путей к оздоровлению отношений с Финляндией могло быть стимулирование связей в экономической и культурной областях. Требовалось снизить остроту реакции советской печати на события, происходившие в Финляндии. Во всяком случае новый полпред СССР в Хельсинки Э.А. Асмус писал в мае 1935 г. заместителю наркома ино­странных дел H.H. Крестинскому, что необходимо "несколько уточнить нашу тактику в отношении Финляндии"26. Следовало воспользоваться тем, что с финской стороны выражалась заинтересованность в расши­рении экономического сотрудничества с СССР, о чем заявил 2 сентября 1935 г. Ирье-Коскинен в беседе с Литвиновым.

 

24 сентября во время встречи Литвинова с Хакцелем в Женеве велось обстоятельное обсуждение состояния советско-финляндских от­ношений. По словам Хакцеля, его советский коллега характеризовал политику Финляндии в условиях, когда Германия несет миру опасность, как "неясную". Литвинов сказал, что "Москва хочет искреннего мира с Финляндией" и вообще там "не могут понять ее устремлений и по­литику". Хакцелю было высказано пожелание, чтобы он нанес визит в Советский Союз 27.

 

Москву по-прежнему беспокоило то, как в дальнейшем в Финляндии станут относиться к экспансионистским замыслам Гитлера. Можно ли будет считать надежным советско-финляндский договор о ненападении с точки зрения обеспечения своей безопасности, если военное проникновение Германии распространится на Финляндию?

 

Возраставшее внимание Германии к Прибалтике, естественно, ощущали и в Финляндии. По словам финского посланника в Берлине A. Вуоримаа, район Балтийского моря стоял чуть ли не "на первом месте в интересах Германии"28. С учетом этого финскому руководству вряд ли было целесообразно развивать военные контакты с Берлином, не рискуя создавать подозрения в Советском Союзе. Но, как показали события, соображения такого рода все же не принимались во внимание должным образом.

 

Финский исследователь М. Юлкунен отметил в данной связи, что обычно в этот период "заслуживающие серьезного внимания контакты были следствием немецкой инициативы" и что "активная роль с фин­ской стороны проявлялась в скрытых связях"29. Весьма важными были тогда инициативы, связанные с посещением Германии генералом B.       Неноненом, офицерами Р. Лагусом, Я. Лундквистом и Л. Гранделлем. Особым по своей значимости стал визит в Германию К. Маннергейма.

 

В декабре 1934 г. Маннергейм, в то время председатель Совета обороны Финляндии, предпринял двухнедельную поездку в Германию, где встречался с Г. Герингом, руководителями вермахта, интересовался вопросом приобретения новейшего немецкого вооружения. В ходе со­стоявшихся бесед с немецкой стороны затрагивался вопрос, касавшийся позиции Финляндии в условиях войны. При этом речь шла о Советском Союзе как о противнике 30.

 

Сам факт изучения Финляндией возможности закупки военной техники за рубежом не мог являться основанием, чтобы в этой связи сразу делать категорические выводы об избираемой ориентации. В ко­нечном счете страна нуждалась в оружии для решения своих обо­ронительных задач. К тому же Маннергейм совершал вояжи с такой целью и в Англию и во Францию. Тем не менее финские дипломаты вынуждены были дважды давать официальные разъяснения Лондону, что "закупки самолетов не связаны с политикой, а диктуются исклю­чительно торгово-техническими соображениями" 31. Но если такие за­верения, может быть, и могли удовлетворить англичан, хотя они видели здесь нарушение к тому же Версальского договора, то в Москве такие "коммерческие дела" воспринимались более серьезно. Финское представительство в Москве констатировало факт усиления в Советском Союзе недовольства внешней политикой Финляндии. Вместе с тем отмечались происшедшие к этому времени перемены во взглядах наркомата иностранных дел на роль и место СССР в международных отношениях в Европе. Особо подчеркивалось, что для Советского Союза становится весьма характерным "великодержавный менталитет" и стремление оказать воздействие на Финляндию в целях привлечения ее "к решению трудных вопросов"32. Все это требовало от финской дипломатии выработки новых подходов в процессе осуществления восточной политики.

 

Вместе с тем в Москве принимали во внимание и то, как в Лондоне стремились стимулировать действия Германии в восточном направлении. Морское соглашение Англии с Германией, подписанное в июне 1935 г., угрожало перспективой развертывания германского флота в Балтийском море на пути важных коммуникаций Советского Союза.

 

Внешнеполитическая и военная оценка англо-германского морского соглашения, сделанная в Советском Союзе, свидетельствовала о серьезной озабоченности в Москве по поводу этой акции 33. В анали­тическом докладе разведывательного управления Красной Армии, направленном 20 августа 1935 г. высшему военному руководству (К.Е. Ворошилову, М.Н. Тухачевскому, А.И. Егорову), а также ряду других лиц (Н.И. Ежову, К.Б. Радеку) и в наркомат ВМФ, говорилось: "Состоявшееся 18 июня с.г. англо-германское морское соглашение вскрывает новые сложные замыслы и комбинации... Германии будут нужны, кроме Польши, еще и другие союзники на Балтийском море и в первую очередь – Финляндия. В случае участия Финляндии в антисо­ветской войне, Германия имеет возможность наилучшим образом орга­низовать оборону против действий Красного флота, блокировав послед­ний в Финском заливе... В целях обеспечения наилучших условий для действий против Кр. флота на Балтике Германия уже теперь стремится вовлечь в антисоветскую войну, кроме Польши, еще и Финляндию" 34.

 

Советская дипломатия пыталась выяснить позиции финского прави­тельства в складывавшейся обстановке. В этой связи необходимо уточнить суть беседы премьер-министра Т. Кивимяки, приводимой в его мемуарах, которая велась летом 1935 г. с советским полпредом Асмусом в связи с заключением англо-германского морского соглаше­ния. В мемуарах, опубликованных спустя 30 лет после указанной встречи, говорится о якобы исходившей от Асмуса угрозы "захвата" Советским Союзом Финляндии в случае возникновения войны Германии против СССР 35.

 

Российскими источниками подтверждается, что 11 июня 1935 г. Асмусу поручалось переговорить с Хакцелем и Кивимяки по поводу ухудшавшихся отношений к СССР со стороны Финляндии 36. 17 июня Асмус телеграфировал в Москву о своих беседах с министром иностран­ных дел и премьер-министром Финляндии, но ни о каких "угрозах" в духе того, о чем писал Кивимяки, речи не велось 37.

 

Очевидным являлось лишь то, что в Москве стали обращать еще более усиленное внимание на проводимую Финляндией политику, пы­таясь предостеречь Хельсинки от действий, которые могли ухудшить контакты с СССР. В обстановке нараставших противоречий между Германией и Советским Союзом и осложнения советско-финских отно­шений в СССР приходили к заключению, что Финляндию следует рассматривать как потенциального союзника третьего рейха.

 

Больше всего Москву беспокоили перспективы военного сотрудни­чества финнов с Германией. Поступавшая информация содержала све­дения о возможной закупке немецких самолетов новейшей конструкции, планах создания "сильного воздушного флота", о намерении организо­вать обучение финских военных моряков с помощью немецких специа­листов по подводным лодкам 38, о стремлении высших финских офицеров "ознакомиться с возрождающимися вооруженными силами Германии" 39. Сообщения, поступавшие от советского военного атташе в Финляндии об активизации германо-финляндского сотрудничества в военной области, естественно, настораживали командование в Москве.

 

Для финского военного руководства это не было секретом. К тому же оно располагало информацией о существующих у СССР подозре­ниях о подписании уже негласного соглашения в Берлине, касавшегося приобретения немецкой авиационной техники 40. Тем не менее это не препятствовало финскому маршалу совершить еще один визит в Гер­манию. Его поездка состоялась в сентябре 1935 г. по приглашению Г. Геринга и сразу привлекла внимание за рубежом. В информации, по­ступившей в МИД Финляндии из Лондона, сообщалось: "В сегодняшних газетах новость: Маннергейм побывал у Геринга". Еще до этого визита в Лондоне распространились слухи о возникшей идее создания морского союза между Германией, Польшей и Финляндией. При этом подчер­кивалось наличие "у Финляндии определенных симпатий к немцам"41.

 

В силу щекотливого характера указанного визита многое осталось "за кадром" на все последующие годы. В результате слухи о секретных соглашениях остаются без аргументированного научного ответа до наших дней. По словам же биографа Маннергейма профессора С. Ягершельда, "осведомленные журналисты писали о поездках маршала" и "нередко пытались развеять" распространявшиеся слухи о характере состоявшегося посещения им Германии 42. Что же касается документов, то известно, что Маннергейм не оставлял у себя наиболее важные из них, что, естественно, весьма усложняло выяснение деталей и итогов данного визита.

 

Советская разведка делала однозначный вывод о серьезном харак­тере немецко-финских военных связей. Начальник разведывательного управления Красной Армии СП. Урицкий докладывал: "Имеются сведения, указывающие на то, что Финляндия будет использоваться в качестве базы для развертывания германского флота и воздушных сил против СССР"43. Возможно, что инцидент с предполагаемой и затем несостоявшейся поездкой в Германию президента Свинхувуда, от кото­рой он уклонился, явился показателем того, что в Финляндии стали понимать негативные последствия поездок в Германию, в которых просматривалась "политическая подоплека"44.

 

В Германии, напротив, стремились "придать импульсы" негативной тенденции в советско-финских отношениях. Подтверждали это, в част­ности, информационные данные, поступавшие в МИД Финляндии в виде обзоров немецкой печати, в которой отражалась эта тенденция. Представители международного отдела нацистской партии в беседах с финскими дипломатами в 1935 г. настойчиво акцентировали внимание на "проблеме" Советской Карелии 45. В советском наркомате иностран­ных дел складывалось мнение, что "после Японии, Германии и Польши Финляндия является... по своим замыслам наиболее агрессивной страной"46.

 

В итоге к середине 30-х годов возникла новая ситуация в балтийском регионе. Как в Хельсинки, так и в Москве учитывали ее. Выводы, однако, делались различные. Если с советской стороны начали пред­принимать меры для консолидации сил, направленных против нацистской Германии, то Финляндия демонстрировала склонность к сближению с третьим рейхом. В Москве не смогли использовать рычаги экономического и культурного характера для создания соответствующего противовеса с тем, чтобы добиться сближения с Финляндией. Ставка, сделанная на то, чтобы привлечь Финляндию к участию в задуманной системе коллективной безопасности, противостоящей гер­манской экспансии, не принесла желаемых результатов.

 

Налицо было, таким образом, новое ухудшение отношений между СССР и Финляндией. Это побудило советское военное командование уже с 1935 г. изменить оценку возможной позиции Финляндии в случае возникновения агрессии против Советского Союза. Директивой нарко­ма обороны К. Ворошилова предусматривалось в расчетах на будущее "исходить из следующих вероятных противников: Германия, Польша, Финляндия и Япония"47.

 

Предположение, что Финляндия будет возможным союзником Гер­мании при нападении ее на СССР, все больше укреплялось в последую­щие годы. По оценке советской военной разведки, балтийский регион являлся "наиболее вероятным плацдармом для нападения германского фашизма на Советский Союз". При этом в Генеральном штабе Крас­ной Армии предполагали, что с началом войны Германия перебросит в Финляндию до двух своих дивизий, которые смогут атаковать совет­ские позиции 48.

 

В процессе разработки командованием Красной Армии в 1935- 1936 гг. перспективного оперативного плана уже выдвигались конкрет­ные задачи, предусматривавшие нанести поражение финской армии в случае войны на ряде направлений – на Карельском перешейке, в Ка­релии и Заполярье с учетом вероятности переноса боевых действий на территорию Финляндии 49. Считалось, что война, в которой будет участвовать Финляндия в качестве союзника Германии, явится весьма сложной для советских вооруженных сил 50.

 

Разработка оперативного плана осуществлялась в штабе Ленин­градского военного округа под руководством командующего его войс­ками Б.М. Шапошникова. Впоследствии в исторической, а также мемуарной литературе в этой связи появилось упоминание о так называемом "плане Шапошникова"51.

 

Указанный план, составлявшийся "про запас", не предусматривал усиления в приграничных с Финляндией районах группировки советских войск. Сюда, как указывалось в документах командования Красной Армии, "выделялась до 1937 г. меньшая часть сил из общего коли­чества войск Северо-Западного фронта". Основной зоной боевых дейст­вий считалось южное побережье Финского залива, где, как предпола­галось, Германия будет иметь втрое большее количество войск, чем в Финляндии 52.

 

Не внесло существенных перемен в эту оценку и сделанное правительством Финляндии 5 декабря 1935 г. в парламенте заявление, что страна намерена следовать внешнеполитическому курсу скандинавских государств и будет придерживаться нейтралитета. В СССР отнеслись к этому заявлению с недоверием, рассматривая его как стремление финской дипломатии отгородиться от поддержки советских внешнепо­литических инициатив. К тому же в Москве опасались, что сближение Финляндии с нейтральными скандинавскими странами может отрица­тельно сказаться на их отношении к Советскому Союзу.

 

Получая информацию относительно усилий, предпринимавшихся финской стороной для достижения взаимодействия северных стран в военно-политическом отношении, советские дипломаты пытались выяснить позицию скандинавских стран и прежде всего Швеции. Летом 1935 г. полпред СССР в Стокгольме А. Коллонтай неоднократно бесе­довала в этой связи со шведским министром иностранных дел Р. Сандлером. 16 июня она телеграфировала в Москву, что Сандлер заявил ей следующее: "В интересах не только Швеции, но и укрепления мира было бы желательно вовлечение Финляндии в орбиту скандинавской политики нейтральности; к сожалению, влияние Германии на известные круги Финляндии этому препятствует. Это опасность и для нас, и для вас. Шведское правительство это учитывает"53.

 

В дальнейших беседах Сандлер подчеркнуто дистанцировался от финского нейтралитета. В феврале 1936 г. он заявил Коллонтай, что шведское правительство "очень ценит, если Москва будет разграничивать иностранную политику Швеции от политики Финляндии" 54. Оснований для такого разграничения было более чем достаточно. Начальник финского генштаба генерал К. Эш в феврале 1936 г. считал необходимым наладить военные поставки из Германии на случай воз­можного возникновения войны с СССР. Швеция в данном случае должна была выполнять роль перевалочной базы при транспорти­ровке немецкого вооружения в Финляндию. К тому же предлагалось отказаться от установленного статуса демилитаризованности Аландс­ких островов и начать совместное со Швецией укрепление архипелага, исходя из того, что в случае войны советский флот, захватив его, может перекрыть морские связи между Финляндией и Германией 55. Подобные расчеты никак не укладывались в шведское понимание нейтралитета, о приверженности к которому заявляла Финляндия.

 

В Советском Союзе оценка финского нейтралитета была негатив­ной. Его "нужно рассматривать, отмечалось в документах наркомата иностранных дел, как новую и довольно ловкую попытку нынешнего финляндского кабинета, ведущего определенную антисоветскую и прогерманскую линию, маскировать свою политику мнимой скандинав­ской ориентацией" 56. Этот вывод был доведен и до сведения полпредов Финляндии и скандинавских стран.

 

Перемена к лучшему между двумя странами наметилась во второй половине 1936 г., после парламентских выборов, когда в Финляндии сменилось правительство. В новом кабинете министров, который возглавил один из лидеров Аграрного союза К. Каллио, стало наблюдаться стремление проводить сбалансированную внешнюю политику, улучшая отношения с СССР. Новый министр иностранных дел Р. Холсти являлся поборником осуществления решений, выработанных Лигой наций. При встрече с Литвиновым в Женеве 9 октября 1936 г. Холсти сказал ему, что "его политика будет базироваться на стремлении к миру, лояльности Лиге наций и дружбе со всеми соседями". При этом министр указал на необходимость выяснить существующие расхождения между Финляндией и СССР, чтобы начать их устранение 57.

 

Мысли, с которыми Холсти вступал на ответственный пост, были затем отражены в его воспоминаниях. "Я заметил, – писал он, – как по­всюду за рубежом Финляндия рассматривается в качестве как бы неко­го союзника Германии, и если бы такое мнение окончательно утверди­лось, то, пожалуй, принесло бы непомерно большой ущерб, причем уже вскоре после того, как мог возникнуть серьезный европейский конфликт"58.

 

Учитывая позитивные элементы во внешней политике Финляндии, связанные с деятельностью ее нового правительства, в Москве решили поставить вопрос о визите финского министра иностранных дел в Со­ветский Союз. Ирье-Коскинен также считал это весьма целесооб­разным, поскольку "такая поездка способствовала бы смягчению напря­женности между Финляндией и Советским Союзом..."59. В Швеции рассматривали визит Холсти в Москву как своевременный и важный шаг для "ликвидации недоразумений и трудностей, существующих между Советским Союзом и Финляндией". Сандлер рекомендовал Холсти предпринять свою поездку 60.

 

После того, как по дипломатическим каналам была достигнута договоренность об этой поездке, в политических и военных кругах Финляндия выработали линию, которой должен был придерживаться Холсти при обсуждении в Москве внешнеполитических вопросов. Пре­зидент Свинхувуд дал указание министру заострить внимание на "проб­леме Восточной Карелии и Ингерманландии", а также коснуться возникающих пограничных конфликтов 61. Побывал у Холсти и немец­кий посланник в Хельсинки В. Блюхер, который хотел выяснить цель готовившейся поездки. Холсти заявил, что визит проводится в соот­ветствии с линией, определенной правительственной программой, и Финляндия будет проводить ее неуклонно 62.

 

Были предприняты и попытки воспрепятствовать наметившемуся визиту. 3 февраля 1937 г., за несколько дней до его начала, факт про­ведения учебных стрельб артиллерией КБФ в Финском заливе был использован с подачи погранслужбы Финляндии таким образом, чтобы создать представление о якобы конфликтной ситуации, возникшей на границе. Финская погранохрана выступила с заявлением, из которого следовало, что советская артиллерия обстреляла территориальные воды Финляндии и под обстрел попали финские рыбаки. В конечном итоге выяснилось, что никаких рыбаков во время стрельбы в этом районе не было, а проверка следов разрывов снарядов на льду полно­стью расходилась с утверждениями погранохраны 63.

 

Визит Холсти в Советский Союз состоялся 8-10 февраля 1937 г. Финского министра встречали подчеркнуто доброжелательно, на высо­ком правительственном уровне. Как констатировал затем полпред Асмус, "ничего лучшего для изменения атмосферы мы сделать не могли"64. В ходе визита между Холсти и Литвиновым обсуждался центральный вопрос – об улучшении советско-финляндских отношений. При этом Литвинов откровенно высказал озабоченность в связи с тем, что руководство Финляндии в своей внешнеполитической деятельности "предпочитает интимную близость с Германией, Польшей и даже с Японией". Именно то, пояснил он, что "в случае большой европейской войны Финляндия может очутиться в противостоящем нам лагере", беспокоит Советский Союз, а отнюдь не мысль о возможности "самостоя­тельного нападения на нас Финляндии"65. Об этом же говорил на после­дующей стадии переговоров Ворошилов, имея в виду возможность использования финляндской территории "третьим государством" при нападении его на СССР. "У Финляндии есть какая-то крупная держа­ва – союзник...", – сказал он 66. Холсти твердо заверил представителей советского руководства, что Финляндия не разрешит какому-либо дру­гому государству осуществить агрессию против Советского Союза че­рез свою территорию 67. В подписанном затем совместном коммюнике подчеркивалась необходимость укрепления в мире коллективной безопасности.

 

Итоги визита Холсти в СССР были одобрительно восприняты в Финляндии, и стало чувствоваться определенное потепление в отноше­нии к Советскому Союзу. "Полпредство и я лично, – докладывал Асмус в Москву, – наглядно ощущаем изменение атмосферы... Сейчас пред­стоит сложная и более трудная часть работы – закрепление достиг­нутого"68.

 

Положительным сдвигам в развитии советско-финляндских отноше­ний способствовали и изменения в высших эшелонах власти в Финлян­дии. В марте 1937 г. К. Каллио стал президентом страны. В прави­тельстве, которое возглавил А. Каяндер, пост министра иностранных дел по-прежнему сохранился за Холсти. В программе нового кабинета подчеркивалась важность "продолжать добиваться оздоровления отно­шений с Россией"69.

 

Первая половина 1937 г. прошла под знаком начавшегося сближе­ния между Финляндией и Советским Союзом. Это выразилось прежде всего в области культурных связей. В Финляндии состоялись выступ­ления с концертами ведущих артистов Москвы, а затем ее посетила группа советских журналистов. Ранее подобного не бывало. Не слу­чайно Геринг проявил беспокойство, предложив финляндскому послан­нику в Берлине объяснить, "не подписал ли Холсти в Москве со­глашение о культурном сближении"70.

 

Такой ход развития событий явно противоречил интересам Герма­нии. Не могли его поддерживать и все те, кто традиционно ориен­тировался в Финляндии на Берлин.

 

Не удивительно, что особенно большое давление испытывал Холсти, которому президент Каллио предоставил значительную самостоя­тельность в осуществлении намеченного внешнеполитического курса. Министр иностранных дел явно ощущал, что как внутри страны, так и в столице третьего рейха по отношению к нему настроены весьма критически 71.

 

Руководство вооруженных сил Финляндии принялось давать настав­ления министерству иностранных дел, какие шаги нужно предпринимать в области внешней политики и, в частности, по отношению к восточному соседу. Начальник генштаба генерал Эш, ссылаясь на то, что в СССР ведется кампания притеснения граждан финской национальности, обвиняемых в шпионаже, настаивал, чтобы министерство иностранных дел Финляндии предприняло соответствующий демарш 72. Различными путями вновь стала нагнетаться атмосфера конфликтности между двумя странами. В июне 1937 г. финской печатью было прико­вано внимание общественности к фактам задержания военным кораб­лем СССР финского судна береговой охраны в советских водах и якобы нарушения советскими самолетами воздушной границы с Финляндией. Ослабляло значение визита Холсти и то, что этот визит не получил своего развития в области экономических отношений. В результате возникала опасность, что прогресс, достигнутый между двумя странами на политической основе, не сможет быть реализован. Этого во всяком случае добивались сторонники прежней линии в отношении СССР. На них возлагали надежды и в Берлине. Поведение Германии, как заметил Холсти, "основывалось на существовавшем ранее у немцев мнении, что в Финляндии у них имелись определенные преимущества"73.

 

Что же касалось немецкого посланника Блюхера, то он считал политику Холсти полностью противоречившей интересам Германии. В его сообщениях в Берлин подчеркивалось, что шаги министра иностранных дел отражают стремление не столько нормализовать совет­ско-финляндские контакты, сколько достигнуть свободы действий на германском направлении, усиливая позиции в группировке северных стран и сближаясь с западными демократиями 74.

 

В обстановке давления на Холсти стали смягчаться отношения с Берлином. Это отметили в советском полпредстве в Хельсинки 75. Проявления прогерманской направленности во внешней политике Финляндии заметили и другие зарубежные дипломаты в Финляндии 76. Состоявшийся в августе 1937 г. визит в Хельсинки эскадры немецких подводных лодок они не без оснований оценили, как демонстрацию германо-финляндского сближения. Существует мнение, что "визит под­водных лодок был провокацией со стороны Германии"77. В Хельсинки должны были иметь в виду, что подобные действия могли однозначно расцениваться советской стороной как проявление заинтересованности Финляндии в военном сотрудничестве с Германией. Берлин демонстри­ровал свою силу на Балтийском море. По данным советской разведки, 11 немецких боевых судов, прибывших в Финляндию, составляли до половины всего германского подводного флота 78.

 

Советское полпредство в Хельсинки предпринимало усилия, чтобы воспрепятствовать проведению визита немецких подводных лодок Асмус дважды вел речь об этом в министерстве иностранных дел 79. Не все оказалось безрезультатным. "Вообще нет сомнения в том, – докладывал в Москву 11 августа советский военный атташе, – что финны серьезнее, чем раньше, взяли установку на Германию, и с нашей стороны требуется самое пристальное внимание к проискам немецких фашистов в Финляндии"80.

 

Советская разведка зафиксировала повышенный интерес немецких офицеров, дипломатов и журналистов к стратегически важным пригра­ничным районам Финляндии, которые они посещали. Разведуправление Красной Армии, анализируя эти данные, усматривало в них антисо­ветскую направленность. Выводы докладывались наркому Вороши­лову 81.

 

Серия ответных поездок финских генералов и офицеров в Гер­манию указывала на заинтересованность военного руководства Фин­ляндии в расширении сотрудничества с вермахтом. Летом 1937 г. состоялись визиты руководителей шюцкора генерала Л. Малмберга и полковника А. Мартола, а осенью – новая встреча с Г. Герингом К. Маннергейма 82. Демонстрировалось, что финские военные круги умеют "ценить отношения с Германией, хотя финляндская официаль­ная политика идет в другом направлении 83. В октябре 1937 г. после­довал визит в Германию министра иностранных дел Холсти 84. На встречах с германским министром иностранных дел фон Нейратом выяснилось, что Финляндия отказывается от поддержки создания в Европе системы коллективной безопасности. К. Нейрат, в свою очередь, подчеркнул выгодность для Финляндии "развивать хорошие отношения" с Германией, "проявляющей к ней симпатии"85.

 

"Оттепель" в советско-финляндских отношениях 1937 г. оказалась непродолжительной. Осенью американский военный атташе в СССР полковник Ф. Феймонвилл докладывал из Москвы в Вашингтон: "Са­мой насущной проблемой Советского Союза является подготовка к отражению одновременного нападения Японии на востоке и Германии совместно с Финляндией на западе"86.

 

Особую подозрительность вызвала у советского руководства встреча в Берлине командующего финской армией генерала X. Эстермана с Гитлером в марте 1938 г., последовавшая вскоре после захвата Гер­манией Австрии. Поездка Эстермана осуществлялась с соблюдением всех атрибутов официального военного визита высокого уровня. В своих мемуарах Эстерман, касаясь этой поездки, писал: "Само собой разумеется, что военное руководство не действует исключительно в зависимости от обстоятельств, но и с расчетом на отдаленное будущее"87.


Как бы дезавуируя эту оценку, в Москве он заявил, что не выполнял в Берлине "никаких секретных заданий"88. Что же касается Гитлера, то он заявил Эстерману: "Россия является колоссом, который... всегда будет представлять опасность, угрозу для всех северных соседей... Россию нужно разгромить, прежде чем она приобретет такую силу, что ее уже нельзя будет разбить"89.

 

Присутствовавший на беседе финский посланник А. Вуоримаа сооб­щил в свой МИД: "Если верить высказываниям, я полагаю, что особое внимание Германии будет приковано к России с тем, чтобы ускорить ее разгром"90.

 

Вопросы, поднятые 24 марта Эстерманом на встрече с высокопо­ставленными представителями вермахта относительно милитаризации Аландских островов, свидетельствовали о том, что вероятность воен­ного сотрудничества с рейхом в этом деле не исключена. Гость заверил своих собеседников, что президент Финляндии хорошо понимает "необ­ходимость повышения боеготовности финской стороны"91.

 

Однако было бы ошибочно считать, что в то время финляндское руководство уже определило свою позицию, избрав внешнеполи­тическим и военным ориентиром Германию, которая явно вела дело к развязыванию войны в Европе. И если у советской разведки склады­валось мнение, что Финляндия опрометчиво устремилась в объятия третьего рейха, то это не соответствовало действительности. Точнее сказал об исходной позиции финского правительства немецкий послан­ник в Хельсинки Блюхер. По его словам, финское правительство ис­ходило из того, что "любая война представляет собой источник угрозы для Финляндии"92. Фактически финская дипломатия еще лавировала в рамках провозглашенного нейтралитета.

 

Конечно, имелось в виду, как реалистически оценивал финский посланник в Москве Ирье-Коскинен, что искра войны, вспыхнув в цент­ре Европы, могла распространить затем пламя на северные страны. В мае 1938 г. он доносил: "Я думаю, что гораздо большая опасность в данном случае исходит со стороны Германии, чем со стороны Со­ветского Союза... Отодвинуть опасность агрессии от границ Финляндии возможно, если мы сами сможем вести свои дела так, чтобы немцы не могли бы высадиться на территории Финляндии"93.

 

Несмотря на демонстрацию германо-финских военных связей и тре­вожные выводы советской разведки, в Москве продолжали поиски нормализации отношений с Финляндией. В мае 1938 г. для Сталина была подготовлена специальная справка, в которой давалась оценка политики Финляндии и определялись пути укрепления сотрудничества с ней. Характеризуя финляндское правительство как не "германофиль­ское", в справке, тем не менее, констатировалось, что оно "не в сос­тоянии принять реальные меры против немецкой работы в стране", хотя у него и проявляется стремление "убедить СССР в том, что Финляндия не собирается предоставить свою территорию фашистским агрессорам для войны против СССР". Далее говорилось, что "имеется реальная обстановка для того, чтобы парализовать немецкое влияние в Финляндии и вовлечь ее в орбиту Советского Союза". Высказывалось мнение о необходимости "провести работу в правительственных кругах Финляндии с целью достижения нужного нам (Советскому Союзу. -Авт.) общего и практического изменения курса внешней политики Финляндии". Конкретно предлагалось поставить перед Хельсинки воп­рос о заключении пакта о взаимной помощи с условием соблюдения неприкосновенности границ и обеспечения Финляндии советскими воен­ными поставками.

 

Судя по пометкам на полях справки, у Сталина были определенные сомнения в реальности данного предложения. Ссылаясь на такой настораживающий шаг финского высшего военного руководства, как посещение генералом Эстерманом Берлина и его встречу с Гитлером, Сталин все же одобрил намеченный курс в развитии советско-финляндских отношений, указав на необходимость усилить пакт о взаимопомощи положением о невмешательстве с советской стороны во внутренние дела Финляндии 94.       

 

В контексте этих соображений становится ясным поручение, данное советнику советского посольства в Хельсинки Б.Н. Ярцеву (Рыбкину), являвшемуся резидентом советской разведки, начать переговоры с представителями финляндского правительства. 14 апреля 1938 г. он встретился с Холсти и заявил о готовности советской стороны оказать военную помощь для отражения возможной германской агрессии. Однако беседы с Холсти, а затем Каяндером не принесли конкретного результата.

 

Судя по переписке наркома иностранных дел Литвинова и наркома внутренних дел Н.И. Ежова, в качестве давления на финское руко­водство было решено пересмотреть условия ряда конвенций и согла­шений СССР с Финляндией, заключенных еще в 20-е годы, или добиться их отмены 96. Тем не менее секретные переговоры в Хель­синки продолжались. Теперь они проходили между Ярцевым и В. Таннером, занимавшим в правительстве пост министра финансов. Их бе­седы велись в течение лета – начала осени 1938 г. и также закончились безрезультатно, хотя с советской стороны делались попытки пойти на определенные уступки, чтобы достичь компромисса. Выдвигавшаяся до этого идея заключения пакта о взаимопомощи была снята. Главным оставалось предложение, чтобы финское правительство дало гарантию не допустить на свою территорию войска агрессора. Для обеспечения безопасности Ленинграда ставился вопрос о предоставлении Совет­скому Союзу права создать на о-ве Суурсаари (Гогланд) в Финском заливе противовоздушную оборону и береговые укрепления. Финская сторона ответила отказом, мотивируя его тем, что внесенные СССР предложения "находятся в противоречии с политикой нейтралитета" Финляндии и "нарушают ее суверенитет" 97.

 

Между тем в Москве не оставляли мысли о достижении дого­воренности с Финляндией. Этого требовала все более обострявшаяся обстановка в Европе в результате заключенного в сентябре 1938 г. Мюнхенского соглашения и развития чехословацкого кризиса. В начале октября Ярцев через секретаря премьер-министра Инкиля поставил вопрос о необходимости продолжения переговоров и сообщил о готов­ности с советской стороны принять официальную финляндскую деле­гацию.

 

9 октября Инкиля письменно докладывал премьер-министру Каяндеру о своей встрече с Ярцевым: "У меня такое чувство, что положение в Европе развивается в настоящее время так, что требует от России решения ранее подготовленных ею предложений, на которые мы можем пойти"98.

 

Ответ с финской стороны затянулся. Переговоры возобновились во второй половине ноября. С Ярцевым теперь встречался исполнявший обязанности министра иностранных дел В. Войонмаа, поскольку Холсти к тому времени ушел в отставку. Советские документы дают осно­вание сделать вывод, что Войонмаа, руководствуясь установками своего правительства, сделал ряд заявлений компромиссного характера по поводу ранее внесенных советских предложений. Он сообщил Ярцеву о готовности финского правительства не допустить агрессора на свою территорию, дать ему соответствующий отпор. Выражалось согласие на покупку в СССР оружия и допускалась возможность, что Финляндия в интересах защиты Ленинграда начнет строительство оборонительных сооружений на о-ве Суурсаари (Гогланд) после пере­смотра соответствующего положения Тартуского мирного договора"99. Для обсуждения указанных вопросов было решено послать финлянд­скую делегацию в Советский Союз.

 

Переговоры продолжались в Москве в начале декабря. В финлянд­скую делегацию, возглавлявшуюся министром путей сообщения В. Саловаара, входили два ответственных сотрудника министерства иностранных дел А. Пакаслахти и У. Тойвола, а также Ирье-Коскинен. С советской стороны переговоры вел заместитель председателя Совета Народных Комиссаров и нарком внешней торговли А.И. Микоян. Смысл состоявшегося обмена мнениями заключался фактически в подтверждении содержания итогов бесед, которые велись между Ярцевым и Войонмаа. Каких-либо документов, однако, подписано не было. В ходе обсуждения финская делегация выдвигала вопрос об укреплении Аландских островов, а Микоян выяснял возможность того, чтобы оборону на о-ве Суурсаари создавала все же советская сторона 100.

 

Руководство СССР положительно оценило итоги переговоров. Кос­венно это подчеркивает установка наркома обороны К.Е. Ворошилова относительно ориентиров разработки оперативного плана в 1939 г. В директиве от 27 февраля 1939 г. вероятными противниками Совет­ского Союза на северном и западном направлениях определялись объединенные силы Германии и Польши 101. В отличие от предыдущей подобной директивы Финляндия в числе возможных противников не называлась.

 

К оздоровлению атмосферы в советско-финляндских отношениях, несомненно, можно отнести и тот факт, что с 4 марта 1939 г. в Москве начались переговоры по экономическим вопросам. К приезду финляндской делегации были разработаны проект торгового договора и про­токол к нему, предусматривавшие, в частности, предоставление обеими странами "безусловного и неограниченного режима наиболее благоприятствуемой нации в таможенном отношении"102.

 

Между тем агрессивные действия Германии распространились на Прибалтику. В марте 1939, г. немецкие войска, нарушив суверенитет Литвы, вступили в Клайпеду, которая затем была присоединена к Восточной Пруссии. Вновь возникла необходимость усиления обороны морских подступов к Ленинграду. Советское руководство решило направить в Финляндию дипломата Б.Е. Штейна, ранее работавшего там полпредом, для обсуждения вопроса об использовании Советским Союзом в этих целях небольших финских островов. Предварительно в беседе с посланником Ирье-Коскиненом Литвинов информировал его марта о желании СССР получить от Финляндии в аренду на 30 лет о-ва Суурсаари, Лавансаари, Сейскари и Тютерс 103.

 

Прибыв в Финляндию, Штейн встретился с новым министром иностранных дел Э. Эркко. Почти месяц между ними шли переговоры об аренде указанных четырех островов и о новом советском предложении обменять их на пограничные районы Советской Карелии. За ходом встречи внимательно следили как в Хельсинки, так и в Москве. Нарком Литвинов дважды (22 марта и 4 апреля) в письменных докла­дах Сталину высказывал сомнение в возможности достижения дого­воренности с Финляндией 104.

 

В конечном итоге, опираясь на позицию своего правительства, Эркко дал отрицательный ответ. Вместе с тем он заявил о готовности Финляндии вести переговоры относительно безопасности Финского залива 105 и представить письменную гарантию защиты своей терри­тории от любой агрессии, а также "не заключать никаких соглашений, которые бы могли нарушить нейтралитет" страны 106.

 

4 апреля, докладывая Сталину, Литвинов писал: "После столь решительного заявления финского министра иностранных дел Эркко о нежелании продолжать даже разговоры об островах в настоящий момент, Штейну оставаться более в Финляндии не следует. Надо ему поручить заявить на прощание Эркко, что вопрос об островах нами не снимается и не считаю финский ответ окончательным"107. Так и было сделано. 6 апреля Штейн выехал в Москву.

 

Последовали изменения в оценке возможной позиции Финляндии в случае войны – летом 1939 г. наркомат обороны уже не рассматривал ее как нейтральную страну. При составлении в июне 1939 г. опера­тивного плана указывалось: "Против СССР на северном и западном направлениях выступят объединенные силы Германии, Финляндии и Польши"108.

 

Таким образом, отношения между Советским Союзом и Финлян­дией характеризовались в этот период противоречивостью. Спады чередовались временным улучшением. Их состояние во многом зави­село от политики европейских держав, и особенно от немецко-финских и немецко-советских контактов. Активизация финско-немецких воен­ных связей после прихода нацистов к власти в Германии явилась главным фактором, который вызвал в Советском Союзе растущее недоверие к политике Финляндии, а также опасения относительно ве­роятности использования ее территории западными державами в войне против СССР и вовлечения в эту войну самой Финляндии.

 

Эти взгляды подверглись серьезной проверке, когда Финляндия на практике решила продемонстрировать приверженность провозглашенному нейтралитету. Она выразила желание внести соответствующие вменения в проводившуюся линию, которые бы позволили смягчить о3тношения с СССР, не нанося при этом заметного ущерба сотрудничеству с Германией (1937-1938 гг.). Такой тактический шаг не удался. Советскому Союзу, проявлявшему стремление усилить свою безопасность со стороны Балтики, требовалось, чтобы Финляндия не только декларировала готовность к защите своей территории, но и заключила с СССР пакт о взаимопомощи или как минимум предоставила ему на основе взаимной договоренности в аренду или в обмен на соответствующую территорию СССР ряд своих островов для укрепления морских подступов к Ленинграду. Очевидные возможности ком­промисса не были использованы. Безрезультатность хельсинкских переговоров весной 1939 г. привела к тому, что Финляндия оказалась для Советского Союза в ряду государств, развитие отношений с которыми превратилось в крайне острую проблему.

 

1     См.: Российский государственный архив Военно-Морского Флота. Ф. Р-1483. Оп. 2. Д. 38. Л. 86. Бюллетень разведывательного управления № 19. 24.03.1926. (Далее: РГАВМФ).

2     Документы внешней политики СССР. М., 1960. Т. X. С. 577. (Далее: ДВП).

3     РГАВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 87. Л. 7. (Материалы о маневрах. 1929 г.).

4     ДВП. М., 1968. Т. XIV. С. 296.

5     РГАВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 142. Л. 72. (Материалы о маневрах. 1930 г.).

6     Там же. Л. 145.

7     История ордена Ленина Ленинградского военного округа. М., 1988. С. 109-110.

8     Korhonen K. Naapurit vastoin tahtoaan. Hels., 1966. S. 112.

9     ДВП. M., 1967. Т. XIII. С. 735.

10   Hirvikallio P. Tasavallan presidentin vaalit Suomessa, 1919-1950. Porvoo; Hels., 1958. S. 46; Siltola J. Lapuan liike ja kyyditykset 1930. Hels., 1985. S. 177, 120.

11   ДВП. Т. XIV. С. 296.

12   Там же. M., 1971. Т. XVII. С. 610.

13   Kansallisarkisto. G. Mannerheimin arkisto, 604. A.S. Yrjö-Koskisen kirje P.E. Svinhufvudille. 10.03.1932. (Далее: KA).

14   Siltola J. Op. cit. S. 463,494.

15   ДВП. M., 1969. Т. XV. С. 324-325.

16   Там же. Т. XIV. С. 718.

17   Там же. Т. XV. С. 46-47.

18   Ulkoasiainministeriön arkisto. 5C18. Moskovan lähetystö raportti. 3.03.1932. (Далее: UM).

19   Известия. 1932. 26 янв.

20   Российский государственный военный архив. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 722. Л. 404. Доклад о действиях Красной Армии против финнов (тезисы, без указания даты). (Далее: РГВА); РГАВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 181. Л. 1-9. Директива начальника штаба РККА. 7.02.1932 г.

21   ДВП. М., 1970. Т. XVI. С. 270.

22   Selén К.С. G.E. Mannerheim ja hänen puolueneuvostonsa. Hels., 1980. S. 192.

23   ДВП. T. XVI. С 636.

24   Там же. С 660.
25   Там же. С. 723.
26   Там же. М„ 1973. Т. XVIII. С. 641.

27   Там же. Т. XVII. С. 656; UM. 12 L/34. Памятная записка о беседе с М.М. Литвиновым в Женеве. 24.09.1935.

28   Wuorimaa A. Lähettiläänä Hitlerin Saksassa. Keuruu, 1967. S. 558.

29   Julkunen M. Perinteet ja realismi // Tiede ja Ase. 1981. № 39. S. 157.

30   KA. G. Mannerheimin arkisto, 606. Mannerheimin matkasta Saksaan; Selén K.C. Op. cit., S. 149.

31   UM. Tulleet sähkeet Lontoosta. 14, 28.03.1935.

32   UM. 5C18. Yrjö-Koskisen raportti. 5.03.1935.

33   ДВП. T. XVIII. G 464; UM. 5C18. Yrjö-Koskisen raportti. 24.08.1935.

34   РГАВМФ. Ф. P-1483. On. 1. Д. 329. Л. 195. Доклад разведывательного управления Красной Армии. 20.08.1935 г.

35   Kivimäki TM. Suomalaisen poliitikon muistelmat. Porvoo, 1965. S. 93.

36   В телеграмме Б.С. Стомонякова 11.06.1935 г. Э.С. Асмусу указывалось: "При встрече с Кивимяки и Хакцелем обратите их внимание на антисоветскую кампанию в финской прессе и подчеркните, что в Москве обратили внимание на ухудшение отношений с Финляндией, особенно при теперешнем кабинете, а в беседе с Кивимяки отметьте, что в Москве ожидали улучшения отношений при Хакцеле, ввиду его прошлой работы в СССР, и тем более удивлены тем, что в действительности имеет место" (ДВП. Т. XVIII. С. 389-390).

37   Там же. С. 642.

38   РГАВМФ. Ф. Р-1483. Оп. 1. Д. 303. Л. 6. Донесение военного атташе в Финляндии, 17.05.1935 г.; Д. 224. Л. 145. Донесение военного атташе в Финляндии, 8.10.1934 г.

39   Julkunen M. Op. cit. S. 158.

40   Ibid. S. 159.

41   UM. Sähkeet Lontoosta, 30.09, 14.08.1935.

42   Jägerskiöld S. Mannerheimin rauhan vuosina 1920-1939. Hels., 1973. S. 254.

43   РГАВМФ. Ф. P-92. On. 2. Д. 352. Л. 6. Записка о составе, численности, мобилизации и развертывании морских сил вероятных противников на Балтийском море. Подготовлена 31.05.1937 г. С.П. Урицким.

44   Julkunen M. Op. cit. S. 160.

45   UM. 5C5. Berliinin-lähetystö raportti. 5.06.1935.
46   ДВП. Т. XVIII. С. 637.

47   РГАВМФ. Ф. Р-92. On. 2. Д. 260. Л. 1. Директива НКО о разработке плана операции на 1935 г.

48   Там же. Д. 352. Л. 15, 16-17. Записка СП. Урицкого от 31.05.1937 г.

49   РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 722. Л. 405. Доклад о действиях Красной Армии против финнов.

50   Там же. Оп. 4. Д. 74. Л. 1. Донесение начальника штаба РККА А.И. Егорова К.Е. Ворошилову 15.05.1936 г.; РГАВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 354. Л. 1. Оперативный план КБФ, составленный 20.04.1937 г.

51   Великая Отечественная война Советского Союза, 1941-1945: Краткая история. М., 1965. С. 47; Мерецков К.А. На службе народу. М., 1968. С. 179; Василев­ский A.M. Дело всей жизни. М., 1976. С. 95.

52   РГАВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 352. Л. 16. Записка С.П. Урицкого от 31.05.1937 г.; РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 722. Л. 404. Доклад о действиях Красной Армии против финнов.

53   ДВП. Т. XVIII. С. 399.

54   Там же. М., 1974. Т. XIX. С. 84.

55   Sota-arkisto. 1400/14 YE:n päällikkö, 1934-1938. Helmikuussa v. 1936 korkeimmalle sotilas – ja suojeluskunta päällystölle YE:n päällikön pitämä esitelmä.

56   ДВП. Т. XVIII. С. 544.

57   Там же. Т. XIX. С. 466-467; UM. 12 L/24. Holsti – Yrjö-Koskiselle 3.11.1936.

58   R. Holstin muistelmia v. 1936-1940 // Suomen Kuvalehti. 1984. № 51-52. S. 74.

59   Suomi J. Talvisodan tausta. Keuruu, 1989. S. 41-49.

60   ДВП. M., 1976. Т. XX. С. 25, 74; Paasivirta J. Finland and Europa. Hels., 1988. P. 458.

61   ДВП. T. XX. С 74, 121; Soikkanen T. Kansallinen eheytyminen – Myytti vai todellisuus? Porvoo etc., 1984. S. 171.

62   Hiedanniemi B. Kulttuuriin verhottua politiikka. Hels., 1980. S. 107.

63   РГАВМФ. Ф. P-307. On. 4. Д. 25. JI. 5, 7. Доклад командующего КБФ начальнику Морских сил РККФ 5.02.1937 г.

64   ДВП. Т. XX. С. 121.

65   Там же. С. 75.

66   KA. R. Holstin kokoelma, 74. Holstin ulkopoliittisen toiminnan katsaus; UM. 5D. R. Holstin virallinen vierailu Moskovaan 26.02.1937.

67   KA. R. Holstin kokoelma, 74. Holstin ulkopoliittisen toiminnan katsaus; R. Holstin muistelmia vuosilta 1936-1940. S. 75.

68   ДВП. T. XX. С 123-124.

69   Цит. по: Soikkanen T. Op. cit. S. 175.

70   ДВП. T. XX. С 123.

71   UM. 5C5. A. Wuorimaan raportit Berlinistä 13.02.1937; Wuorimaa A. Op. cit. S. 70.

72   UM. 12 L/34. K.L. Oeschen kirje UM:iie 25.09.1937.

73   Цит. по: Korhonen K. Op. cit. S. 159.      

74   Hiedanniemi B. Op. cit. S. 107.

75   ДВП. T. XX. С 373.

76   Там же. С. 381.

77   Julkunen M. Op. cit. S. 169.

78   РГАВМФ. Ф. P-1883. On. 1. Д. 67. Разведсводки разведотдела КБФ. 1.09.1937 г.

79   ДВП. Т. XX. С. 441.

80   РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1035. Л. 229. Донесение военного атташе в Финляндии 11.08.1937.

81   Там же. Д. 1236. Л. 67. Информация разведуправления РККА, 1937 г.

82   Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. Berlin, 1988. S. 41.

83   K Julkunen M, Op. cit. S. 171.

84   UM. 5C5. Suomen lähetystön raportti Berliinistä 28.10.1937.

85   Documents on German Foreign Policy, 1918-1945. Ser. D. Voi. V. L., 1953. P. 537.

86   Мальков ВЛ. Секретные донесения военного атташе США в Москве накануне мировой войны // Новая и новейшая история. 1982. № 4. С. 110.

87   Österman H. Neljännesvuosista elämästäni. Hels.; Porvoo, 1966. S. 138.

88   Ibid. S. 139.

89   Цит. по: Wuorimaa A. Op. cit. S. 80.

90   UM. 5C5. Raportti Berliinistä 7.10.1938.

91   Documents on German Foreign policy. Ser. D. Voi. V. P. 549.

92   Ibid. P. 590.

93   UM. 5C18. Raportti Moskovasta 4.05.1938.

94   См.: Родина. 1995. № 12. С. 39.

95   UM. 12 L/25. R. Holstin kirje pääministerille 14.04.1938; Tanner V. Olin ulkoministerinä talvisodan aikana. Hels., 1951. S. 11.

96   Архив Президента Российской Федерации. Ф. 45. On. 1. Д. 449. Л. 3. ПисьмоМ. Литвинова 11.07.1938 г.

97   UM. 12 L/25. V. Tannerin muistiinpano В. Järisevin keskustelusta 18.08.1938; Tan­ner V. Op. cit. S. 20.

98   UM. 12 L/25. Inkilän muistiinpano 9.10.1938.

99   РГВА. Ф. 33987. On. 3. Д. 1154. Л. 148. Информация Л.П. Берия 5.12.1938 г.

100 UM. 12 L/25. U. Toivolan ja A. Pakaslahden selostus A. Mikojanin keskustelusta 7.12.1938; Pakaslahti A. Talvisodan poliittinen näytelmä. Porvoo; Hels., 1970. S. 30-31.

101 РГАВМФ. Ф. Р-1877. Оп. 1. Д. 101. Л. 14, 16. Положение директивы наркомата обороны. 27.02.1939 г.

102 Год кризиса: Документы и материалы. М., 1990. Т. 2. С. 384; Документы внешней политики. М., 1992. Т. 2. С. 523-524.

103 Год кризиса. М., 1990. Т. 1. С. 250; Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 06. Оп. 1. П. 18. С. Д. 190. Л. 47.

104 РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1236. Л. 101, 103. Письма М.М. Литвинова 22.03. и 4.04.1939 г.

105 Зимняя война: (Документы о советско-финляндских отношениях, 1939-1940) // Междунар. жизнь. 1989. № 8. С. 59; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1236. Л. 101. Письмо М.М. Литвинова 22.03.1939 г.; UM. 12 L/25. Muistiinpano keskustelusta В. Steinin kanssa 25.03.1939.

106 Зимняя война. С. 61.

107 РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1236. Л. 103. Письмо М.М. Литвинова 4.04.1939 г.

108 РГАВМФ. Ф. Р-1877. Оп. 1. Д. 101. Л. 16. Из распоряжения наркомата Военно-Морского Флота 20.06.1939 г.

 

ПРЕДВОЕННАЯ ДИЛЕММА

       

ЛЕТНИЕ ПЕРЕГОВОРЫ 1939 ГОДА И СУДЬБА ФИНЛЯНДИИ

 

© O.A. Ржешевский

 

Оккупация и раздел Чехословакии, означавшие демонстративное нарушение Германией продиктованных ею же условий мюнхенского соглашения, поставил Англию, Францию и их союзников перед непредсказуемой альтернативой. Если непосредственно после Мюнхена многие посчитали Н. Чемберлена и Э. Даладье миротворцами, то теперь пало очевидно, что политика "умиротворения", а вместе с ней и англо-французская концепция безопасности, суть которой заключалась в том, чтобы удержать захватнические устремления Германии и ее союзников 5 определенных рамках, терпят крах. Бесцеремонные действия нацистских лидеров усилили тревогу в Англии и Франции, многих малых и средних государств Европы: будет Гитлер и дальше двигаться на Восток (23 марта немецкие войска вступили в Мемель), повернет на Запад или умерит свои аппетиты? Лондон и Париж взяли курс на то, чтобы, с одной стороны, успокоить общественное мнение, а, с другой – поставить Гитлера перед фактом возможного заключения военного союза с СССР. Было заявлено о предоставлении гарантий Польше, Ру­мынии и еще некоторым странам, принят ряд мер по укреплению обороны, начаты переговоры с советским правительством.

 

Разразившийся в Европе предвоенный политический кризис и внут­риполитическое положение западных демократий создали определенные предпосылки для результативности таких переговоров. "Мы окажемся в смертельной опасности, – говорил Черчилль в палате общин, – если не сможем создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советской Россией". Лидер либералов Ллойд Джордж предупреждал Чемберлена: "Действуя без помощи России, мы попадем в западню 1.

 

Обстановка вынуждала англо-французские круги действовать. Ка­ким образом? Поиски велись в различных направлениях. В одном из меморандумов, разработанных английским правительством, говорилось: "Желательно заключить какое-либо соглашение с СССР о том, что Советский Союз придет к нам на помощь, если мы будет атакованы с Востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому- и это самое главное... что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз..."2.

 

В настоящее время представляется возможным рассмотреть ход летних переговоров 1939 г. с учетом ранее не известных документов и других материалов, опубликованных во Франции, а затем в России 3. Это тем более необходимо, поскольку их результат определил новую расстановку сил в Европе к началу второй мировой войны и судьбу многих стран, в том числе Финляндии.

 

Началом московских переговоров между Англией, Францией и СССР можно условно считать 18 марта 1939 г. В этот день британский посол в Москве У. Сидс просил наркома иностранных дел М.М. Лит­винова срочно сообщить о позиции СССР в случае нападения Германии на Румынию, правительство которой получило сведения о его под­готовке. В ответ советское правительство в тот же день внесло пред­ложение созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши и Румынии для согласования мер против новых агрессивных актов со стороны Германии.

 

Английское правительство, однако, такое совещание признало "преждевременным". В обоснование своей позиции министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс заявил, что "английское правительство не могло бы сейчас найти достаточно ответственного человека для посылки на такую конференцию" и что "рискованно созывать конференцию, не зная, чем она закончится"4.

 

21 марта посол Англии в СССР У. Сидс вручил наркому иностран­ных дел СССР М.М. Литвинову следующий проект декларации Анг­лии, СССР, Франции и Польши: "Мы, нижеподписавшиеся, над­лежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что, поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих инте­ресов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу политической не­зависимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям"5.

       

23 марта советское правительство сообщило, что, хотя находит данную декларацию недостаточно эффективной, тем не менее готово ее подписать и предлагает сделать это не второстепенным лицам, а премьер-министрам и министрам иностранных дел четырех госу­дарств с целью усилить ее влияние на международные отношения в Европе. Было высказано также мнение пригласить балканские, прибал­тийские и скандинавские государства "присоединиться к декларации после ее опубликования", расширить фронт государств, выступавших против агрессии. Ситуация была тем более благоприятной, что фран­цузские правящие круги согласились с советским предложением. Генеральный секретарь МИД Франции А. Леже заявил 24 марта, что Франция одобряет идею о созыве совещания для подписания декларации. Польша не поддержала этой инициативы, и Лондон от нее отказался.

 

Этот отказ имел самые серьезные последствия для последующего хода московских переговоров, поставив Советский Союз перед фактом непоследовательности политического курса западных держав. "Когда я занял Мемель, – говорил позднее Гитлер, – Чемберлен информировал меня через третьих лиц, что он очень хорошо понимал необходимость осуществления такого шага, хотя публично одобрить такой шаг не мог"6.

 

В середине апреля Англия и Франция направили Советскому Сою­зу новые предложения. Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне заявил о готовности обменяться с СССР письмами, обязывающими сто­роны к поддержке, если одна из них будет втянута в войну с Германией в результате оказания помощи Польше и Румынии. Суть английского предложения сводилась к тому, что СССР должен взять на себя односторонние обязательства помощи "своим европейским соседям" в случае совершенной против них агрессии. Французское заявление, несмотря на его ограниченность, содержало элемент взаимности, что вселяло определенные надежды.

 

17 апреля советское правительство вынесло на обсуждение пред­ложения, конструктивность которых и сегодня вряд ли вызовет сом­нения:

 

1. "Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком на 5-10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.

2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, располо­женным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств 7.

3. Англия, Франция, СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение § 1 и 2.

4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Поль­ше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Гер­мании.

5. Существующий между Польшей и Румынией союзный дого­вор объявляется действующим при всякой агрессии против Поль­ши и Румынии, либо же вовсе отменяется, как направленный против СССР.

6. Англия, Франция, СССР обязуются, после открытия военных действий, не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заклю­чать мира с агрессором отдельно друг от друга и без общего всех трех держав согласия.

7. Соответственное соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу § 3.

8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи"8.

 

Но взаимность обязательств не устраивала западных союзников. Это подтверждали ответные предложения Франции (25 апреля 1939 г.), и особенно Англии (8 мая 1939 г.).

 

Переговоры стали пробуксовывать. Практически они вели лишь к расширению политических проблем, по которым предстояло достигнуть договоренность. В Москве сложилось мнение, что английское и французское правительства нагромождают искусственные трудности по таким вопросам, которые могли бы быть разрешены без проволочек и помех 9.

 

Длившиеся уже два с половиной месяца переговоры не принесли желаемых результатов. Жесткая позиция, занятая советской стороной, отражала уверенность в том, что ее условия должны быть приняты ввиду стратегической необходимости для Англии, и особенно Франции, создания мощного второго фронта на Востоке в случае, если гер­манская агрессия повернет на Запад. При этом британские и французские документы свидетельствуют, что западные союзники опасались советско-германского сближения, но его вероятность всерьез не принимали.

 

Сложившаяся ситуация явилась также следствием противоборства двух тенденций в британской и французской политике. Умиротворению, которое выражалось в поиске компромисса с Германией, противостояла необходимость принятия каких-то реальных мер на случай "неконтроли­руемого" развития германо-итальянской агрессии. Борьба этих тенденций, в которой то одна, то другая приобретала доминирующее влияние, в конечном итоге имела разрушительные последствия.

 

Стремление достигнуть компромисса с Германией проявилось на англо-германских переговорах, которые тайно велись в мае-августе 1939 г. В их основу была положена идея заключения нового "пакта четырех" (Англии, Франции, Германии и Италии) или, если на этом пути возникнут трудности, двустороннего англо-германского соглаше­ния. В случае выгодной сделки с Германией ("пакта о ненападении" или "договора о невмешательстве") Англия изъявляла готовность прекра­тить переговоры с СССР, отказаться от гарантий, данных Польше и другим странам, и даже пожертвовать интересами своей ближайшей союзницы – Франции. В новой политической комбинации просматривался замысел раздела мира на сферы влияния: англосакскую – на Западе и германскую – на Востоке.

 

Британские политические деятели давали понять своим немецким собеседникам, что они готовы продолжать политику Мюнхена и представить Германии "свободу рук" в Восточной Европе 10. Свидетельством сближения точек зрения сторон может служить заявление Галифакса 29 июня 1939 г. о том, что следует обсудить с Германией вопросы, которые "внушают миру тревогу". «В новой обстановке, заявил он, – мы могли бы рассмотреть колониальную проблему, вопрос о сырье, торговых барьерах, "жизненном пространстве", об ограничении вооружений и многое другое, что затрагивает европейцев"11. Предполагалось сотрудничать с Германией в трех районах мира: в Британской империи, Китае и России 12.

 

Германская дипломатия использовала уязвимость позиции Англии и -Франции в отношении СССР для срыва московских переговоров, угрожавших созданием англо-франко-советской коалиции. Важным решением в этом направлении явилась предпринятая ею в мае 1939 г. инициатива нормализации отношений с СССР.

 

В конце июня в Москве стало известно о существовании "плана Шуленбурга", реализация которого должна была включить следующие немецкие акции:

       

"1. Германия должна содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов.

       

2. Обсудить возможность предложить нам или заключить пакт о ненападении или, быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран.

 

3. Заключить широкое торговое соглашение"13.

       
7 июля 1939 г. германское посольство в Москве получило указание выступить с конкретными предложениями по экономическим вопросам. Берлин выражал готовность предоставить Советскому Союзу кредит в размере 200 млн. рейхсмарок для размещения в Германии советских заказов.

       

Так возник "треугольник" переговоров: советско-британо-французских, британо-немецких и советско-немецких, которым суждено было; прояснить возможность или невозможность предотвращения пожара мировой войны. Каждая из сторон преследовала свои цели. Германия стремилась обеспечить наиболее благоприятные внешнеполитические условия для нападения на Польшу, воспрепятствовать созданию англо-франко-советской коалиции, не допустить как минимум вовлечения в войну на стороне Польши Советского Союза. Англия и Франция – достигнуть компромисса с Германией и направить ее агрессию против СССР, а при определенных условиях и самим принять в ней участие, решив "польскую проблему" путем сделки с фашистским рейхом. СССР – избежать вовлечения в войну, заключить союз с Англией и Францией или направить германскую агрессию на Запад. При этом первосте­пенное значение придавалось обеспечению безопасности границ, особенно Ленинграда, и возвращению приграничных территорий, отторгнутых от России в результате иностранной военной интервенции 1918-1920 гг.

 

Эти переговоры, в центре которых, как казалось, стояла "польская проблема", а в действительности – судьбы войны и мира в глобальном масштабе, отличались рядом особенностей. Первая состояла в их взаимосвязи: от успехов или неудач одних во многом зависело движение вперед или вспять других. Вторая заключалась в том, что, несмотря на тайный характер британо-немецких и немецко-советских переговоров, в основном было известно об их содержании соответственно в Лондоне,. Париже и Москве (а особенно детально в Вашингтоне), столицах мно­гих других стран. Все это до крайности запутывало их клубок, ситуация нередко менялась ежедневно, а затем и ежечасно, порой с непред­сказуемыми последствиями.

 

 

Наибольший интерес иностранной печати вызвал вопрос о гаран­тиях средним и малым государствам, в том числе прибалтийским. Сталину докладывали в июне 1939 г.:

 

«Дипломатический обозреватель консервативной английской газеты "Санди Тайме" пишет, что в результате обсуждения вопроса о том, в каких случаях Польше потребуется английская помощь, было достигнуто соглашение, что Польша окажет помощь Англии в случае, если последняя будет втянута в войну в результате нападения на Голландию, а Англия окажет помощь Польше в случае, если Польша будет втянута в войну, в результате нападения на Данциг или Литву. "По мнению СССР, – пишет обозреватель, – аналогичное обсуждение вопроса можно было бы начать и в отношении прибалтийских стран. Если нейтральная Голландия была при­нята во внимание при англо-польских переговорах, то, по мнению русских, нейтральные прибалтийские страны должны в равной мере быть учтены в англо-советских переговорах, не затрагивая нейтралитет этих стран".

 

Гарвин в консервативной газете "Обсервер" пишет, что свобода Латвии, Эстонии и Финляндии имеет "для СССР не меньшее значение, чем независимое существование Данцига для Польши. Было бы несерьезным не считаться с реальным положением вещей в этом вопросе, поскольку он затрагивает интересы СССР. Независимость Финляндии, Эстонии и Латвии имеет для безопасности СССР не меньшее значение, чем независимость Бельгии, Голландии и Швейцарии для существования западной демократии. Если германские войска под каким-либо предлогом вторглись бы в Фин­ляндию, Эстонию или Латвию, то это было бы смертельной угрозой для СССР, более непосредственной угрозой, чем имело бы для западных держав вторжение германских войск в Польшу или Румынию".

 

Во французской печати также имеются многочисленные комментарии по этому вопросу.

 

Густав Эрве, касаясь вопроса о Балтийских странах, пишет в газете "Виктуар": "При том положении, которое занимают Балтийские страны, для них нет убежища в нейтралитете от войны, которая может завтра вспых­нуть. Им придется быть или на той или другой стороне. Так как эти страны имеют доверие к Вам, г-н Чемберлен, то спросите их: с вами они или Гитлером?"

 

Пертинакс, рассматривая английский проект соглашения, врученный Советскому Союзу 8 мая, полагал, что этот проект "до некоторой степени приглашал к тому, чтобы германское нападение направилось на Балтийские страны". Пертинакс оправдывает позицию Советского Союза, обвиняя Англию и Францию в том, что они хотели того, чтобы германская опас­ность отклонилась на восток.

 

Поль Пизан в "Се Суар" пишет: "Трудно себе представить, чтобы французское и английское правительства могли противопоставить какие-либо действительные аргументы против формулы, предусматривающей распро­странение гарантии на Финляндию, Эстонию и Латвию. Трудно понять, как английское и французское правительства смогут, если они действительно приняли принцип взаимности, требовать всерьез от Советского Союза гарантировать страны, связанные с Англией и Францией – Бельгию, Португалию и Грецию, не гарантируя со своей стороны непосредственных соседей Советского Союза".

 

Анри де Кериллис в "Эпок" пишет, что с некоторыми оговорками в отношении военных секретов, не подлежащих выдаче, необходимы совещания французского, английского и советского генеральных штабов, не­обходим также с оговорками автоматизм проектируемого соглашения трех держав. Из проекта соглашения нужно изъять ссылки на Лигу наций. Де Кериллис считает нужным, чтобы были даны гарантии Балтийским стра­нам. "В отношении гарантий Балтийским странам, – пишет де Кериллис, – требования Советского Союза абсолютно законны и вполне логичны. Если Франция и Англия вступают в соглашение с Советским Союзом, они должны быть заинтересованы в том, чтобы Советский Союз не пострадал в первые же дни войны от германской интервенции через территорию Балтийских стран. Нужно, чтобы мы знали, к чему же мы стремимся: хотим ли мы или не хотим заключить союз с СССР? Если мы хотим заключить Союз, тогда нужно поставить Советский Союз в наилучшие диплома­тические и стратегические условия. Если мы захотим этого союза, мы должны сделать все, чтобы Германия не обосновалась в Риге, Таллине и Хельсинки, а также на Аландских островах. Указывают, что ни Финляндия, и Эстония, ни Латвия не желают франко-англо-советских гарантий. Что за чертовщина? Если они не желают этих гарантий, то это значит, что имеется лишнее основание для беспокойства. Указанные Балтийские страны, две из которых являются странами-лилипутами, неспособны сами обеспечить свою независимость. И если они утверждают противное, то это значит, что они ступили в германскую орбиту. Советский Союз желает этому противостоять. Мы должны поступать точно так же"» 14.

 

Обзор прессы во многом отражал обстановку на переговорах. "Советский Союз, – писал в памятной записке В.М. Молотов, врученной 6 июня послам Великобритании и Франции в СССР У. Сидсу и Наджияру, – должен оказать немедленную помощь Польше, Румынии, Бельгии, Греции, Турции в случае нападения на них агрессора и вовлечения в связи с этим в войну Англии и Франции, между тем как Англия и Франция не берут на себя обязательств по оказанию Советскому Союзу немедленной помощи в случае, если СССР будет вовлечен в войну с агрессором в связи с нападением последнего на граничащие с СССР Латвию, Эстонию и Финляндию"15.

 

К концу июля 1939 г. текст англо-франко-советского договора был в основном выработан, но оставалась несогласованной формулировка определения косвенной агрессии. Этот вопрос был поставлен по ини­циативе французской стороны (Э. Даладье) и отражал стремление Франции обеспечить безопасность своих восточных границ. Такие га­рантии имели большое значение и для Советского Союза. На основе взаимной договоренности Англии, Франции и СССР необходимо было исключить возможность использования Германией территории прибалтийских стран в качестве военного плацдарма. Понятие "косвенная агрессия", – говорилось в предложениях советского правительства от 9 июля 1939 г., – относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, следова­тельно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета"16. В.М. Молотов выразил уверенность, что можно будет выработать удовлетворительную формулу, которая учитывала бы то, что произошло в Чехословакии в марте 1939 г. (германские войска были введены на ее территорию с согласия тогдашнего президента Э. Гаха). "Важно, – заявил нарком, – скорее заключить договор"17. Однако Галифакс дал указание более жестко поставить вопрос о косвенной агрессии 18.

 

Надо сказать, что крайне неблагоприятно на ход переговоров и их перспективы влияла позиция ряда малых и средних государств. Пра­вительства Польши и Румынии заявили об отказе сотрудничать с СССР в отражении фашистской агрессии, что ввиду их общей границы с Советским Союзом практически исключало возможность взаимодействия сухопутных войск Англии, Франции и СССР в случае на­ступления германской армии через территорию этих стран к границам Советского Союза. Отрицательно отнеслось к московским переговорам правительство Финляндии. Английский посол в Хельсинки Т. Сноу, телеграфируя 20 июня 1939 г. в Лондон о результатах своей встречи с фельдмаршалом К. Маннергеймом, сообщал: "Фельдмаршал, выразив глубокое сожаление о последствиях англо-франко-советского договора, далее указал, что большевизм представляет собой угрозу мировому сообществу, и он будет потрясен, если из этого не сделает выводы английское правительство". Эркко добавил, что, по его мнению, лучше всего, "если Россия вообще останется без союзников"19.

 

Тем временем угроза войны в Европе продолжала стремительно нарастать и в поддержку заключения договора с СССР выступали все более широкие слои общественности, а также реалистически мыслив­шие деятели правящих кругов Англии и Франции и некоторых других стран. Характерно, что если осенью 1938 г., по данным зарубежных источников, "общественное мнение" Франции одобрило мюнхенское со­глашение 53% голосов против 37% (остальные воздержались), то летом 1939 г. 76% опрошенных высказались за применение силы в случае агрессии Германии против Польши и 81% – за союз Франции с СССР, в Англии – 87% 20.

 

25 июля англо-французская сторона приняла предложение СССР о проведении военных переговоров, которые состоялись в Москве 12-21 августа 1939 г. По решению Политбюро ЦК ВКП(б) советскую воен­ную делегацию (военную миссию) было поручено возглавить народному комиссару обороны Маршалу Советского Союза К.Е. Ворошилову.

 

4 августа 1939 г. Генеральный штаб Красной Армии завершил раз­работку "Соображений по переговорам с Англией и Францией". Они включали следующие варианты возможного развития военных событий и совместного участия в них вооруженных сил СССР, Англии, Франции и их союзников. Первый вариант – нападение будет непосредственно совершено на Францию и Англию; второй – когда объектом агрес­сии явится Польша; третий – Венгрия и Болгария при помощи Гер­мании вторгнутся в Румынию; четвертый – наступление начнется против Турции и пятый – через территорию прибалтийских стран против СССР.

 

Соображения содержали детальные предложения о действиях сухопутных войск, авиации и флотов трех государств, количестве дивизий и других средств вооруженной борьбы. При всех вариантах считалось необходимым нанести основной удар по силам главного агрессора, т.е. Германии, и участие в военных действиях Польши как союзника Англии и Франции. При этом Польша должна была взять на себя обязательство пропустить советские войска к северу от Минска через Виленский коридор и через Литву к границам Восточной Пруссии, а Румыния – через Галицию. Имелось в виду, что переговоры с Поль­шей, Румынией и Литвой по этому вопросу возьмут на себя Англия и Франция. Советская делегация получила полномочия подписать воен­ную конвенцию с Англией и Францией.

 

Военным переговорам в Москве посвящено множество книг и ста­тей. Дополним их некоторыми документами и материалами. В ин­струкции для английской военной делегации (ее возглавлял адмирал Р. Драке), врученной в Лондоне, указывалось: "Британское прави­тельство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обя­зательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоя­тельствах"21. К тому же переговоры с СССР британская дипломатия рассматривала как средство давления на Германию. "Начать их сейчас, – писал Сидс в Лондон, – значит дать хороший пинок странам оси"22.

 

Драксу рекомендовали обсуждать военные планы "на чисто гипо­тетической основе". Э. Галифакс определил то, что в конечном итоге явилось камнем преткновения на переговорах, – "с твердостью отвер­гать" любое предложение об участии Англии и Франции в согласовании необходимых мер по защите от германской агрессии с Польшей и Румынией 23. Драке выполнил это указание, хотя и в несколько изме­нившейся обстановке.

 

Недавно в архивах найдена запись К.Е. Ворошилова, которая, ви­димо, являлась инструкцией для советской делегации:

 

1. Секретность переговоров с согласия сторон.

2. Прежде всего выложить свои полномочия о ведении переговоров с англо-французской военной делегацией о подписании военной конвен­ции, а потом спросить руководителей английской и французской деле­гаций, есть ли у них также полномочия от своих правительств на подпи­сание военной конвенции с СССР.

3. Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и "почтительно" спросить, для каких целей направило их правительство в СССР.

4. Если они ответят, что они направлены для переговоров и для подготовки дела подписания военной конвенции, то спросить их, есть ли у них какой-либо план обороны будущих союзников, т.е. Франции, Анг­лии, СССР и т.д. против агрессии со стороны блока агрессоров в Европе.

5. Если у них не окажется конкретного плана обороны против агрессии в тех или иных вариантах, что маловероятно, то спросить их, на базе каких вопросов, какого плана обороны думают англичане и французы вести переговоры с военной делегацией СССР.

6. Если французы и англичане все же будут настаивать на переговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным принципиаль­ным вопросам, главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию.

7. Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территорию Польши и Румынии является исключенным, то заявить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного про­пуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал, что мы не считаем , возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал.

8. На просьбы о показе французской и английской делегациям оборонных заводов, институтов, воинских частей и военно-учебных заве­дений сказать, что после посещения летчиком Линдбергом СССР в 1938 г. Советское правительство запретило показ оборонных предприя­тий и воинских частей иностранцам, за исключением наших союзников, когда они появятся 24.

 

Запись Ворошилова свидетельствует, что в Москве либо знали, либо "просчитали" позицию британской стороны. Сопоставление инст­рукций не оставляет сомнения в том, что вероятность компромиссного решения была маловероятна.

 

Весьма расплывчатой была инструкция французской делегации (ее возглавлял генерал Ж. Думенк), но в целом занятая ею позиция отра­жала стремление заключить военную конвенцию с СССР.

 

Бесперспективность переговоров стала очевидной при обсуждении вопроса о пропуске советских войск в случае начала германской агрессии через территорию Польши, что было необходимо для организации эффективной защиты не только советских границ, но и самой Польши. 14 августа К.Е. Ворошилов предложил Драксу и Думенку разъяснить их точку зрения по этому принципиальному вопросу.

 

В ночь с 14 на 15 августа Сидс направил в Лондон срочную теле­грамму: "Французский посол и я обсуждали с главами миссий ситуацию, создавшуюся в результате встречи с советской делегацией. Он и я пришли к выводу, что русские поставили сейчас вопрос, от которого зависит успех или провал переговоров... Мы считаем, что советская делегация будет твердо стоять на этой позиции и всякие попытки поколебать ее приведут к такому же провалу, как это неоднократно имело место в ходе наших политических переговоров... Наше предложение заключается в том, чтобы французский генеральный штаб вступил в контакт с польским генеральным штабом и получил на то согласие... Прошу подчеркнуть необходимость особой срочности и исключительной секретности" 25.

 

15 августа, излагая на переговорах план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9-10 тыс. танков, 5-5,5 тыс. боевых самолетов 26. В этой связи нередко возникает вопрос об оценках боеспособности Красной Армии, на которую опирались западные державы в ходе переговоров. Он возникал в ходе московских переговоров не­однократно и был, как правило, вызван размышлениями о последствиях сталинских репрессий. Донесения военных атташе Франции (а также США) из Москвы однозначно указывали на сохранившуюся боес­пособность Красной Армии и силу ее как эвентуального союзника.

 

Несколько иной была оценка У. Сидса. Он сообщал в Лондон 6 июня: а) Красная Армия в настоящее время предана режиму и будет, если получит приказ, вести войну как наступательную, так и оборо­нительную; б) она понесла тяжелые потери в результате "чисток", но будет серьезным препятствием в случае нападения; в) в наступательной войне ее ценность значительно ниже, но вероятно, ее на­чальное продвижение в глубь Польши; г) Красная Армия считает войну неизбежной и без сомнения напряженно к ней готовится 27.

 

Характерна позиция подкомиссии английского Комитета началь­ников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил Великобритании, – органа, по английским меркам, весьма компетентного в таких делах. В их докладе, представленном кабинету министров 17 августа 1939 г., в частности, говорилось: "Сейчас не время для полумер и все усилия должны быть направлены на то, чтобы склонить Польшу и Румынию к согласию разрешить использование их территорий русскими силами; по нашему мнению, единственно логичным является предоставление рус­ским всех средств для оказания помощи с тем, чтобы использовать максимум их сил на стороне антиагрессивных держав. Мы считаем исключительно важным пойти навстречу в данном вопросе, а в случае необходимости оказать сильнейшее давление на Польшу и Румынию с тем, чтобы добиться их согласия отнестись к этому положительно... совершенно ясно, что без быстрой и эффективной русской помощи по­ляки не имеют надежд на то, чтобы выдержать германское наступ­ление на суше и в воздухе продолжительное время. Это же относится и к румынам, за тем исключением, что это время будет для них еще более ограниченным; заключение договора с Россией представляется нам лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение этого договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выд­винутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румы­нией будут отклонены этими странами...

 

Вывод. В заключение мы хотели бы подчеркнуть, что, с нашей точки зрения, в случае необходимости должно быть оказано силь­нейшее давление на Польшу и Румынию с тем, чтобы они заранее дали согласие на использование русскими силами территории в случае напа­дения Германии"28.

 

Однако эти оценки в кругу Чемберлена не имели, думается, ре­шающего значения. Германское нападение на Польшу виделось в Лондоне, насколько об этом можно судить по высказываниям англий­ского военного атташе в Москве полковника Р. Файэрбрейса, следую­щим образом: "В будущей войне Германия, напав превосходящими си­лами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В таком случае вскоре после начала войны германские войска окажутся на советской границе. Несомненно, Германия затем предложит западным державам сепаратный мир с условием, что ей предоставят свободу для наступления на Восток"29.

 

В середине августа кабинет Чемберлена стал испытывать возрас­тающее давление французской стороны в пользу подписания военной конвенции с СССР. Причина тому была очевидной – германская агрес­сия, в первую очередь, угрожала Франции, а не Англии.

 

14 августа в Лондоне от английского посла в Париже была по­лучена телеграмма, в которой говорилось: "Французская военная мис­сия в Москве весьма удовлетворена ходом переговоров. Но она сообщает, что условием соглашения и той помощи, которую они гото­вы оказать, русские считают необходимым быть уверенными, что они в случае германской агрессии против Польши и Румынии получат разрешение этих стран на пропуск своих войск через их территорию. Что касается Польши, то русские запрашивают на это разрешение, которое относится лишь к строго ограниченной небольшой территории в районе Вильно... Французское правительство считает предпочти­тельным вначале решить вопрос, касающийся Польши... С этой целью французская миссия предложила послать генерала Валлена в Варшаву, но французское правительство, чтобы избежать огласки, направило обратно в Варшаву 15 августа своего военного атташе (генерала Ф. Мюса. – О.Р.), который находился в Париже, французское пра­вительство надеется, что правительство Его Высочества решительно поддержит представление, сделанное польскому правительству"30.

 

Демарш не обещал успеха и носил двусмысленный характер. Французскому, как и английскому, правительству была известна пози­ция польского и румынского руководства, практически исключавшая согласие принять совместные с СССР эффективные меры для пресече­ния германской агрессии.

 

Примечательна также оценка сложившейся на московских пере­говорах ситуации их участником, позднее видным генералом А. Бофром: "Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков от­вета, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить переговоры..."31. Есть, однако, и другие сведения, согласно кото­рым инструкции Думенку, данные Даладье, были категоричны и одно­значны: "Привезите мне соглашение любой ценой"32.

 

Опубликованные в 1984-1985 гг. французские дипломатические документы освещают ряд новых аспектов, касающихся московских переговоров. Прежде всего следует отметить трезвую оценку хода поли­тических и военных переговоров французским послом в Москве Наджияром, который весьма объективно информировал Париж. 16 июня 1939 г. он в решительных выражениях и достаточно аргументированно высказался в пользу заключения военной конвенции. Через день Наджияр усилил свое давление: "На нынешней стадии переговоров, – телеграфировал он 18 июля, – у нас, по моему мнению, нет иного выхода, как принять советскую точку зрения или согласиться на провал... который скомпрометирует в настоящем и будущем наши переговоры с Россией"33.

 

В предисловии к публикуемым документам его авторы делают вывод: "Инструкции миссиям союзников предусматривали лишь заклю­чение договора, содержащего общие положения и советскую помощь только в виде поставок военных материалов и оружия. Союзники, в (большей степени англичане, рассчитывали на длительные переговоры и проявляли недоверие (к СССР. – О.Р.)"34.

 

Еще на борту теплохода "Сити оф Эксетер", следовавшего из Англии в Советский Союз, французская делегация имела достаточно времени, чтобы уяснить позицию своих партнеров – англичан. "Основ­ная трудность, – писал Думенк, – проистекала из того, что британская делегация, похоже, не выработала общей позиции и по ряду частных вопросов имела твердо сложившиеся, естественно, негативные идеи. Начинать с этого дискуссии с русскими означало неминуемо идти на провал"35. Аналогичное мнение сложилось и у члена французской делегации капитана 3-го ранга Ж. Вийона, который сделал на основе своих бесед с Драксом следующий вывод: "При отсутствии политического соглашения английская делегация рассчитывала на длительные пере­говоры, чтобы поставить Германию под угрозу англо-франко-советского пакта и выиграть время до осени или зимы и тем самым задержать начало войны"36.

 

В телеграмме от 14 августа после первого заседания военных миссий Думенк сообщал в Париж: "Советская делегация продемон­стрировала свое желание достигнуть соглашения, предложила не об­суждать общие принципы с тем, чтобы изучить конкретные воп­росы..."37. 17 августа Думенк вновь подтверждал: "Не подлежит сомнению, что СССР желает заключить военный пакт и не хочет, чтобы мы превращали этот пакт в простую бумажку, не имеющую конкретного значения"38. Спустя три дня, когда Драке в Москве настаивал на отсрочке переговоров, Гамелен направил Думенку теле­грамму о согласии Франции подписать военную конвенцию: "По при­казу председателя Даладье генерал Думенк уполномочен совместно с послом подписать в общих интересах военную конвенцию"39.

 

Объективной была и информация Думенка по "кардинальному вопросу". В ранее упомянутой телеграмме от 14 августа он сообщал: "Советская делегация в качестве условия реализации военного пакта поставила вопрос о необходимой уверенности для советской армии в случае агрессии против Польши и Румынии эвентуальной возможности вступить на польскую территорию по Виленскому коридору и в Румынии через Галицию"40. И Думенк и Наджияр считали это условие обоснованным. Последний писал на следующий день в Париж: "По мнению генерала Думенка, то, что предлагают русские в целях выпол­нения обязательств по политическому договору, соответствует интере­сам нашей безопасности и безопасности самой Польши... Нам пред­лагают точно определенную помощь на Востоке и не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с Запада. Но советская делегация предупреждает, что Польша своей негативной позицией делает невозможным создание фронта сопротивления с участием русских сил"41. Наджияр настаивал на необходимости оказать на Польшу соответствующее давление 42.

 

Давление было поручено оказать французскому военному атташе в Варшаве генералу Ф. Мюсу, который, как отмечалось ранее, нахо­дился в эти дни в Париже и был направлен обратно в Варшаву, и французскому послу Л. Ноэлю. Их переговоры с начальником главного штаба польской армии генералом В. Стахевичем и министром иност­ранных дел Ю. Беком не принесли результатов. 18 августа в Париже получили сообщение – отказ 43. На следующий день Ф. Мюс после трех­часовых переговоров со Стахевичем отправил телеграмму следующего содержания: "В конце концов с согласия Бека была принята форму­лировка: наша делегация в Москве может маневрировать, как будто полякам не был поставлен этот вопрос"44. Поскольку Ноэль вел переговоры с Беком, а Мюс со Стахевичем, то подоплеку этой телеграммы поясняет телеграмма Ноэля от 19 августа, в которой он после очередного отказа Бека на пропуск советских войск сказал ему: "Мо­жет быть, лучше, чтобы Вы мне не отвечали. Согласимся с тем, что вопрос перед Вами не был поставлен".

 

20 августа Наджияр посылает тревожную телеграмму: "Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию". Ноэль, в свою очередь, сообщает, что в позиции Польши изменений не произошло и Бек настаивает, чтобы в конвенции Польша вообще не упоминалась. Ноэль констатирует, что "позиция Польши не заключать с СССР никаких политических и военных соглашений – это «"болезнь" польской политики», что укрепление связей с Францией и Англией, кредиты и прочее не были использованы для того, чтобы получить согласие Польши на сотрудничество с СССР 45.

 

Подводя итоги переговорам, Наджияр писал 25 августа в Париж: "Действительно, как можно было надеяться получить обязательства СССР против Германии... если поляки и румыны продолжали игнорировать русскую помощь"46. Имелись на то и более глубокие причины. Лорд Стренг, не только активный участник переговоров, но и знаток многих тайн британской политики рассматриваемого периода, выступая с почетной лекцией "Московские переговоры" в университете г. Лидс (Великобритания) в 1968 г., назвал, на наш взгляд, важнейшую из них: "Собственная безопасность, к которой стремились русские, не обеспе­чивалась тем соглашением, которое могли себе позволить западные державы"47.

       

В Берлине более настойчиво искали пути ускорения переговоров и с Лондоном и с Москвой, их результативности, для чего планировали поездку Геринга в Англию, а Риббентропа – в Москву. Развернулась напряженная подготовка этих визитов. Поскольку один из них исклю­чал другой, выбор зависел от хода переговоров по всем сторонам "треугольника" и должен был быть сделан в "последний час". Ближайшей и важнейшей целью Германии на этом этапе закулисной дипломатической борьбы являлось обеспечение наиболее выгодных внешнеполитических условий для захвата Польши.

 

3 августа на очередной встрече с немецким послом в Лондоне Г. Дирксеном советник британского премьер-министра Г. Вильсон дал понять, что англо-германское соглашение "начисто освободит британское правительство от принятых на себя в настоящее время гарантий­ных обязательств в отношении Польши, Турции и т.д." В результате беседы германский посол пришел к выводу, что возникшие у Англии за последние месяцы связи с другими государствами "являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет действительно достигнута един­ственно важная и достойная усилий цель – соглашение с Германией"48.

 

Стремление достигнуть взаимопонимания с Германией было харак­терно не только для английских консерваторов, но и для ряда ведущих французских политиков. Министр иностранных дел Франции Бонне заявил, в частности, германскому послу Вельчеку: "Несмотря ни на что, Франция придерживается идеи сотрудничества с Германией, которое снова начинает налаживаться, а со временем станет более тесным"49. Министр подчеркнул, что Франция не откажется от этой генеральной линии своей политики. Данные проекты поддерживались и некоторыми американскими представителями в Европе. Посол США в Лондоне Кеннеди был убежден, что поляков следует бросить на произвол судьбы и дать нацистам возможность осуществить свои цели на Востоке, поскольку конфликт между СССР и Германией "принесет большую выгоду всему западному миру"50. Посол США в Берлине X. Вильсон считал вероятным вариант нападения Германии на Россию с молчаливого согласия западных держав "и даже с их одобрения"51.

 

В то же время у Рузвельта и других наиболее дальновидных американских политиков росло понимание пагубности мюнхенского курса. Министр внутренних дел США Г. Икес писал видному общественному деятелю Р. Робинсу: "Чемберлен неотступно следует своим нечестным путем. Очевидно, что он вопреки всему надеется, что Гит­лер в конце концов решит двигаться на восток, а не на запад. Вот почему он медлит в отношении заключения соглашения с Россией, что может иметь фатальные последствия как для Франции, так и для Британской империи"52.

 

Тем временем 7 августа в Германии была организована встреча Г. Геринга с группой британских промышленников. Англичане вручили рейхсмаршалу меморандум, предварительно просмотренный Н. Чемберленом, и внесли предложение о проведении конференции четырех дер­жав в Швеции – без участия Польши и СССР 53.

 

11 августа Гитлер в беседе с верховным комиссаром Лиги наций в Данциге К. Буркхардтом заявил о желании жить в мире с Англией при условии предоставления Германии свободы рук на Востоке. Тот согласился сообщить английскому правительству о готовности Гитлера встретиться с кем-либо из представителей английского правительства.

 

Известие вызвало интерес. Галифакс 15 августа ответил Буркхардту: "На меня произвел большое впечатление Ваш доклад о беседе с господином Гитлером и формулировки, которые Вы использовали в своем ответе. Я надеюсь, Вы согласитесь, что хотя не существует какой-либо перспективы мирного решения, Вам следует продолжить выполнение функции верховного комиссара и в этом качестве выполнять дальнейшую службу. Я надеюсь, Вы окажетесь в состоянии сохранить Ваш клапан связи с господином Гитлером открытым. Я изучаю предложение о целесообразности встречи англичанина с госпо­дином Гитлером 54.

 

В конечном итоге достигли договоренности о визите 23 августа Геринга в Англию. Самолет должен был доставить рейхсмаршала на уединенный аэродром в Харфортшире, откуда в сопровождении выделенных английских представителей ему надлежало направиться в Чекере – загородную резиденцию Чемберлена. Тайну условий, на ко­торых готовилась сделка, еще хранят британские архивы.

 

Новым импульсом на германо-советских переговорах явилась встреча В.М. Молотова с Ф. Шуленбургом 3 августа, которую он за­просил по указанию Риббентропа. В ходе беседы, подтвердив стрем­ление германского правительства улучшить отношения с СССР, он заверял, что Германия "не старается ободрить Японию в ее планах против СССР". Нет оснований для трений между Германией и СССР "на всем протяжении между Балтийским и Черным морями". Тре­бования к Польше не противоречат интересам СССР. В Румынии Германия не намерена задевать интересы СССР. Нет у Германии агрессивных намерений и в отношении прибалтийских стран. "Таким образом, – сказал германский посол, – имеются все возможности для примирения обоюдных интересов". После этой беседы Ф. Шуленбург телеграфировал в Берлин, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии, и советское правительство "преисполнено решимости договориться с Англией и Францией" 55.

 

Несмотря на крайне напряженную обстановку, когда до нападения Германии на Польшу оставалось менее трех недель, о чем было известно в Москве, а на Дальнем Востоке развернулось крупное сра­жение против японских войск на р. Халхин-Гол, советское прави­тельство до встречи с англо-французской военной делегацией и, ви­димо, выяснения ее полномочий не давало ответа на новую германскую инициативу. Угроза войны на два фронта явилась, на наш взгляд, глав­ным фактором, который диктовал его решения и в конечном итоге склонил СССР к соглашению с Германией.

 

"После десятилетних усилий по созданию совместно с Западом коллективной безопасности, – пишут современные американские исследователи советской внешней политики Д. Эделман и Д. Палмери, – и после нежелания Запада действовать, когда захватывали Австрию и Чехословакию, а также твердо зная о неизбежности германского наступления на восток – у Советов не было другого реального выбора в условиях предстоящих немецких действий, как вступить с Германией в переговоры, обеспечивавшие важнейшие интересы Советского Сою­за"56.

 

13 августа через полпредство СССР в Берлине немцы были изве­щены о согласии "поэтапно обсудить" экономические и другие вопросы. Через два дня Ф. Шуленбург заявил Молотову, что обострение гер­мано-польских отношений делает "необходимым, чтобы в германо-советские отношения в скором времени была внесена ясность". По словам немецкого посла, Риббентроп готов прибыть в Москву, чтобы изложить позицию Германии. Это дало бы возможность "заложить фундамент для окончательного приведения в порядок германо-советских отношений"57.

 

Снова посетив В.В. Молотова 17 августа, Ф. Шуленбург сообщил ему: "Германия готова заключить с СССР пакт о ненападении, причем, если правительство того пожелает, без денонсации на срок в 25 лет. Далее, германское правительство готово гарантировать прибалтийские государства совместно с СССР. Наконец, Германия в соответствии с занимаемой ею определенной позицией изъявляет готовность употре­бить свое влияния для улучшения и консолидации советско-японских отношений". Риббентроп начиная с 18 августа может "во всякое время" прибыть в Москву 58.

 

Нарком передал послу памятную записку (ответ на германское предложение от 15 августа), в которой говорилось: "Правительство СССР считает, что первым шагом к такому улучшению отношений могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Прави­тельство СССР считает, что вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждении пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта"59.

 

19 августа Шуленбург снова запросил согласия Молотова на приезд Риббентропа. Зная, что до установленного крайнего срока нападения Германии на Польшу осталось менее двух недель, он передал мнение Риббентропа о необходимости выяснить взаимоотношения между СССР и Германией еще до возникновения конфликта, так как позднее "это сделать будет трудно". Риббентроп, получив неограниченные полномочия от Гитлера, продолжал Шуленбург, заинтересован в скорейшем приезде в Москву.

 

19 августа советская сторона согласилась на приезд Риббентропа в Москву. В тот же день в Берлине было подписано советско-германское кредитное соглашение, о чем сообщалось в печати 60.

 

Утром 21 августа началось последнее заседание советской, анг­лийской и французской военных миссий, окончившееся безрезультатно. В "Кратком отчете о работе совещания военных миссий СССР, Англии и Франции. Август 1939 г." говорится, что 21 августа адмирал Р. Драке предъявил свои полномочия на проведение переговоров о военном сот­рудничестве с СССР, подписанные Э. Галифаксом, и высказался за их продолжение. "Советская миссия подчеркивает, – говорится далее в "Кратком отчете...", – что пропуск вооруженных сил СССР через территорию Польши и Румынии является военной аксиомой, и если французы и англичане превращают этот вопрос в большую проблему, требующую длительного изучения, то есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному военному сотрудничеству с СССР. Вот почему ответственность за перерыв переговоров целиком падает на французскую и английскую сторону"61.

 

После обмена письмами между Гитлером и Сталиным 22 августа советская печать сообщила о предстоящем приезде Риббентропа. В тот же день Гитлер отменил визит Геринга в Англию. Глава французской военной делегации генерал Ж. Думенк 22 августа посетил К.Е. Воро­шилова и информировал, что получил от своего правительства поло­жительный ответ на "основной кардинальный вопрос" (т.е. о пропуске советских войск через территории Польши и Румынии в случае на­ступления германских армий) и полномочия подписать военную кон­венцию. Однако, заявил Думенк, о позиции английского, польского и румынского правительств он сведений не имеет.

 

23 августа с прибытием Риббентропа в Москву начались пере­говоры о подписании договора о ненападении. С советской стороны их вели Сталин и Молотов. Текст подписанного в тот день договора и секретного протокола к нему известен.

 

Вынужденная сделка с разбойным гитлеровским режимом давала СССР определенные гарантии национальной безопасности и защиты западных границ, временный нейтралитет в надвигавшейся войне, но неизбежно породила негативные явления политического, идеоло­гического и военного характера, нарушала действовавшие договоры СССР с Польшей, рядом других государств, включая Финляндию, которая, согласно секретному протоколу, относилась к сфере влияния Советского Союза 62.

 

Провал англо-франко-советских переговоров и заключение советско-германского пакта о ненападении имели далеко идущие последствия для советско-финских отношений. Включение Финляндии в сферу ин­тересов СССР означало, что советское руководство со времени под­писания секретного протокола располагало ультимативными средствами давления на Финляндию.

 

1     Цит. по: История второй мировой войны, 1939-1945. М., 1974. Т.2. С. 130.

2     Там же.

3     Documents diplomatiques francais, 1932-1939. 2 Serie (1936-1939). Т. XVII (25 junin – 12 aout 1939). Paris: Impede nationale, 1984. 922 р.; Т. XVIII (13 aout – 25 aoüt 1939). Paris, 1985. 644 р. (Далее: DDF); Документы внешней политики, 1939 год. М., 1992. Кн. пер­вая 708 с.; Кн. вторая 687 с. (Далее: ДВП).

4     Цит. по: История дипломатии. М„ 1965. Т. 3. С. 770.

5     Документы и материалы кануна второй мировой войны, 1937-1939. М., 1981. Т. 2. С. 55 (Далее: Документы и материалы...).

6     Кимхе Д. Несостоявшаяся битва: Пер. с англ. М., 1971. С. 36

7     В марте 1939 г. правительство СССР поставило перед правительством Финляндии вопрос о передаче СССР в аренду на 30 лет островов в Финском заливе для обеспечения безопасности морских подступов к Ленинграду.

8     Документы и материалы... С. 72.

9     Подробнее см.: Панкрашоаа М„ Сиполс И. Почему не удалось предотвратить войну: Московские переговоры СССР, Англии и Франции 1939 г.: (Документальный обзор). М., 1970. С. 60-61.

10   Documents on German Foreign Policy. Serie D. Baden-Baden, 1956. Vol. VI. P. 681-682. (Далее: DGFP); Aster S. 1939: The Making of the Second World War. L., 1973. P. 239.

11   Speeches on International Policy by Lord Halifax. Oxford, 1940. P. 296.

12   Документы и материалы.... 70-71.

13   Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 059. Он. 1. Д. 2103. Л. 74-75. (Далее: АВП РФ).

14   Архив Президента Российской Федерации. Ф. 56. Оп. 1. Д. 1028. Л. 124-127.

15   ДВП. Кн. первая. С. 474-475.

16   Документы и материалы.... 133.

17   Там же. С. 389.

18   DGFP. Serie D. Vol. VI. P. 525.
19   Publik Record Office. FO 371/23069. P. 112, 115. (Далее: PRO).

20   Причины возникновения второй мировой войны. M., 1982. С. 226.

21   Панкратова М., Сиполс В. Указ. соч. С. 257.

22   Reed A., Fisher D. The Deadly Embrace: Hitler, Stalin and the Nazi-Soviet Pact, 1939-1941. L., 1988. P. 115.

23   PRO. FO 371/230726. P. 98-100.

24   ДВП. Кн. первая. С. 584. Запись сделана К. Ворошиловым на личном бланке 7 августа 1939 г. предположительно под диктовку И. Сталина.

25   PRO. FO 371/23072. P. 190-191.

26   Документы и материалы... С. 239-243.

27   British Documents of Foreign Affairs. The Soviet Union, 1917-1939. L., 1986. Vol. 16. P. 65.

28   PRO. FO 371/23071. P. 223-231.

29   Akten zur deutschen auswärtigen Politik, 1918-1945. Serie D. Bd. 7. S. 22. (Далее: ADAP).

30   PRO. FO 371/23071. P. 211.

31   Ibid. P. 125.

32   Reed A., Fischer D. Op. eil. P. 145.

33   DDF. T. XVII. P. 388, 390.   

34   DDF. T. XVIII. P. VII.

35   Ibid. P. 609.

36   Ibid. P. 594.

37   Ibid. P. 24.

38   Ibid. P. 127.

39   Ibid. P. 232.

40   Ibid. P. 44.

41   Ibid. P. 54.

42   Ibid. P. 121.

43   Ibid. P. 153, 196.

44   Ibid.

45   Ibid. P. 218-220.

46   Ibid. P. 489.

47   Montague Burton Memorial Lectures Leeds Univ. Leeds, 1973. P. 7.

48   Документы и материалы.... 200.

49   ADAP. Serie D. Bd. 6. S. 447-449.

50   Langer W., Gleason S.E. The Challenge to Isolation, 1937-1940. N.Y., 1952. P. 76.

51   Wilson HЯ. A Career Diplomat. N.Y., 1960. P. 11.

52   Library of Congress. H.L. Ickes Papers. Box 162. H.lckes to R. Robins 5.VII.1939.

53   DGFP. Serie D. Vol. VI. P. 1088.

54   Ibid. Vol. VII. P. 5-6.

55   ADAP. Serie D. Bd. 6. S. 882.

56   Adelman D., Palmeri D. The Dynamics of Soviet Foreign Policy. N.Y., 1989. P. 81.

57   ДВП. Кн. первая. С. 583.

58   Там же.        

59   Там же. С. 612.

60   Известия. 1939. 21 авг.

61   АВП. РФ. Ф. 06. Оп. 16 и П. 27. Д. 5. Л. 197.

62   Подробнее см.: 1939 год. Уроки истории. М., 1990.

 

ПЕРЕГОВОРЫ ОСЕНЬЮ 1939 года

 

© О. Маннинен, Н.И. Барышников

       

Советское руководство заблаговременно готовилось к вероятной "второй империалистической войне". Эта война, с одной стороны, таила угрозу существованию СССР, но, с другой – по мнению некоторых советских деятелей, могла привести к увеличению числа социалисти­ческих государств, в то время как крупные капиталистические страны ослабят и истощат друг друга во взаимном противоборстве.

 

На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. начальник Политуправ­ления РККА Л.З. Мехлис заявил, что в случае развязывания против Советского Союза "второй империалистической войны" Красная Армия "перенесет военные действия на территорию противника, выполняя свою интернациональную задачу и увеличивая количество советских республик"1. В.М. Молотов, занявший пост народного комиссара ино­странных дел, в мае 1939 г. говорил о "возможно большем расширении границ своего отечества" 2. Сведений о подобных намерениях Сталина нет, тем не менее можно констатировать, что осенью 1939 г. он, как минимум, стремился укрепить оборону Советского Союза и держаться возможно дальше от мирового военного конфликта. Заключенный 23 августа 1939 г. договор с Германией решительно изменил положение в Восточной Европе. Поначалу представлялось, что он будет способствовать стабилизации обстановки в балтийском регио­не, поскольку недавние противники пришли к согласию. Но вскоре обнаружилось, что, напротив, давление на государства, находившиеся между двумя великими державами, стало возрастать.

 

Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 г. нападением Германии на Польшу. Советский Союз 17 сентября предпринял боевые действия, объявив своей целью освобождение принадлежавших Поль­ше территорий, которые ранее входили в состав России, были заселены украинцами и белорусами (Западная Украина и Западная Белоруссия) 3.

 

На финляндском направлении оборонительные приготовления Со­ветского Союза начались в то же самое время, что и на других западных рубежах. Народный комиссар обороны Ворошилов и на­чальник Генерального штаба Б.М. Шапошников 11 и 14 сентября распорядились об усилении войск на советской границе с Финляндией. На аэродромах приводились в боевую готовность военно-воздушные силы. Началось минирование Финского залива. 13 сентября Ворошилов обратился в экономический совет правительства СССР с предложением расширить работы по строительству укреплений на Карельском перешейке. Затем последовал приказ о создании Мурманской группы войск для обеспечения защиты Кольского полуострова 4.

 

Оснований рассматривать эти меры как подготовку войны против Финляндии, конечно же, нет. Они проводились в рамках подготовки к мобилизации на случай военных действий не только на финляндском направлении, но и на других участках советских границ. 4 сентября в оперативных указаниях военного совета Ленинградского военного округа командованию Краснознаменного Балтийского флота говорилось о допустимости в определенной ситуации боевых действий на Карельском перешейке, нарвском направлении и в Финском заливе, а так­же овладения о-вами Сейскари, Лавансаари и Большой Тютерсаари. При этом подчеркивалось, что намечаемые операции будут направлены против экспедиционных сил противника, который попытается исполь­зовать в агрессивных целях финляндскую и эстонскую территории. "При нейтралитете Финляндии, – отмечалось в данном документе, – захват этих островов осуществлять по особому указанию правитель­ства". Одновременно предусматривалось "воспрепятствовать подвозу в порты Финляндии и Эстонии экспедиционных войск, оружия и снаря­жения"5.

 

Естественно, мобилизационные мероприятия на территории Ленин­градской области не могли быть оставлены без внимания в Финляндии. Финский посланник Ирье-Коскинен по указанию из Хельсинки обра­тился 11 сентября в наркомат иностранных дел СССР с запросом о при­чине этих военных приготовлений 6. Тремя днями ранее он сообщил в Хельсинки, что "возросли возможности осуществления в благоприят­ном направлении доверительных отношений между Финляндией и Советским Союзом"7.

 

В Финляндии в качестве ответной меры на советские военные приготовления был отдан приказ флоту и береговой обороне усилить внимание за соблюдением нейтралитета. Освобожденных в августе 1939 г. от несения воинской обязанности вновь призвали в армию. Часть так называемых войск прикрытия сосредоточили на Карельском перешейке. 23 сентября на службу были призваны резервисты по­граничных частей. Но намерение председателя совета обороны мар­шала Маннергейма сосредоточить у границы все войска прикрытия тогда еще не получило поддержки 8.

 

В Москве с особым вниманием следили за признаками германской активности в отношении Финляндии, в том числе за проводившимися в то время работами по сооружению порта в Петсамо и поездками в Финляндию немецких офицеров. Полпред В.К. Деревянский связывал свои подозрения с визитом в Финляндию в июле 1939 г. начальника генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера. В своем отчете об этой поездке Гальдер отметил, что финские военные руководители являлись, "несомненно, сторонниками Германии", а фин­ские политики, несмотря на попытки "вместе со шведами и норвежцами проводить независимый от великих держав курс", все же сохраняют "некоторые симпатии к Англии" и "пытаются также сблизиться с Германией". Приемом военных из других западных стран Финляндия хо­тела показать свой политический нейтрализм 9.

       

В Москве заключением советско-германского договора о ненападе­нии хотели достичь гарантии безопасности СССР на северо-западном направлении. Дополнительный секретный протокол можно рассматри­вать доказательством стремления воспрепятствовать попыткам Герма­нии ввести свои войска на территорию Балтии.

 

Советское руководство давало себе отчет, что за вторжением в Польшу может последовать также и нападение на СССР. Документы показывают, что оборонительные планы вооруженных сил предусма­тривали существующую опасность с северо-запада и акватории Бал­тийского моря и что противником будет Германия. 4 сентября военный совет Ленинградского военного округа поставил перед Балтийским флотом задачу "не допустить прохода линейных сил флота Германии в восточную часть Финского залива" 10. Настроения бдительности были характерны для нижестоящего армейского командования. Политрук Орешкин из 56-й стрелковой дивизии записал 25 августа в своем дневнике: "По отношению к противнику надо всегда находиться на­чеку"11.

 

Через Коминтерн из Москвы направлялась за рубеж информация сторонникам социалистической ориентации, согласно которой Советский Союз заключил договор с Германией в интересах сохранения мира и защиты, в частности, балтийских стран. Вопреки различию между фашистскими и демократическими капиталистическими государствами коммунисты призывали выступать против английского и французского империализма, а также мифа о "нейтралитете" стран-нейтралов 12.

 

В Финляндии не знали о секретном дополнительном протоколе договора Молотова – Риббентропа. Но уже в конце августа в Хель­синки из Соединенных Штатов поступили сведения о советско-герман­ском разделе сфер интересов – американцам стало известно об этом от сотрудника германского посольства в Москве. В Финляндии данная информация рассматривалась, по-видимому, лишь как один из множества слухов, поскольку не указывался ее источник. Строились раз­личные догадки. После нападения Германии на Польшу в Финляндии возникли предположения, что Советскому Союзу она, видимо, уступила по договору Финляндию. Советское полпредство располагало сведе­ниями, что во всех кругах финского общества распространяются слухи, будто в Германии видели карту, где границы между СССР и Фин­ляндией обозначены с учетом передачи ему территории вплоть до Вааса.

 

Леворадикальные интеллигенты, в частности Р. Палмгрен, осуж­дали заключение договора, поскольку оно осложнило антифашистскую работу. Другой оппозиционер А. Рикка при посещении советского пол­предства заявил, что договор трудно понять, хотя критика его все же ослаблялась высказыванием многими рабочими такой мысли: "Если Сталин принял данное решение, то это значит, что так надо делать"13.

 

В рамках установленных договором сфер интересов Советский Союз в конце сентября приступил к созданию более благоприятных условий на случай военных действий в северной части бассейна Балтийского моря. Он предложил Эстонии, Латвии, Литве и Финляндии рассмотреть вопросы взаимной обороны. В заявлении 25 сентября 1939 г. представителям Германии, связанном с ликвидацией Польского государства, Сталин отмечал, что Советский Союз приступил к реше­нию проблемы относительно балтийских государств в соответствии с дополнительным протоколом. Эстония, Латвия и Литва получили 24 сентября – 1 октября приглашение направить своих представителей в Москву для переговоров о заключении военных союзов о взаимо­помощи, которые Советский Союз оформил 28 сентября с Эстонией, 5 октября с Латвией и 10 октября 1939 г. с Литвой. На их основе СССР смог разместить в этих странах сухопутные, морские и воздушные силы; и создать военные базы. В беседах принимал участие Сталин 14.

 

В начавшихся 24 сентября с Эстонией переговорах Советский Союз исходил прежде всего из угроз своей безопасности в северной части Балтийского моря. Утверждалось, что Англия стремилась полу­чить у Швеции в этом районе военные базы, что там курсировали польские подводные лодки. Эта угроза, как констатировала Москва 27 сентября, вылилась в то, что неизвестная подводная лодка потопила в Нарвском заливе пароход "Металлист". Согласно же эстонским ис­точникам, пароход видели на плаву после того, как было объявлено о его потоплении 15.

 

Тем временем советские вооруженные силы готовились к вступ­лению в Эстонию. Военный совет Ленинградского военного округа отдал приказ, на основании которого утром 29 сентября Балтийский флот должен был нанести удар по военно-морским базам Эстонии. Подводные лодки получили распоряжение занять боевые позиции в Финском заливе. Политотдел 56-й дивизии имел обращение, в кото­ром трудящиеся Эстонии призывались к революции. С подписанием

28 сентября эстонской делегацией договора подготовка советских войск к боевым действиям приостановилась 16.

 

С представителями других балтийских стран договоры после угроз Молотова были оформлены быстро. По словам министра иностранных дел Латвии, Молотов сказал ему: "Не возвратитесь домой, пока не подпишите" 17. 18 октября первые части Красной Армии вступили на территорию прибалтийских стран.

 

5 октября Советский Союз предложил Финляндии, причисленной в дополнительном протоколе к сфере его интересов, чтобы она, как и прибалтийские государства, направила своих представителей для об­суждения конкретных политических вопросов. Финляндский посланник Ирье-Коскинен пытался узнать у Молотова, какие дела будут рас­сматриваться, но тот отказался от разъяснений, отметив лишь, что они обоюдоважные, поскольку в Европе идет мировая война. Советский Союз ожидал ответа не позднее утра 6 октября.

 

Реакция правительства Финляндии с самого начала свидетельст­вовала о том, что оно не намерено поддаваться угрозам и заключать невыгодный договор. В соответствии с принятым 6 октября решением армия мирного времени усиливалась резервистами с таким расчетом, чтобы можно было сосредоточить в приграничных районах в течение 8-18 октября в общей сложности пять бригад и три дивизии. Маннергейм пытался задержать отъезд делегации в Москву до выдвижения войск к границе 18.

 

Согласно имевшемуся в Финляндии в 30-е годы военному плану предусматривалась возможность наступления в глубь территории СССР, однако 5 и 9 октября войскам было дано указание готовиться лишь к обороне, хотя им надлежало также при необходимости овладеть прилегающим к узкой части Финляндии районом Реболы. По-видимому, сказывалось опасение, что советские войска могут осуществить опе­рацию, которая позволит перерезать пополам Финляндию от Восточной Карелии до Ботнического залива 19.

 

Когда стало известно о сосредоточении новых советских соеди­нений у финской границы, в Финляндии 12 октября началась всеобщая мобилизация. Под видом учений в течение 12-23 октября намечалось скомплектовать еще шесть дивизий. 17 октября секретным указом президента Маннергейм был назначен командующим вооруженными силами республики. Гражданское население начало эвакуироваться из городов в сельскую местность 20.

 

В Красной Армии, конечно, обратили внимание на активизацию вооруженных сил Финляндии. Над ее территорией были предприняты зарегистрированные 9 и 13 октября разведывательные полеты советских самолетов. 26 октября народный комиссар ВМФ Н.Г. Кузнецов отдал приказ осуществлять ежедневные разведывательные полеты над Финским заливом. Представители Финляндии в Москве по этому поводу указали на многочисленные случаи нарушений финского воз­душного пространства. Финский самолет вел наблюдение в непосред­ственной близости от крепостных укреплений Кронштадта. Разведки двух стран действовали своими методами 21.

 

Для ведения переговоров в Москву направили государственного советника Паасикиви, авторитетного и опытного политика, который хорошо знал российские проблемы (он был в составе делегации Фин­ляндии на тартуских мирных переговорах). Предварительно Паасикиви ознакомился с содержанием ряда секретных материалов о советско-финляндских отношениях, в том числе о переговорах Б.Н. Ярцева и Б.Е. Штейна в 1938-1939 гг. 7 октября Молотов пригласил финлянд­ского посланника в Москве и жестко спросил, почему его правительство вовремя не ответило Советскому Союзу на предложение о приезде финской делегации для переговоров. Он напомнил, что идет мировая война и что с Латвией уже был заключен договор о взаимопомощи.

 

Советский Союз надеялся, что Финляндия поступит так же, как балтийские страны, направив в Москву своего министра иностранных дел. Эркко же 8 октября заявил советскому полпреду Деревянскому, упрекнувшему Финляндию за медлительность, что о заключении фин­ским правительством договора, подобного тем, что подписаны с бал­тийскими странами, не может быть и речи 22.

 

Финские участники переговоров получили указание придерживаться уже имеющихся договоров, заявляя, что Финляндия направляет все силы на защиту нейтралитета и отвергает предложения, которые не согласуются с политической позицией и нейтралитетом Финляндии. Необходимо было отклонить возможный военный союз о взаимопомо­щи, предоставление военных баз и портов, а также перемещение границы. Резервировалась уступка в том, что внешние острова Финс­кого залива, исключая Суурсаари, можно было в принципе передать Советскому Союзу. В качестве одной из альтернатив возмещения этой уступки имелось в виду предусмотреть присоединение к Финляндии восточной части п-ва Рыбачий. При обсуждении этого вопроса пра­вительством Финляндии министр обороны Ниукканен предложил огра­ничиться согласием на размещение на о-ве Суурсаари наблюдательного поста. Общая линия сводилась к тому, что какие-либо уступки материковой части финской территории должны быть исключены. В Москву поступило, по-видимому, искаженное сообщение о закрытом заседании комиссии по иностранным делам парламента (10 октября), согласно которому министр иностранных дел Эркко якобы сказал: "Мы не сделаем никаких уступок Советскому Союзу, а будем сражаться, будь, что будет, поскольку Англия, Америка и Швеция обещали поддержать нас" 23.

 

После ликвидации Польши Гитлер в своем выступлении 6 октября открыто упомянул о разделе сфер интересов Германии и Советского Союза, а 9 октября статс-секретарь министерства иностранных дел Вайцзеккер явно дал понять финскому посланнику, что Финляндия входит в сферу интересов Советского Союза. Он сказал, что сфера интересов разграничена и что Германии неизвестно, какие требования Советский Союз предъявит Финляндии. Вайцзеккер хотел исключить любые разговоры о помощи со стороны Германии. Несмотря на это, Эркко, по словам начальника политического отдела министерства иностранных дел Пакаслахти, считал, что "Финляндия в какой-то мере может рассчитывать на поддержку дружественной Советскому Союзу Германии". Но в то же время разведывательные данные свиде­тельствовали, что советские войска концентрировались также у границ с Румынией и Турцией. Это создавало обстановку некоторой неопре­деленности 24.

 

Сталин, Молотов и Ворошилов получали разведывательную информацию о позиции Эркко. Документы указывают, что советское руководство относилось к "финляндскому вопросу" исключительно серьезно. Были подготовлены два альтернативных варианта пере­говоров. В зависимости от обстановки можно было использовать один из них.

 

Программой-минимум (ее представил 7 октября Молотову полпред в Хельсинки Деревянский) предусматривалось:

 

1. Финляндия уступает восточную часть Выборгской губернии по линии Местерярви-Калленярви-Пюхяярви-Коневец.

2. Финляндия уступает в Финском заливе о-ва: Лавансаари, Пиенинсаари, Сейскари.

3. Финляндия уступает западную часть п-ва Рыбачий.

4. Финляндия предоставляет Советскому Союзу право строить морскую и воздушную базы на Суурсаари и Ханко (район Лаппохья).

5. Финляндия обязуется не укреплять без согласия Советского Союза Аландские острова и предоставляет в этой связи Советскому Союзу право контроля направляемой периодически на острова особой военно-морской комиссией.

 

Программа-максимум включала в себя:

 

1. Финляндия уступает часть Выборгской губернии к востоку от линии Сяккиярви-Яяски-Париккала.

2. Финляндия уступает острова в Финском заливе, а кроме того, также Суурсаари, Руускери, Большой и Малый Тютярсаари.

3. Финляндия полностью уступает Петсамо.

4-5. Требования, касающиеся Ханко и Аландских островов ос­таются теми же, что и в программе-минимум.

 

Для обоснования необходимости передачи Петсамо Деревянский составил справку о значении Лапландской губернии, и особенно территории Петсамо. В Архиве внешней политики Российской Федерации сохранился также проект договора о взаимопомощи между Финляндией и Советским Союзом. Вместо территориальных уступок Финляндия должна была предоставить Советскому Союзу военные базы. Далее следовали варианты максимальных и минимальных предложений.

 

1. Договор касается прямой агрессии или угрозы агрессии крупных европейских держав со стороны Балтийского моря или Северного Ледовитого океана.

 

2. Советский Союз помогает армии и флоту Финляндии, продавая оружие и военные материалы по выгодной цене.

 

3-1. Финляндия предоставляет Советскому Союзу в аренду Ханко (включая район Лаппопохья) для военно-морской базы и отдельных аэродромов с правом размещения гарнизона сухопутных и воздушных сил, предельная численность которого должна быть согласована

 

3-2. Финляндия предоставляет Советскому Союзу в аренду Ханко (включая район Лаппопохья), Суурсаари и Рыбачие острова для военно-морской ба­зы и отдельных аэродромов
с правом размещения гарнизона сухопутных и воздушных сил, предельная численность которых должна быть согласована.

 

4-1. Советский Союз получает право построить военно-морскую базу в Петсамском заливе и установить береговую артилле­рию на финском побережье Барен­цева моря, а также разместить сухопутные и воздушные силы в Лапландской губернии.

 

4-2. Финляндия передает в аренду Советскому Союзу Лавансаари, Пенисаари и Сейскари.

 

5-1. Финляндия передает в аренду Советскому Союзу острова в Финском заливе: Руускери,
Суурсаари, Малый и Большой Тютярсаари, Пенисаари, Сейска­ри. Советский Союз имеет право размещать на этих островах военно-морские базы и аэродромы, а также гарнизоны сухопутных и воздушных сил.

 

5-2. Советский Союз получает право размещать войска, строить склады и иметь аэродромы на Карельском перешейке южнее: линии Местерярви-Каннельярви-Пюхяярви-Коневец. Места рас­положения и численность войск согласуются особо.

 

6. Советский Союз получает право размещать войска, строить склады и иметь аэродромы в Выборгской губернии в восточной части от ее границы по линии Сякиярви-Нурми-Яаски-Париккала. На этой прибрежной территории Советский Союз имеет право на военно-морские базы и аэродромы.

 

7. Места дислокации и численность войск определяются особым согласованием.

 

8. Финляндия не имеет права без согласия Советского Союза укреплять Аландские острова и разрешает советской контрольной комиссии посещать острова по усмотрению СССР.

 

9. Страны не заключают никаких договоров и не присоединяются к союзам, которые направлены против другой договаривающейся стороны.

 

Подготовленный проект по форме повторял договоры, заклю­ченные со странами Прибалтики, а составителями его являлись начальник правового отдела наркомата иностранных дел Куроптев и начальник отдела прибалтийских стран Васюков, т.е. те же самые лица, что и при переговорах с Эстонией, Латвией и Литвой 25.

 

В Финляндии также тщательно готовились к переговорам. Инструкции для делегации обсуждались на заседании государственного совета и были утверждены президентом республики Каллио 9 октября. В основу тактики начального этапа переговоров было положено предложение, высказанное Эркко на заседании государственного совета: "Правительство Финляндии не будет давать сразу ответа на предложение Советского Союза, а направляет своих представителей для обсуждения выдвинутых положений". Делегация должна была, безусловно, отвергнуть возможные предложения о создании на конти­нентальной части Финляндии советских военно-морских баз и о переносе границы на Карельском перешейке, а также не вступать в обсуж­дение вопроса об о-ве Суурсаари и о заключении договора о взаимо­помощи между обоими государствами, поскольку "это находится в противоречии с политикой нейтралитета Финляндии". Переговоры мож­но было вести только об о-вах Сейскари, Лавансаари и Тютярсаари. Предусматривалось, что потребуется согласие парламента и что указанные острова следует обменять на часть советской территории в Карелии (районы Реболы и Поросозеро), а также п-ова Рыбачий 26.

 

Таким образом, отправные положения советской и финляндской делегаций являлись почти полностью противоположными. Предпосылки к достижению взаимопонимания были с самого начала слабые.

 

В ходе начавшихся в Москве переговоров 12 октября Молотов предложил, чтобы между Финляндией и Советским Союзом был зак­лючен такой же договор, что и с прибалтийскими странами. Однако конкретные его положения решили не обсуждать, поскольку пред­ставители Финляндии отказались от этого, руководствуясь заранее данными указаниями. Затем Молотов избрал для обсуждения вопросы, связанные с арендой территории, но финская сторона их отклонила.

 

В представленной затем 14 октября Финляндии памятной записке Советский Союз остановился на программе-минимум. В ней в качестве требования для обеспечения безопасности Ленинграда предусматрива­лась передача СССР Финляндией внешних островов в Финском заливе (включая Суурсаари), части Карельского перешейка к югу от линии между Липола и поселком Койвисто, соседней с Петсамо западной части п-ва Рыбачий, а также предоставление в аренду для морской базы якорной стоянки Лаппопохья. В качестве компенсации Финляндия получала обширную территорию в Восточной Карелии. Укрепления в новой пограничной зоне предлагалось уничтожить с обеих сторон. Позиция относительно Аландских островов излагалась в позитивной форме: Финляндия получала возможность укреплять острова при условии, если бы делала это самостоятельно.

 

Потребность в базе Ханко обосновывалась тем, что Советский Союз, обладая ею и получив базу в Эстонии напротив Ханко, мог огнем береговых батарей перекрыть Финский залив. Численность гарнизона определялась в 5 тыс. человек. Со стороны Карельского перешейка Советский Союз хотел отодвинуть границу от Ленинграда максимально на 80 км. В то время Ленинград находился в 32 км от финляндской границы, поэтому и Молотов и Сталин допускали, что Финляндия могла приобрести для себя такие орудия, которые своим огнем могли перекрывать расстояние в 32 км (они уже имелись).

 

Финны с помощью военных специалистов пытались доказать, что со стороны Финляндии опасности для территории Советского Союза нет. Русские отвечали, что, по мнению их собственных специалистов, выдвигавшиеся требования были минимальными. Советское прави­тельство не верило стремлению и возможности правительства Финлян­дии воспрепятствовать агрессии, направленной против СССР. Молотов пояснял так: "Мы не боимся нападения со стороны Финляндии. Но приходится опасаться провокаций со стороны третьей державы". На выраженное финнами удивление относительно угроз "третьей держа­вы" Сталин указывал, что теперь, конечно, они исходят не со стороны Англии или Германии, но надо принимать во внимание наихудшие перспективы, "с Германией у нас теперь хорошие отношения, но все в этом мире может измениться". С окончанием войны между Германией и Англией флот победителя может подойти к Финскому заливу. На Балтийском море наибольшую угрозу будет все же представлять Гер­мания, которая теперь связана войной на Западе. Как видно, подоз­рения по отношению к Германии оставались в Советском Союзе, не­смотря на наличие договора о ненападении, и у высшего руководства, и в войсках.

 

Иными словами, договор о базах Сталин готовил, имея в виду расширение масштабов мировой войны. Разграничение сферы ин­тересов представлялось выгодным с точки зрения упрочения обороны. Сталин ссылался вместе с тем в ходе переговоров на то, что Гитлер выдвинул восточную границу Германии на 300 км на восток 27.

 

Располагая конкретными предложениями Советского Союза, фин­ляндская делегация отправилась 14 октября в Хельсинки за получением указаний для ведения дальнейших переговоров, пообещав возвратиться приблизительно через неделю. Это явилось для Советского Союза дополнительным свидетельством негативного отношения к нему Фин­ляндии. Ведь договор о взаимопомощи предполагалось заключить с такой же быстротой, как это было и с другими странами Прибалтики. Начальник отдела прибалтийских стран наркомата иностранных дел исходил в своем донесении из того, что Финляндия затягивала время, чтобы запросить совета у Англии и других стран.

 

На основе информации Паасикиви дело с переговорами рассма­тривалось затем в течение четырех дней в государственном совете Финляндии. Руководящие политические деятели однозначно считали территориальные требования Советского Союза неприемлемыми. Счи­талось достаточным уже то, что Финляндия обещала защищать свою территорию от любой агрессии, будет ли она исходить от Советского Союза, от Германии или от западных держав. Вместе с тем была проявлена готовность к уступке островов в Финском заливе. По-видимому, это относилось также и к о-ву Суурсаари, хотя по Тар­тускому мирному договору он обрел статус демилитаризованного острова. Согласно предложению СССР, линия границы на Карельском перешейке оказалась бы проходящей вблизи финских укреплений, которые позднее получили наименование линии Маннергейма, а это означало, что она оказалась бы открытой для агрессора. К небольшим же территориальным уступкам все были готовы. Передача Ханко для морской базы, как считалось, ставила фактически торговые связи Финляндии под контроль Советского Союза. Было также опасение, что создание там базы окажется лишь первым шагом к превращению всей страны в часть Советского Союза. В вопросе о тактике ведения пере­говоров у финского руководства имелись, однако, различия. Одни не хотели продвинуться даже на дюйм уступок, другие же стремились на основе уступок достигнуть компромисса.

 

По мнению представителей твердой линии (в их числе министр иностранных дел Эркко и министр обороны Ниукканен), СССР не доведет дело своими требованиями до войны. Советское государство не раз заявляло, что не нуждается в чужой территории и что каждый народ имеет право на самоопределение. Советский Союз не начинал еще ни одной войны.

 

Паасикиви и Маннергейм занимали позицию, предусматривавшую достижение договоренности. Рекомендации Паасикиви основывались на сложившейся у него в царское время соглашательской традиции – необходимо считаться с политикой силы и взглядами великой державы по вопросам безопасности. По мнению Паасикиви, передача Ханко привела бы к изменению нейтрального положения Финляндии и нарушила связи с северными странами. Маннергейм исходил из того что Финляндии надо было уступить, поскольку требовалось время, чтобы поправить положение с недостающими военными материалами. В той обстановке Финляндия, по его мнению, не была способна к обороне. Министр Таннер сначала стоял на позиции Паасикиви и Маннергейма, стремившихся к компромиссу, но затем от них заметно удалился 28.

 

Рекомендации, исходившие из-за рубежа, усиливали несговорчи­вость финнов. Президент Соединенных Штатов направил Сталину телеграмму, из которой следовало, что американцы не одобрили бы, если Финляндии станут угрожать войной. Главы государств и министры иностранных дел северных стран, собравшиеся 18 октября в Сток­гольме, продемонстрировали солидарность с Финляндией. Но каких-либо конкретных обещаний о помощи Финляндия не получила 29.

 

Поступала информация, что в Швеции парламентские партии проявляли явную пассивность в области внешней политики, что получило негативную оценку в Финляндии. Финское правительство все же верило, что Швеция поддержит Финляндию в военном отношении (как в действительности затем и произошло). Министр иностранных дел Эркко, возвратился из Стокгольма с верой в помощь северных стран, а министр К.-А. Фагерхольм, побывав в Стокгольме, разъяснил, что осторожная позиция шведского правительства лишает финнов смелости на переговорах, но "если же мы окажемся в войне, то в Швеции поднимется такая буря, что помощь придет, когда мы попросим об этом прямо и открыто"30. Полпред Советского Союза в Стокгольме Коллонтай выразила сожаление относительно складывавшейся обстановки. Она считала, что в Москве недостаточно знают скандинавские дела, и еще 17 октября просила, разговаривая с Молотовым, предоставить ей возможность побывать в Москве. Премьер-министр Швеции Ханссон выразил опасение, что конфликт между Финляндией и Советским Союзом может перенести мировую войну на север 31.

 

Надежды финнов на интенсивную помощь западных стран являлись беспочвенными. Правительство Швеции вообще было неспособно; достигнуть единства в вопросе поддержки Финляндии. Соединенные; Штаты Америки не хотели вмешиваться в европейские дела, а также поставлять оружие в зону войны. Франция и Англия находились далеко от Финляндии и были привязаны к германскому фронту.

 

Руководящие деятели Англии в то время считали, что, оказавшись в войне, Финляндия подвергнется в любом случае разгрому и что сама "торговля" на переговорах расшатывала ее оборонительные воз­можности и волю к защите. Лучшей альтернативой для нее являлась, таким образом, непоколебимая надежда на то, что Советский Союз не предпримет агрессивных действий, не рискуя оказаться в мировой войне в весьма неопределенной обстановке 32.

 

Продолжались попытки финнов выяснить позицию Германии. Поступавшая информация была противоречивой. В конце октября Г. Геринг, у которого имелись связи с северными странами, дал совет, чтобы Финляндия проявляла твердость по отношению к требованиям, касающимся Западной Финляндии. Однако 5 ноября Эркко получил от Геринга новый совет – передать Советскому Союзу военно-морскую базу, иначе СССР, возможно, может начать войну. Германия в таком положении не смогла бы поддержать Финляндию 33.

 

На переговорах в Москве 23-25 октября и 2-4 ноября вместе с Паасикиви принимал участие министр финансов социал-демократ Таннер. Поскольку Паасикиви ранее был председателем коалиционной партии, делегация представляла собой политически довольно широкий спектр сил, хотя ее члены отбирались на профессиональной основе. Таннер хорошо был осведомлен о переговорах с участием Ярцева и Штейна. В Хельсинки ходили слухи, что он знал Сталина еще до ре­волюции и даже давал ему в то время взаймы деньги. Во всяком случае, Таннер и Сталин встречались в ноябре 1917 г. на съезде социал-демократической партии Финляндии. По указанию Эркко делегация придерживалась твердой линии, поскольку, по его мнению, "Советский Союз темнит". Не будучи уверенным в твердости занимаемой Паасикиви позиции, он рассчитывал на решительность, присущую Таннеру 34.

 

Полученные финской делегацией инструкции давали полномочия лишь на ограниченные уступки. На государственном совете была выражена готовность переместить границу на Карельском перешейке (о линии Инно, Ваммелйоки, Линтуланйоки и Линтула, чтобы финны не могли угрожать Ленинграду артиллерией. Безоговорочно следовало сказаться от предоставления Советскому Союзу в аренду Ханко. Считалось возможной лишь уступка четырех островов в Финском заливе (исключая Суурсаари) с территориальной компенсацией 35.

 

Соображения финского правительства не удовлетворили советских представителей. К тому времени готовившееся Советским Союзом военное решение уже обретало конкретные формы. После того как, согласно заключенным договорам о взаимопомощи с СССР, гарнизоны военных баз прибыли в Литву, Латвию и Эстонию, шесть дивизий группировки Красной Армии, находившейся у границ с этими странами, стали сосредоточиваться к северу от Ленинграда и в Восточной Карелии. Разрабатывались оперативные планы и приказы о взаимодействии войск при выдвижении их в Финляндии 36. Командующий Балтийским флотом В.Ф. Трибуц приказал 26 октября командиру бригады подводных лодок выйти на боевые позиции. С их прибытием, говорилось в приказе, "Советский Союз будет рассматривать себя находящимся в состоянии войны с Финляндией" 37. Однако окончательного решения о начале военных действий в октябре принято не было. Существовала еще надежда достичь договоренность с финляндским правительством.

 

Чтобы содействовать принятию решения, Сталин умерил тре­бования. Он был готов к тому, чтобы сместить границу на Карельском перешейке к востоку от Койвисто, приблизив ее на 10-20 км к Ленинграду, но не делал это в форме ультиматума. Обращаясь к члену финской делегации полковнику А. Паасонену, он говорил: "Мы нe требуем и берем, а предлагаем". Конкретно вопрос заключался в том, чтобы для обеспечения безопасности Ленинграда отодвинуть границу к северо-западу. "Поскольку Ленинград нельзя переместить, – говорил Сталин, – мы просим, чтобы граница проходила на расстоянии 70 километров от Ленинграда.... Мы просим 2 700 кв. км и предлагаем взамен более 5 500 кв. км"38.

 

Тон с советской стороны изменился затем на угрожающий. Молотов спросил, в частности, не хотят ли финны довести дело до конфликта. Впечатление у Паасикиви было таким: "Во время этого обсуждения в конкретной и жесткой форме проявились великодержавный менталитет и позиция, при которой не принимали во внимание интересы малых государств и делали, что хотели" 39. Атмосфера пере­говоров ухудшилась и компромисса не получилось.

 

В то время как финская делегация вновь с 26 по 31 октября находилась в Хельсинки в ожидании инструкций, правительство решил« запросить мнение парламентских кругов. В ходе обсуждения теперь участвовали председатель парламента и руководители фракций. Председатель парламента В. Хаккила (социал-демократ) занял позиции поддержки генеральной линии внешнеполитического руководства: не делать уступок в отношении Ханко, небольшие острова Финского залива можно бы было уступить, на перешейке границу допустимо ото двинуть, принимая при этом во внимание стратегические соображения. Среди парламентариев были и такие, кто требовал вообще не устраивать торга: территорию Финляндии нельзя отдавать. Паасикиви в эти дни советовал премьер-министру Каяндеру предложить СССР для создания морской базы вместо Ханко о-ов Юуссарё. Этот вопрос однако, не стал предметом обсуждения в правительстве, поскольку в деле о базе оно не было намерено менять свою позицию. Новые инструкции правительства содержали, тем не менее, уступки. Маннергейм считал, что полученных в данном случае полномочий достаточно для переговоров 40.

 

Позиция парламентских кругов стала опорой для правительства, Народ ее поддерживал. Вице-председатель парламента Э. Линкомиес позднее высказывал в своих воспоминаниях мысль о том, что в 1939 г, правительство при желании могло склонить парламент и финский народ к принятию советских условий 41.

 

Советское руководство посчитало, что в сложившейся ситуации следует придать гласности существо позиций обеих стран на nepeговорах. Для этого Молотов использовал свое выступление 31 октября на сессии Верховного совета СССР. В Финляндии его речь была ис­толкована как угроза. Вместе с тем Молотов опроверг слухи, согласно которым Советский Союз требовал также Выборг и территорию северной части Приладожья. И все же, несмотря на "опровержение слухов", затем выяснилось, что эти требования вообще-то не сни­мались 42.

 

Перед третьим этапом переговоров Молотов был настроен на то, чтобы сломить сопротивление финнов силой оружия. Полпреду в Сток­гольме Коллонтай, которая приезжала в Москву, он разъяснил (со­гласно дневнику Коллонтай): "Нам ничего другого не остается, как заставить их понять свою ошибку и заставить принять наши пред­ложения, которые они упрямо, безрассудно отвергают при мирных переговорах. Наши войска через три дня будут в Хельсинки, и там упрямые финны вынуждены будут подписать договор, который они отвергают в Москве... Пока переговоры не прерваны. На днях ждут возвращения делегации финнов в Москву с ответом самого фин­ляндского правительства на новые наши уступки им. Но дальше мы не пойдем"43.

 

В ходе переговоров в Москве 3-4 ноября как Советский Союз, так и Финляндия делали некоторые уступки, но в целом наиболее су­щественные позиции оставались прежними. Переговоры застопорились. К ним уже примешивались ясные признаки возможного применения военной силы. Угроза такого характера содержалась в заявлении Болотова 3 ноября: "Мы, гражданские люди, не видим возможности дальше продвигать дело: теперь очередь военных сказать свое слово". Правда" 3 ноября писала: "Мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всякие препятствия на пути к цели"44.

 

7 ноября Маннергейм сообщил Каллио о исходящих от Геринга советах проявить сдержанность, но президент решил оставить в силе указания, данные делегации в Москве 45. Последним требованием Советского Союза оставалось выдвинутое им 9 ноября предложение, согласно которому в дополнение к ранее сделанным Финляндией уступкам предусматривалось ее согласие на создание морской базы у хода в Финский залив и перенос границы на перешейке (с включением укрепленного района Инно), а также на передачу о-ва Суурсаари.

 

Камнем преткновения явилось нежелание финнов уступать п-ов Ханко (или альтернативно какие-либо близлежащие к нему острова). Сталин говорил 4 ноября об использовании небольших о-ов Хермансё, Коё, Хестё-Бусё и Лаппопохья как якорных стоянок. Требуемый Советским Союзом перенос границы на Карельском перешейке (даже при условии небольших уступок), по мнению финнов, наносил ущерб оборонительным возможностям Финляндии. Тем не менее они изъявили готовность передать о-ов Суурсаари и район Инно, где в 1918 г. были ликвидированы укрепления. По вопросу о базе в устье Финского залива, который советское руководство считало центральным, решения достигнуть не удалось, и переговоры зашли в тупик 46.

 

9 ноября финская делегация получила распоряжение возвратиться домой. На пресс-конференции в Хельсинки 12 ноября Эркко заявил, что члены лишены полномочий на продолжение переговоров, поскольку них "имеются другие важные дела"47. Когда 13 ноября финские участники переговоров вернулись из Москвы, вопрос о том, в какой форме их можно возобновить, был неясен. Финны, уезжая, выразили письменном виде свою надежду на продолжение переговоров. Значение их прощального заявления усиливает то, что Молотов направил об этом информацию "пятерке" – руководящей внешнеполитическими делами группе лиц, куда наряду с ним входили Сталин, Ворошилов, Каганович и Микоян 48.

 

Финская делегация считала, что Сталин стремился найти путь к компромиссу с Финляндией. Паасикиви позднее допускал, что территориальный вопрос можно было урегулировать за счет уступки Финляндией СССР части Карельского перешейка 49.

 

Возвратившись в Хельсинки, Паасикиви представил оценочное заключение, согласно которому главное требование Советского Союза водилось к получению базы у выхода из Финского залива. Вопросу обеспечения безопасности Ленинграда, по мнению Паасикиви, уделялось Москвой важное, но не первостепенное внимание. Намерение русских, считал он, заключалось в том, чтобы полностью снять угрозу Советскому Союзу в восточной части Балтийского моря, поставив Финляндию в зависимое положение, так же как это произошло с Эстонией, Латвией и Литвой.

 

Изучение вопроса позволяет установить различие позиций министра иностранных дел Эркко и посла Паасикиви. Последний даже назвал зимнюю войну "войной Эркко". Эркко и Паасикиви расходились в так­тике переговоров. Паасикиви верил, что Сталин мог и дальше про­явить готовность к компромиссам, и хотел уступить Советскому Союзу в качестве базы о-ов Юссарё (Маннергейм предлагал о-ов Ёрё). Эркко же не отходил ни на дюйм в отношении устья Финского залива 50.

 

Существует предположение, что Сталин намеревался с помощью требуемых у Балтии и Финляндии баз отодвинуть границы Советского Союза до линии границ России 1914 г. или Петра Великого. Известно, что советское государство лелеяло идею о распространении мировой революции и что действия Сталина в 1939 г. также нацеливались на получение желаемых позиций для продвижения как можно дальше на запад, когда мировая война истощит крупные европейские державы. Следует, однако, отметить, что условий для осуществления таких замыслов в октябре 1939 г. еще не было.

 

Замыслы Сталина видны из того, что произошло с Финляндией после переговоров. В 1940 г. в условиях увеличения войск на военных базах в Прибалтике там был установлен новый государственный строй и Литва, Латвия и Эстония присоединены к Советскому Союзу в такой форме, которая могла быть использована и в Финляндии. Создание финского народного правительства, или так называемого правитель­ства Куусинена в декабре 1939 г. являлось показателем поиска такого решения. Во всяком случае планы правительства Куусинена в организации управления на территории Финляндии соответствовали тому, что было осуществлено в Прибалтике летом 1940 г.51 Таким образом ясно, чего именно хотел достигнуть Сталин осенью 1939 г. в Фин­ляндии, и не только военным путем. Он ничего не имел против того, чтобы ее возглавило доброжелательное Советскому Союзу прави­тельство, осуществляющее переход к социалистической системе на народно-демократической основе, как это произошло в восточной части Центральной Европы после окончания второй мировой войны.

 

В течение осени 1939 г. решения Сталина, естественно, зависели от развития обстановки в мире. Можно считать, что уже после раз­грома Польши Сталин так или иначе решил создать сеть баз у входа в Финский залив. Многие его компромиссные предложения показывают, что он длительное время стремился избежать войны. К решению применить оружие его привела не только неуступчивость Финляндии. Повлияло также изменение международного положения 52.

 

1     XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). М., 1939. С. 273.

2     Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 14.

3     Семиряга М.М. Тайны сталинской дипломатии, 1939-1941. М., 1992. С. 31-346, 82-99.

4     Manninen O. Neuvostoliiton operatiiviset suunnitelmat Suomen suunnalla, 1939-1941. Yyväskylä, 1993. S. 87-88; Российский государственный военный архив. Ф. 87977. ; On. 1. Д. 232. Л. 1-4, 14-15. (Далее: РГВА).

5     Российский государственный архив Военно-Морского Флота. Ф. Р-92. Оп. 2. I Д. 448. Л. 19-27, 31-32. (Далее: РГАВМФ); Барышников В.Н. От прохладного мира (i к зимней войне: Восточная политика Финляндии в 1930-е годы. СПб., 1997. С. 222.

6     РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1240. Л. 3.

7     Vihavainen Т. Leningradin turvaaminen stalinismin näkökulmasta // Kanava. 1989. № 6. S. 350.

8     Talvisodan historia. Porvoo etc., 1978. Osa I. S. 93, 96-99.

9     Bundesarchiv-Militärarchiv (St. Freiburg). N 220/19. Schlussurteil von Halder: Finnland. Bl. 1; Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 0135. Оп. 22. Д. 7. Л. 8-9, 12-14. (Далее: АВП РФ).

10   РГАВМФ. Ф. 92. Оп. 2. Д. 448. Л. 32.

11   Sota-arkisto. Т. 21770/3. Дневник политрука Орешкина. 25.8.1939.

12   Коминтерн и вторая мировая война. М., 1994. Т. 1. С. 88-89, 165.

13   Valtionarkisto. J.K. Paasikiven kokoelma. Paasikiven muistiinpanot 23-31.8.1939; АВП РФ. Ф. 06. On. 1. Д. 184. Л. 40, 54, 57-58.

14   Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa // Suomen historia. Espoo, 1987. Osa. 7. : S. 278.

15   Myllyniemi S. Baltian kriisi, 1938-1941. Keuruu, 1977. S. 60-66; Mäkelä J.L. Salaista palapeliä. Porvoo, 1965. S. 122-123.

16   РГАВМФ. Ф. p-92. On. 2. Д. 448. Л. 36; РГВА. Ф. 25888. Оп. И. Д. 17. Л. 154; Дневник политрука Орешкина. 28-30.9.1939.

17   РГВА. Ф. 25888. On. 11. Д. 16. Л. 322; Центральный государственный архив историко-партийных документов в Санкт-Петербурге. Ф. 24. Оп. 12. Д. 2. Л. 2; Чуев Ф. Указ. соч. С. 15-16

18   АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. Д. 3. Л. 89-90; Kansallisarkisto. Paasikiven pvk., 7.10.1989. (Далее: KA); Talvisodan historia. Osa 1. S. 104-105, 115.

19   Talvisodan historia. Osa 1. S. 98, 104; KA. Paasikiven pvk., 18.11.1939.

20   Talvisodan historia. Osa 1. S. 104-106, 146-147.

21   АВП РФ. Ф. 06. On. 1. Д. 187. Л. 13; РГВА. Ф. 25888. Оп. П. Д. 17. Л. 120, 125; КА. Paasikiven pvk., 23.10.1939.

22   КА. Paasikiven pvk., 5-8.10.1939; АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. Д. 3. Л. 91-92.

23   КА. Paasikiven pvk., 9-10.10.1939; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1240. Л. 3.

24   Peltovuori R.O. Saksa ja Suomen talvisota. Keuruu, 1975. S. 48-49; Pakaslahti A. Talvisodan poliittinen näytelmä. Porvoo; Hels., 1970. S. 158; KA. K. Kallion kokoelma. Ilmoitukset, 8.10.1939.

25   АВП РФ. Ф. 0135. On. 24. Д. 7. Л. 76-78, 88-92; Ф. 06. On. 1. Д. 194. Л. 8-13; Оп. 2. Д. 318. Л. 3-4.

26   Ulkoasiainministeriön arkisto. Ca 8. YKP: n pvk, 12-14.10.1939. (Далее: UM).

27   KA. Paasikiven pvk, 12-14.10.1939; Зимняя война. Документы о советско-финляндских отношениях 1939-1940 гг. // Междунар. жизнь. 1989. № 8. С. 62-63; АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. Д. 191. Л. 1-2.

28   АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. Д. 195. Л. 140; KA. Paasikiven pvk, 14-23.10.1939.

29   АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. Д. 3. Л. 100-102; Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa. S. 280.

30   Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa. S. 280.

31   Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Дневник A.M. Коллонтай. 17.10.1939. (Далее: РЦХИДНИ).

32   Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa. S. 281.

33   Peltovuori R.O. Op. cit. S. 51-52.

34   Pakaslahti A, Op. cit. S. 163; Tanner V. Kahden maailmansodan välillä. Hels., 1966. S. 248.

35   UM. Ca 8. Valtioneuvoston salaiset pöytäkirjat esittelystä № 43/564.

36   РГВА. Ф. 34980. On. 14. Д. 38. Л. 7-12.

37   РГАВМФ. Ф. P-92. On. 2. Д. 497. Л. 12.

38   Pakaslahti A. Op. cit. S. 135; Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa, 1939-1941. Porvoo, 1958. S. 46; АВП РФ. Ф. 06. On. 1. П. 18. Д. 191. Л. 13.

39   KA. Paasikiven pvk, 23.10.1939.

40   Ibid. 26-31.10.1939.

41   Linkomies E. Vaikea aika. Hels. 1970. S. 186.

42   Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa. S. 281.

43   Коллонтай А. "Семь ветров" зимой 1939 года // Междунар. жизнь. 1989. № 12. С. 200-201.

44   Manninen O. Suomi toisessa maailmansodassa. S. 281, 284; KA. Paasikiven pvk, 3-4.11.1939.

45   KA. K. Kallion kokoelma. Muistokirja. 7.11.1939.

46   KA. Paasikiven pvk, 4-9.11.1939.

47   KA. Helsingin Sanomat. 13.11.1939.

48   АВП РФ. Ф. 06. On. 1. Д. 194. Л. 86.

49   Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa, 1939-1941. Juva, 1979. S. 92-93.

50   KA. Paasikiven pvk, 16-22.11.1939.

51   Manninen O. Kansanrintamalla kansandemokratiaan // Historiallinen Aikakauskirja. 1939. S. 212-216.

52   РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 165. Д. 77. Речь И.В. Сталина 17 апреля 1940 г. на совещании в ЦК ВКП(б).

 

В КАНУН ЗИМНЕЙ ВОЙНЫ

 

© Н.И. Барышников, О. Маннинен

 

Со второй половины октября 1939 г. становилось все более оче­видным, что советско-финляндские переговоры заходят в тупик и вряд ли будет достигнута договоренность по внесенным советской стороной предложениям. И.В. Сталин и В.М. Молотов начали склоняться к то­му, что остается крайнее средство – прибегнуть к силе оружия. Ленин­градский военный округ, Северный и Балтийский флоты получили ука­зания о переходе на повышенную боевую готовность. 29 октября военный совет Ленинградского округа представил наркому обороны К.Е. Ворошилову "План операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии"1.

 

Этот план был одобрен генеральным штабом и утвержден Вороши­ловым, хотя замысел его не являлся бесспорным. Им предусматри­вались наступление советских войск на пяти операционных направле­ниях одновременно, что распыляло силы. Нереальным являлся и расчет на возможность эффективного использования крупных соединений, танковых частей и тяжелой артиллерии при отсутствии широкой сети дорог и трудной проходимости местности. Имевшиеся же в округе войска были явно недостаточны для ведения наступления на весьма широком фронте (последовал приказ о выдвижении с 5 ноября четырех новых дивизий на границу с Финляндией).

 

Для подготовки операции военно-морского флота оставалось еще меньше времени. Нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов только 3 ноября напра­вил директиву военному совету Балтийского флота, в которой требова­лось "быть в полной боевой готовности" к осуществлению наступатель­ных операций против Финляндии. Имелось в виду блокировать побе­режье Финляндии, уничтожить крупные финские военные корабли и захватить ряд островов в Финском заливе. В штабе Балтийского флота составление плана боевых действий заняло около 20 дней 2. После уточ­нений и поправок, Н.Г. Кузнецов подписал его 22 ноября. На следую­щий день военный совет КБФ поставил конкретные боевые задачи частям флота 3. До начала войны оставалось семь дней.

 

Но и эти оперативные планы остались бы в стадии разработки, если бы на последнем этапе советско-финляндских переговоров в Моск­ве 9 ноября удалось достигнуть компромиссных решений. Изменение позиции со стороны финского правительства могло приостановить про­цесс подготовки военных действий с Финляндией. 1 ноября Сталин со­вещался в Кремле с узким кругом военного руководства (К.Е. Вороши­лов, Н.Г. Кузнецов, И.В. Смородинов) при участии командования ЛВО и КБФ (К.А. Мерецков, В.Ф. Трибуц, H.H. Вашугин). Через день он провел продолжительное, более чем четырехчасовое заседание Полит­бюро с участием руководства наркомата обороны, генштаба и главного политического управления 4. Отсутствие документов о ходе этого заседания не позволяет раскрыть существа рассматривавшихся вопросов, но можно предположить, что и тогда еще были надежды на достижение договоренности с Финляндией, поскольку медлилось с отдачей послед­них распоряжений о выдвижении войск на исходные позиции. К тому же шел процесс перемещения соединений и частей Красной Армии в; Заполярье, Карелию и на Карельский перешеек из других военных округов, а также создания новых формирований армии и флота. Требовалось, в частности, развернуть Ладожскую военную флотилию. Об этом раньше вообще не думали, поскольку финляндскому направлению придавалось второстепенное значение 5 и отсутствовали необходимые боевые суда.

 

Решение самой проблемы сосредоточения и развертывания боевых сил армии и флота в пограничных с Финляндией районах оказалось крайне затруднительным. Перемещение воинских частей в условиях бездорожья изматывало военнослужащих, снижало боеспособность войск. К тому же на большие переходы и перевозки войск затрачива­лось значительное время. По подсчетам финского историка М. Арниса, многим частям Красной Армии для того, чтобы достигнуть границы с Финляндией, пришлось преодолеть только железнодорожным путем в среднем более 1500 км 6. Что касается развертывания Ладожской воен­ной флотилии, которая должна была сыграть важную роль при взаимо­действии с войсками 7-й и 8-й армий у западного и восточного побе­режья озера, то эта задача оказалась невыполнимой. Нева покры­валась льдом, и с Финского залива в Ладожское озеро смогла пройти лишь одна канонерская лодка 7.

 

На проходившем 14 ноября в Ленинграде заседании большой груп­пы военачальников A.A. Жданов выступил с резкой критикой в связи с отсутствием необходимых сведений о военных планах Финляндии и планированием операции советских войск без их учета. Командующий КБФ В.Ф. Трибуц получил распоряжение выехать в Москву, где 16 но­ября Сталин, Ворошилов, Кузнецов, Мерецков и Вашугин, судя по все­му, обсуждали конкретные вопросы предстоявших боевых действий. Вообще в течение 15-22, а затем 25-30 ноября Сталин ежедневно вместе с Ворошиловым проводил продолжительные совещания с пред­ставителями высшего военного командования и наркомата оборонной промышленности. В их числе были Б.М. Шапошников, Г.И. Кулик, Г.К. Жуков, С.К. Тимошенко, Л.З. Мехлис, И.В. Смородинов, А.П. Локтионов, Б.Л. Ванников, В.А. Малышев, И.Ф. Тевосян и др.8

 

15 ноября перед военным советом ЛВО была поставлена задача завершить к 20 ноября сосредоточение войск 9. По существу за неделю требовалось завершить выход войск в районы сосредоточения и выпол­нить огромный объем работы по подготовке их к наступлению. Между тем генштаб не имел в это время даже подробных топографических карт местности, где должны были осуществляться боевые операции. Впоследствии не хватало и работников для составления карт военных действий, и для этого привлекли слушателей Академии генерального штаба 10.

 

Просчеты в планировании и обеспечении самого наступления были, конечно, видны генштабу, а еще в большей степени тем руководите­лям, которые находились непосредственно в Ленинграде и всячески стремились ускорить подготовку операции. Командование ЛВО докладывало в Москву, что в Финляндии все более наращиваются боевые силы, форсируется проведение мобилизации, возводятся новые укрепления на Карельском перешейке и принимаются меры для получения необходимой помощи от западных стран.

 

В эти дни переданная в распоряжение Ленинградского военного округа 7-я армия в составе 19-го и 50-го корпусов заняла позиции к северу от Ленинграда. В западной части Карелии развертывались 8-я и 9-я армии, а Мурманская армейская группа преобразовалась в 14-ю армию. Учитывая трудности размещения в Карелии прибывавших войск, туда выехали Мерецков и Жданов, чтобы на месте решать воз­никавшие неотложные задачи 11. В середине ноября получили приказ подготовиться к ведению боевых действий над финской территорией военно-воздушных силы Ленин­градского округа, Балтийского и Северного флотов. Первоначально пе­ред авиацией ставилась ограниченная цель – нарушить железнодо­рожную связь Финляндии и вести разведку. Более обширный план дей­ствий поступил в авиационные части позднее. Первостепенное внимание обращалось на действия бомбардировочной авиации. Директива военного совета КБФ, направленная частям ВВС за день до начала войны, требовала, чтобы самолеты избегали бомбардировок населен­ных пунктов, не занятых крупными силами войск. Это распоряжение имело важное значение, поскольку многие летчики были слабо под­готовлены к выполнению боевых заданий. Их умение поражать цель при бомбометании оценивалось как находящееся "в зачаточном состоя­нии". По этой причине в ходе начавших боевых действий пострадали от бомбометания гражданские объекты. Командование ВВС вынуждено было отстранить от полетов ряд экипажей, заменив их летным соста­вом из других округов и флотов 12.

 

Сведения, которыми располагало командование Красной Армии об укреплениях на Карельском перешейке и финской обороне в целом, были крайне скудными. К тому же занижено оценивались ее реальные возможности 13. Было известно о наличии трех оборонительных рубе­жей железобетонных сооружений с пулеметными огневыми точками. Разведка, однако, совершенно не знала о модернизации этих укрепле­ний в 1939 г.14 Существовала уверенность, что огромная армия, воору­женная современными танками и самолетами, нанесет мощный удар, которым будет расчищен путь для продвижения войск через оборони­тельные линии. Медлить было нельзя, поскольку до начала зимы оста­вались считанные дни.

 

21 ноября командование округа оповестило 7, 8, 9 и 14-ю армии, что время начала наступления "будет указано особым распоряже­нием"15.. 23 ноября военные советы Балтийского и Северного флотов поставили командирам соединений боевые задачи и сообщили, по како­му сигналу их следует выполнять.

 

Одновременно войскам давались и установки политического характера. Они основывались на представлении, что Красная Армия не встретит в Финляндии серьезного противодействия "со стороны тру­дящихся и рядовых солдат". Существовало убеждение, что население стран, вступивших в войну с СССР, не будет рассматривать его в ка­честве своего противника и чуть ли не сразу же "восстанет и будет переходить на сторону Красной Армии", что рабочие и крестьяне выйдут встречать советских воинов с цветами 16.

 

Представления такого рода укреплялись под влиянием информа­ции, поступавшей по разведывательным и другим каналам. Как докладывалось в Москву, воинственность в настроениях финских во­еннослужащих проявляется "только среди молодых возрастов", а "среди резервистов старших возрастов настроение подавленное". Сообщалось также, что "рабочие массы и беднейшие слои крестьянства выражают скрытое недовольство политикой правительства, требуют улучшения отношений с СССР и угрожают расправой тем, кто ведет политику, враждебную Советскому Союзу..."17.

 

23 ноября в войска ПВО прибыл начальник главного политического управления Красной Армии Мехлис для контроля и руководства подготовкой предстоящего наступления. Он пришел к заключению, что командование группировки войск на Карельском перешейке недоста­точно уяснило цель войны. При участии Мехлиса в Ленинграде разра­ботали приказ войскам о начале боевых действий, а также обращения "К финским солдатам" и "К трудящимся, крестьянам и интеллигенции Финляндии". Этим обращениям придавалось весьма важное значение в пропаганде, направленной на то, чтобы вызвать разброд в рядах про­тивника. В войска была также направлена директива политуправления ЛВО о проведении агитационной работы в частях в связи с обост­рением советско-финляндских отношений. В ней говорилось: "С провокаторами войны пора кончать"18. Но решение начать боевые действия против финской армии было известно лишь узкому кругу руководящего состава вооруженных сил. Поэтому в войсках разъяснялись, главным образом, события, связанные с советско-финляндскими отношениями, а также с проблемой обеспечения безопасности Ленинграда и северо­-западных рубежей.

       

Тем временем в политических кругах Финляндии складывалось впечатление, что напряженность после возвращения финской делегации из Москвы спала и нет оснований ожидать возникновения военного конфликта. Горожане, эвакуировавшиеся в сельскую местность, начали возвращаться домой, возобновились занятия в школах. Комиссия правительства по иностранным делам приняла 20 ноября решение, чтобы приблизительно половина призванных в вооруженные силы (150 тыс. из 300) была демобилизована. Министр обороны Ю. Ниукканен согласовал эти вопросы 16 ноября на совместном заседании прави­тельства и лидеров парламентских фракций, поскольку затраты на содержание войск были значительными, а промышленность испытывала большой недостаток в рабочей силе. Премьер-министр Каяндер в публичной речи 23 ноября призвал финнов ввести свою жизнь в нор­мальное русло 19.

 

В кругах военного руководства также считали, что в ноябре воен­ная угроза ослабла 20. 25 ноября в обзоре разведотдела финской армии делался вывод, что Советский Союз не начнет войну в условиях нас­тупления зимы и с учетом того, что Германия не проявляет активности в ведении военных действий на Западе. Советскую политику отсрочки наступления рассматривали в этом обзоре как типичное торгашество. Считалось, что Москва не предпримет силового давления и потому, что прервались переговоры, которые велись с Турцией 21.

 

Вместе с тем маршал Маннергейм не был столь оптимистичен. Он считал необходимым держать войска, сосредоточенные в приграничных районах Карельского перешейка, в повышенной боевой готовности. Аналогичного мнения придерживался командующий Армией перешейка генерал-лейтенант Эстерман 22.

 

В кругах политического и военного руководства Финляндии склон­ны были считать боевую готовность страны довольно высокой, что по­казали осенние маневры финской армии. По утверждению известного в Финляндии военачальника полковника П. Талвела, в войсках царило "воинственное настроение". Об этом же писал впоследствии и один из руководителей шюцкора в 1939 г. А. Мартола 23. Более того, в опера­тивных планах допускалась возможность переноса боевых действий на советскую территорию. Впоследствии же, через несколько месяцев после зимней войны, официально высказывалась точка зрения о том, что если бы у Финляндии были достаточные силы, ей следовало вторг­нуться в пределы Советского Союза и занять позиции "далее границ 1939 года"24.

 

Перед советским руководством в преддверии войны помимо чисто военных вопросов стояла и серьезная проблема общеполитического характера. Как обосновать, что предпринимаемое наступление и операция по разгрому финской армии вызвана ее собственными действиями? Требовалось доказать виновность Финляндии в том, что пришлось вынужденно прибегнуть к силе оружия. От этого во многом зависело морально-политическое состояние советского общества и отношение к войне финского населения. Важное значение имела реакция мировой общественности на то, что Советский Союз, активно выступавший в Лиге наций за обуздание агрессии, сам начал вооруженные действия против соседнего государства.

 

Судя по всему, поиски решения этой проблемы также протекали в большой спешке. Как показывает сопоставление отдельных докумен­тов и фактов, "политический сценарий" был принят после явно обозна­чившегося тупика на московских переговорах, но не позднее 11 ноября 25. В узком кругу политического руководства (Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов) родился тогда замысел создания с началом военных действий альтернативного правительства Финляндии (после вступления на ее территорию Красной Армии), а также заблаговременного формирования подчиняемых ему вооруженных сил из числа финнов и карел, проживающих в Советском Союзе. Для реализации этого замысла бы привлечен находившийся в Москве в эмигрантском руководстве ко партии Финляндии и в Исполкоме Коминтерна О. Куусинен. Участие же Красной Армии в боевых действиях на территории Финляндии должно было официально осуществляться на основе договора с новым правительством. Хотя Сталин нередко выступал с критикой идеи экспорта революции, этот замысел реально означал попытку осуществления ее на практике 26.

 

Мысль о создании правительства Куусинена, вероятно, появилась самое позднее 13 ноября, когда секретарю ЦК КПФ А. Туоминену, находившемуся в Стокгольме, был направлен вызов прибыть обратно Советский Союз. Конкретные указания (очевидно, устные) о формировании армии "народного правительства" опять-таки были даны еще до того, как Ворошилов 11 ноября отдал приказ о ее создании 27. Подготовка альтернативного правительства Финляндии и его армии велась до конца ноября. Оставалось найти повод для начала войны.

 

В рекомендациях советского полпреда в Хельсинки Деревянского, направленных Молотову 17 ноября в форме докладной записки, содержалось перечисление ряда мер давления на Финляндию для создания напряженной обстановки в советско-финляндских отношениях. Имелось в виду использовать для этого средства печати, проведение массовых демонстраций в Ленинграде и принятие ряда других мер. В случае же, если правительство Финляндии не удовлетворит требования советской стороны, то идти на разрыв пакта о ненападении, сообразуя этот шаг учетом складывающейся международной обстановки 28.

 

Все, что происходило затем, дает основание заключить о довольно последовательном осуществлении на практике рекомендаций полпреда. Атмосфера в советско-финляндских отношениях с помощью средств массовой информации была доведена до крайней степени напряженности. Особенно резкий крен в сторону усиления конфронтации между двумя государствами стал наблюдаться после выступления с речью ноября премьер-министра Финляндии А. Каяндера. В Советском Союзе было обращено особое внимание на ту ее часть, где Каяндер подчеркнул, что правительство не пойдет навстречу предложениям СССР, в ответ "Правда" опубликовала 26 ноября запредельную по своей нахальности и формулировкам статью под названием "Шут гороховый на посту премьера" 29.

 

В тот же день произошло еще более существенное событие, которое известно в истории как "Выстрелы у Майнилы". По сообщению ТАСС, 26 ноября в 15 час. 45 мин. финская артиллерия обстреляла Карельском перешейке пограничную местность у деревни Майнила, результате чего четыре красноармейца были убиты и девять ранены.

 

В ноте, которую через несколько часов Молотов передал финлянд­скому посланнику Ирье-Коскинену, происшедшее у Майнилы квалифи­цировалось с советской стороны как "враждебный акт против СССР", в связи с чем предлагалось отвести финские войска от границы на 20-25 км, чтобы не создавалась угроза Ленинграду 30. В последующие три дня в советской печати появились и другие сообщения о воору­женных столкновениях на советско-финляндской границе в Карелии и Заполярье. В основе их были донесения пограничных войск и военного совета Северного флота 31. Но центральным событием стали все же выстрелы у Майнилы. Именно вокруг этого инцидента сложилась острая конфликтная ситуация с драматическими последствиями.

 

С финской стороны происшедшее у Майнилы было истолковано как обстрел, который велся советскими орудиями. Маннергейм сразу же заявил, что в это время финские передовые батареи легкой артиллерии не могли обстрелять район Майнилы, так как находились на удалении 20 км от границы 32. Данные финских пограничников, зафиксированные в журнале наблюдений,